– Что делать, я знаю. Если бы я мог, я превратил бы ее в существо, недостойное внимания Быка. Но на это способен только великий маг, такой, как мой учитель Никос. Превратить единорога – сумевший это мог бы жонглировать временами года, а сами годы тасовать как колоду карт. А что могу я? Не больше, чем ты, нет, меньше – ты можешь прикоснуться к ней, а я – нет. – Вдруг он вскрикнул – Смотри, все!

Склонив голову, пепельно-серая, стояла Она перед Красным Быком. Она казалась маленькой и хрупкой, и даже любящие глаза Молли не могли не заметить, как нелеп единорог, когда свет покидает его. Хвост льва, ноги оленя, копыта козы и грива, холодная и нежная, как пена в руке, и глаза… эти глаза! Молли изо всех сил впилась ногтями в руку Шмендрика.

– Ты можешь, – сказала она голосом глубоким и звучным, голосом сивиллы. – Возможно, ты не знаешь как, но ты можешь. Ты вызвал Робина Гуда, его нет, но он пришел на твой зов – настоящий Робин Гуд. Это волшебство. Вся сила, которую ты ищешь, – в тебе самом, решись призвать ее!

Шмендрик молча разглядывал ее, словно пытаясь своими зелеными глазами отыскать собственную магию в глазах Молли Отравы. Бык сделал шаг к единорогу, не преследуя, а повелевая одним своим присутствием, и Она двинулась, укрощенная и послушная, к морю и зазубринам замка Хаггарда перед пастушьей собакой – Красным Быком.

– Ну пожалуйста, – молила Молли. – Это же несправедливо, это же невозможно. Он загонит ее к Хаггарду, и никто никогда не увидит ее, никто. Пожалуйста, ведь ты волшебник, не дай ему сделать это. – Ее пальцы еще глубже впились в руку Шмендрика. – Сделай что-нибудь! – зарыдала она – Не дай ему! Сделай что-нибудь!

Шмендрик тщетно старался разжать ее стиснутые пальцы.

– Я не сделаю ни черта, – сказал он, – пока ты не отпустишь мою руку. – Ох, – спохватилась Молли, – прости. – Ты ее совсем отдавила, – рассердился волшебник. – Он потер руку и сделал несколько шагов вперед, навстречу Красному Быку. Он встал на пути Быка со скрещенными на груди руками и поднятой головой, поминутно падавшей от усталости на грудь.

– Может быть, сейчас, – слышала Молли его шепот, – Может быть, сейчас. Никос сказал… Что же он сказал? Не помню… нет… Это было так давно. – Никогда прежде не слыхала Молли в его голосе столько странной печали. Вдруг его голос вспыхнул весельем: – Ну, кто знает, кто знает? Если время еще не настало, может, я смогу поторопить его. Есть еще и кое-что утешительное, друг Шмендрик. Ведь хуже быть уже не может. – Он тихо рассмеялся.

По слепоте своей Красный Бык заметил высокую фигуру на своем пути, лишь когда почти наткнулся на нее. Он остановился, понюхал воздух, буря бушевала у него в груди, но в движениях его громадной головы было смятение. Вслед за ним остановилась и Она. От этой ее покорности у Шмендрика перехватило дыхание.

– Беги – крикнул он. – Беги немедленно! Но Она не смотрела ни на него, ни на Быка, ее глаза были опущены в землю.

Услыхав голос Шмендрика, Бык громко и угрожающе заворчал. Он торопился выбраться вместе с единорогом из долины, и волшебник знал почему. За сверкающей громадой Красного Быка он мог видеть две-три бледно-желтых звездочки, начинавшие меркнуть в ином, осторожном и теплом, свете. Близился рассвет.

«Он боится дневного света, – заметил про себя Шмендрик. – Это стоит знать». Еще раз он крикнул, чтобы Она бежала, но единственный ответ раскатился над ним громовым мычанием. Она рванулась вперед, и Шмендрик отскочил в сторону, иначе Она растоптала бы его. Совсем близко за ней был Бык, гнавший ее, словно ветер клочки тумана. Исходящая от него мощь подхватила Шмендрика, понесла и равнодушно швырнула на землю с обожженными глазами и пылающей головой. Ему показалось, что он слышал крик Молли.

С трудом встав на одно колено, он увидел, что Красный Бык уже довел единорога до деревьев. Если бы Она еще раз попробовала спастись… Но Она уже принадлежала не себе – Быку. Волшебник мельком увидел ее за полумесяцем бледных рогов, тусклую и потерянную, прежде чем вал красной спины скрыл ее из вида. Тогда, качаясь от слабости, разбитый и побежденный, он поднялся и дал волю всей своей безнадежности, пока где-то в нем не проснулось нечто, однажды посетившее его. От страха и счастья он громко крикнул.

Слова, которые магия дала ему во второй раз, он никогда не мог с уверенностью вспомнить, они ринулись из него как орлы, и он отпустил их. Но когда последнее слово вырвалось на волю, громовым ударом, швырнувшим его на землю, поразила его вернувшаяся пустота. Все произошло в один миг. И еще не сумев подняться, он уже знал: сила была и оставила его.

Впереди Красный Бык смиренно обнюхивал что-то, лежащее на земле. Шмендрик нигде не видел единорога. Он изо всех сил припустил вперед, но Молли была ближе, и она первой увидела, над чем склонился Красный Бык. Как дитя она прикусила пальцы.

У ног Красного Быка крохотным холмиком света и тени лежала молодая девушка. Она была нага, и тело ее светилось, как снег под лучами луны. Спутанные, светлые, белые как водопад волосы спускались ниже пояса, лицо ее было закрыто руками.

– Ох, – выдохнула Молли. – Что ты наделал? – И, ничего не боясь, она подбежала к девушке и склонилась над ней.

Красный Бык поднял свою громадную слепую голову и медленно повернул ее к Шмендрику. Казалось, он становился бледнее и тусклее по мере того, как светлело серое небо, хотя он все еще пламенел диким светом ползущей лавы. Еще раз Красный Бык дохнул на неподвижную фигурку, обдав ее ветром своего дыхания. Затем, не издав ни звука, он рванулся к деревьям и тремя гигантскими прыжками исчез из вида. На краю долины Шмендрик заметил его последний раз не силуэт, нет, вихрь тьмы, красной тьмы, которую видишь, закрывая глаза от боли. Рога стали двумя самыми высокими башнями сумасшедшего замка Хаггарда.

Молли Отрава положила голову белой девушки себе на колени и вновь повторяла: «Что ты наделал, что ты наделал». Прекраснее спокойного и почти улыбающегося во сне лица девушки Шмендрик никогда ничего не видел. Оно одновременно и ранило и согревало его. Молли пригладила странные волосы, и Шмендрик заметил на лбу выше переносицы маленькую выступающую темную отметину. Это не было шрамом или синяком. Скорее, это был цветок.

– Что ты заладила – «наделал», «наделал». Спас ее от Быка с помощью магии – только и всего! С помощью магии, женщина, моей собственной истинной магии! – Бессильный от восторга, он хотел плясать и сидеть тихо, его распирали слова и ему нечего было сказать. Потом он расхохотался, обхватив ее за плечи, и наконец, задыхаясь от смеха, распростерся у ног Молли.

– Дай сюда плащ, – сказала Молли. Сияющий волшебник, мигая, уставился на нее. Она протянула руку и грубо стащила рваный плащ с его плеч. Затем, как могла, укрыла им спящую девушку. Тело ее просвечивало сквозь плащ, как солнце сквозь листья.

– Конечно, тебе интересно знать, как я собираюсь вернуть ей истинный облик, – делился мыслями Шмендрик, – не сомневайся, когда потребуется, сила вернется ко мне – теперь я это знаю. Однажды я позову ее, и она придет. Но этот день еще не настал. – Он порывисто сжал голову Молли своими длинными руками. – Но ты была права, – воскликнул он, – ты была права! Она здесь и она – моя!

Молли резко высвободилась, щеки и уши ее покраснели. Девушка на ее коленях вздохнула, перестала улыбаться и отвернула голову от зарева на востоке. Молли сказала:

– Шмендрик, бедняга, волшебник, разве ты не видишь…

– Что? Что еще надо видеть? – спросил он твердо, но с опаской, и в его зеленых глазах появился испуг. – Красному Быку нужен был единорог, и ей следовало стать кем-нибудь другим. Ты меня сама об этом просила, так что же тебя теперь раздражает? Нервно, как старуха, Молли затрясла головой: – Я не знала, что ты собираешься превратить ее в человека, лучше бы ты… – Не закончив фразу, она отвернулась от него, продолжая одной рукой гладить волосы белой девушки.

– Выбирает форму магия, не я, – отвечал Шмендрик. – Шут может выбрать тот или другой фокус, но волшебник – это носильщик, осел, везущий хозяина. Волшебник призывает, магия выбирает, – Его лицо лихорадочно пылало, отчего казалось еще моложе. – Я носитель, – пел он, – Я – обиталище. Я – вестник.