Но массаж вскоре стал контактным.

Люс осторожно коснулась щек и бородки Томаса Тернера – а, может, все-таки Робина Гуда? Она потрогала упругие завитки его кудрей, и погладила крепкую загорелую шею под этими завитками, и ее тонкие пальцы как-то незаметно оказались у него под рубашкой, на горячей груди. Рубашка, как и у Люс, была стянута у ворота шнурком. Люс потянула за шнурок – и узелок развязался.

Тут она поняла, что на ней, пожалуй, надето слишком много лишнего. Обреченно вздохнув и пообещав себе, что такую блохастую ночь она проводит первый и последний раз в жизни, Люс стянула через голову фестончатую короткую пелеринку с капюшоном, а навязанный бабкой плащ постелила на траву, возле стрелка, и устроилась так, чтобы обе руки были свободны, а лицо спящего – обращено к ней.

Она продолжала невесомо ласкать избранника, но он, видно, набегался за день и спал мертвым сном. Хотя и веки у него дрогнули, и дыхание сбилось, и рука зашарила по траве – очевидно, наконец-то стало сниться навеянное Люс томление… Обнаружив эти признаки, Люс улыбнулась, склонилась над ним и поцеловала в губы.

Сонные губы сначала вяло воспротивились, как бы не понимая, что это такое им навязывают. Потом они шевельнулись уже более осознанно – приоткрылись. Люс скользнула к стрелку и обняла его за шею. Через несколько секунд поцелуй сделался уже вполне активным с обеих сторон, а уверенная рука легла ей на бедро и поползла выше – к груди.

Грудь была гордостью Люс. Безупречность ее формы одно время доставляла фехтовальщице немало хлопот – Люс чуть ли не ежедневно получала приглашения позировать то знаменитой скульпторше, то прославленной художнице, то известной специалистке по голограммам. Дошло до того, что отыскали в Лувре ту чашу, которую изваяли по форме груди Марии-Антуанетты, и дама-стеклодув предложила Люс совместно вызвать на соревнование покойную королеву. Все эти деятельницы искусства наговорили столько комплиментов бюсту, сравнивая его то с половинками яблока, то с античными образцами, что разъяренная Люс полгода ходила в закрытых свитерах с воротниками под горлышко.

И вот крепкие пальцы нашарили безупречную грудь. Люс извернулись так, чтобы стрелку было удобнее. Она уже думала, как поскорее избавиться от сюрко и пристегнутой к поясу аптечки. Да и вообще следовало бы убраться подальше от костра и спящей ватаги.

Но тут ее подстерег крайне неприятный сюрприз.

– Бедняжка… – ласково сказал окончательно проснувшийся стрелок и убрал руку с ее полуобнаженной груди.

Люс остолбенела.

– Почему это… бедняжка?… – заикаясь и запинаясь, спросила она.

– Такая ты неудачная уродилась, – загадочно высказался стрелок. – Наверно, с детства хворенькой была… Что ж тебе и оставалось, как не пажом одеться?

Люс ошарашенно молчала.

– Ты девчонка, конечно, добрая, – качая кудлатой головой, продолжал красавец-стрелок. – Хорошая ты девчонка! А будь ты парнем – цены тебе бы не было! Я бы тебе в ватаге полторы доли добычи дал. Или даже две!

– При чем тут добыча? – все еще не могла понять его Люс, очень озадаченная горестными интонациями.

– В ватаге бы тебе цены не было, – гнул свою загадочную линию стрелок, – да и деваться тебе, если хорошенько подумать, больше некуда.

– Как это мне деваться некуда?

Стрелок сел поудобнее и поднес обе огромные ладони к богатырской груди, как бы приподнимая свой несуществующий бюст. Сделав этот странный жест, он посмотрел на Люс очень даже выразительно. Она помотала головой, уже решительно ничего не понимая.

– Кто же тебя такую замуж возьмет? – и стрелок потряс ладонями с лежащим на них воображаемым бюстом.

– Сватались! – возразила Люс. – И неоднократно!

Это было чистой правдой – сватались многие, а трое даже стали мужьями, но знать об этом стрелку было как-то необязательно.

– А раз сватались, то и нужно было свое счастье хватать! – заявил стрелок. – Что же ты зевала? А как время упустила – и к «зеленым плащам» прибиться рада? Голубка ты моя, ничего у тебя здесь не получится. Сама же понимаешь – какую девку нужно вольному стрелку? Чтобы – кровь с молоком! Чтобы груди – вот такие!

И он растопырил обе пятерни до крайнего предела.

Плотерявшая всякое соображение Люс повторила его жест. Дурацкая ситуация никак не укладывалась у нее в голове.

– И бока чтобы, и задница! – мечтательно перечислял стрелок. – А ты? Ну подумай хорошенько! Паж – как есть паж. И задница у тебя с твой же кулачишко. Кому она такая нужна? Я понимаю, нравимся мы тебе…

– Впервые слышу, что леди знатного рода должна иметь во-от такую задницу! – сварливо отвечала Люс, разводя руки на всю возможную ширину.

– Запахни рубашку-то, – посоветовал стрелок. – Поостудишься! Ну, коли ты – леди, так и ищи себе лорда. Могу одного предложить – вон, у костра валяется. А мы, лесные стрелки, ребята простые. Нам подавай женщину в теле. Ты только не обижайся, девочка, так уж мы устроены. Все у нас – от души! Деремся – так от лордов пух и перья летят, едим – так оленя или там кабанчика за вечер уминаем, любим – так самых грудастых девок! Потому и сыновья у нас – крепкие, как бычки! А тощие – они дохлятину рожают… Ищи уж себе чего другого… или входи в тело! Тогда – примем и обласкаем!

– Благодарствую, добрый сэр, – ядовито сказала Люс. – Как только – так сразу! На днях или раньше!

– Чего торопиться-то? – простодушно спросил стрелок. – Девчонка ты еще молодая, все себе наживешь, и тут, и тут…

Он показал руками на своем богатырском стане, где и чего недоставало прославленной Люс-А-Гард.

Люс от ярости засопела.

– Да ты что? – забеспокоился он. – Ну, не обижайся, мы тут, в Шервудском лесу, как подумаем, так и брякнем! Хочешь? Бери!

Стрелок достал из-за пазухи золотую головку победной стрелы.

– Бери! – повторил он. – И не поминай лихом! Я себе еще раздобуду!

Люс сидела напротив него, словно каменная. Слышалось только ее сопение.

– Как знаешь… – пробормотал стрелок и положил головку рядом с собой на плащ. – Надумаешь – бери. А теперь давай спать. Мы до рассвета сняться с места должны…

Сам он заснул мгновенно.

Люс вскочила на ноги.

Одна мысль была у нее во взъерошенной голове – домой, домой!

Такого поражения в ее жизни еще не было.

Но, чтобы вернуться в хронокамеру института, нужно было по крайней мере отойти поглубже в лес, подальше от стоянки стрелков, и вызвать капсулу.

Уже шаря пальцами по браслету, Люс вдруг почувствовала на себе взгляд. И ощутила она его, как ни странно, грудью.

Щуплый отпрыск рода Блокхедов, которого судьба никак не могла решить куда девать – то ли в богатые наследники, то ли в монахи, – так вот, этот отпрыск, так некстати выкраденный стрелками, сидел, разинув рот, и смотрел в вырез распахнутой рубахи Люс. А в свете последних угольков костра зрелище, очевидно, было соблазнительное.

Юный лорд наверняка слышал, какую отповедь устроил Люс вожак ватаги.

Сперва она решила, что и этот заморыш вот-вот примется комментировать ее бестелесность. И почти раскрыла рот, чтобы хоть ему высказать все, что она думает о растреклятом двенадцатом веке.

Слова уже были сбиты в три крутые и свирепые фразы. Люс с вызовом посмотрела в глаза гнусному мальчишке – и во второй раз за ночь онемела.

Щуплый лорд, оказывается, смотрел на нее с таким восхищением, какого она за всю свою жизнь ни в ком не встречала, хотя и была знаменитой Люс-А-Гард.

Но ей было не до мальчишек.

Запахивая на груди рубашку, Люс медленно отступила в заросли и набрала на браслете код возвращения.

В ушах загудело, голова закружилась, вокруг внезапно выросли прозрачные стены, налились металлической чернотой, а перед самым носом сперва нарисовалась, а потом и распахнулась дверь.

Диана, Маргарет и Асият выстроились перед этой дверью, как на параде, и тянули к Люс руки совершенно одинаковым жестом. В глазах же у них трепетал один вопрос:

– Ну???

Люс хмуро махнула рукой и вышла из хронокамеры. Дверь за ней сама захлопнулась.