Следователь Фесенко не первый год сидел в этом кабинете (и за этим самым обшарпанным столом, кстати говоря, и при самодельном калорифере, изготовленном собственноручно в те легендарные времена, когда торговля знала слово «дефицит», и обогревательных приборов два года как не было ни на прилавке, ни под прилавком), не впервые он сталкивался и с обыкновенным человеческим безумием. А поговорку «врет, как свидетель» он однажды сам придумал, как заново придумывает ее каждый молодой сыскарь, пытаясь расследовать хотя бы элементарный угон машины в присутствии десятка ротозеев. Правда, допрашивать одноклассников ему еще не приходилось. Телезвезд – тем более. И невысокий, плотный, с пивным животиком, с круглой лысинкой Александр Ильич чувствовал себя нелепо рядом с по-модному тощей элегантной светской дамой, с которой, было дело, как-то целовался в темном закутке за школьной сценой.

– Обрезковы попали в автокатастрофу, – сказала Оля. – Столкнулись две машины. Одна «скорая» повезла Обрезковых во вторую городскую, другая – водителя второй машины в травматологическую. Водителя сразу же с носилок перевалили на операционный стол, Обрезковы лежали в коридоре около суток. Катя ничего не знала, она была в Крыму. Когда она приехала – еле нашла могилу собственных родителей.

– Не слишком ли хилые аргументы, чтобы обвинять Кузьмина в торговле органами? – напрямую спросил Саша.

– Нет! Ты вспомни, как я добивалась, чтобы меня пустили к Лариске! Сашка, она была еще жива, а меня к ней не пускали! Потом мне отдали тело, а через весь живот и всю грудь – кривой шов. Сашка, вот зачем им понадобилось вскрытие? Лариска попала под машину, причина смерти ясна – кому и зачем нужно было вскрытие?!. Какие болезни они там собирались обнаружить?! Сашка, ей было двадцать два года и она танцевала!.. Хочешь, фотографии покажу?..

Саша встал, обошел стол и дважды хлопнул Олю по плечу.

– Извини – фотографии в другой раз. Возьми себя в руки. Как поднять шум вокруг уважаемого человека – так у тебя характера хватило. А сейчас растеклась, как кисель по клеенке. Что же мне тебя – ложечкой в блюдечко собирать? Олька, это все недоказуемо. Нужно было найти хоть одного курьера, который увозил эти самые органы и передавал их в частные клиники. Если Кузьмин поставил торговлю на поток – то у него все и всюду было прихвачено. Не сам же он вез человеческие печенки в трехлитровых банках! Кто-то доставлял емкость в аэропорт, кто-то в аэропорту проносил ее на борт, кто-то ее, черт возьми, встречал! Олька, если я даже сейчас попробую отследить междугородные переговоры Кузьмина, то ничего не найду! Он не такой идиот, чтобы звонить из дома или рабочего кабинета. Теперь же с каждого угла можно набрать Амстердам и Гонолулу! И после того шума, который ты подняла, совершенно бесполезно искать следов в аэропорту. Там все затаились и будут молчать. Разве что в больнице у кого-то проснется совесть… Но скорее проснется злоба – они лишились прекрасной кормушки. Он же всех подкармливал, Оленька!..

– Так, выходит, это я во всем виновата? – Ольга оттолкнула Сашу.

– По-моему, ты рехнулась, – с большим огорчением отметил он.

Женщина, стоявшая сейчас перед следователем Александром Фесенко, действительно сильно смахивала на спятившую истеричку. Почему-то ее модная одежда и остромодный в этом сезоне цвет волос «баклажан» только усиливали впечатление.

Они, одноклассники, были, естественно, ровесниками, но с возрастом Ольги творились чудеса. На телеэкране она иногда гляделась двадцатилетней девочкой, особенно когда на репортажах с благотворительных концертов сама пускалась в пляс. Вблизи ей уже можно было дать двадцать восемь или даже тридцать – в середине дня, когда утренняя припухлость под глазами уже сошла и макияж еще свеж. Ближе к вечеру она делалась еще немного старше, особенно если пользовалась тональным кремом – кожа, попорченная гримом, с крупными порами, которые крем забивал и делал светлыми точками, склонная к воспалениям, выдавала подлинный возраст. К тому же, Ольга на самом деле никогда не была красавицей – длинноватый нос, великоватый рот, тяжеловатый подбородок просто оставались незамеченными, когда она работала, а работала она прекрасно. Сейчас же единственным зрителем был Саша, а после кляуз Кузьмина, после разборок с собственным начальством, после нелепых допросов, которым подверглось все ее окружение, Ольга так и жила на грани истерики.

– Значит, и ты считаешь, что это я спихнула его в подвал?

– Я так не считаю. Принести тебе воды?

– Нет, ты так считаешь! По-твоему, я должна была спокойно похоронить единственную сестру и написать заявление в милицию: так, мол, и так, похоже, зав. отделением некто Кузьмин приторговывает органами, взятыми даже не у мертвых, а у умирающих людей, которых при желании еще можно было спасти. И через два месяца получить ответ – факты не подтвердились! Ведь так? Или даже вовсе ничего не писать и не обременять вас лишними геморроями!..

– Так ты же и не писала никаких заявлений, – напомнил Саша. – Ты просто начала в прессе кампанию против Кузьмина. Ты хоть с одним юристом посоветовалась, а?

– Советовалась! Ты сам знаешь, что тут мог сказать юрист! – Ольга махнула рукой. – Ну какого черта эти бомжи выкопали его из угля? Там же нормальный человек просто не мог оказаться – одни бомжи!..

– Мне другое интересно, – подумав, сказал Саша. – Зачем Кузьмина понесло в эти трущобы. Он утверждает, что выпил совсем немного. Говорит – сам не понял, как оказался в том дворе, и тут к нему подошла ты…

– И врезала в ухо?

– Представь себе, да. Он полетел в подвальное окно именно от удара. Но следов удара предъявить не может – его же всего углем побило. Знаешь, какие там куски? Глыбы!

– Сашенька, ну посмотри… – Ольга протянула к следователю два маленьких костлявых кулачка. – Могу я так врезать в ухо, чтобы здоровый толстый мужчина слетел с копыт?..

– Вообще – не можешь, но в состоянии аффекта – кто тебя разберет…

– Остается предположить, что я наняла киллера, загримировала его под себя и велела заманить Кузьмина туда, где есть подвал с углем. Ведь так?

– Слушай, Оля, а не ухитрилась ли какая-то сволочь тебя подставить? Может, в самом деле есть здоровая тетка с кулаками, которая раскрасилась под тебя и пошла убивать Кузьмина?

– Ага – залезла в трущобы и села ждать, когда он среди ночи явится…

– Ну, другой версии я придумать не могу!

– Говоришь, здоровая тетка?..

– Или двое – женщина, похожая на тебя, и мужчина, который нанес удар сбоку… А твою внешность выбрали, потому что ты подняла шум и оказалась в центре внимания.

– Или у меня завелись враги, или это еще кто-то из пострадавших. Они почему-то не откликнулись на мои выступления, а решили действовать вот так… – Ольга хмыкнула. – Но для чего им меня подставлять?.. Сашка! Они же не могли знать, что Кузьмин останется жив!

– Баба гримировалась на всякий пожарный случай, – предположил Саша.

Они еше минут сорок припоминали всех Ольгиных недоброжелателей, Саша составил список, но оба понимали – затея безнадежная.

Было в этой истории нечто, похожее на большой, три на четыре, лист толстого туманного стекла. Вроде и промелькнула за ним отгадка – да растаяла, а стекло, возникнув прямо перед глазами, молча намекало: и не пытайтесь проломиться, голубчики, только носы зря расквасите…

– Надо бы знаешь что еще сделать? – предложил Саша. – Встретиться всем вместе – мне, тебе, Степанову, Кате Обрезковой, кто там еще в твоем черном списке?..

– Каком еще списке? – она со знанием дела изобразила удивление.

– Олька, вот только этого – не надо. Есть еще люди, которые подозревают, что их близкие погибли по милости Кузьмина, и ты отыскала этих людей. Только они побоялись светиться, а Степанов с Обрезковой не побоялись. А другие, как всякие нормальные люди, не верили, что ты добьешься справедливости…

– От кого я это слышу?!?

– От меня ты это слышишь. Я же говорю – все совершенно бездоказательно. И с той, и с другой стороны…