Не виновен одиозно-знаменитый скульптор в появлении пяти букв-колоссов ВАРЯГ на фоне чего-то странного – не то последней фазы затопления легендарного крейсера экипажем, не то извращенно-бурной радости по сему поводу личного состава японского императорского флота… Зураб Константинович в момент возведения циклопического названия лагеря безвылазно трудился над оформлением других пионерлагерей – в Адлере. За что и был отмечен впоследствии Ленинской премией.

Скорее, Колосс Пятиозерский стал выкидышем фантазии безвестного скульптора-пацифиста, отбывавшего срочную на флоте. И – проведшего все три года в тоске, зубовном скрежете и загаженном гальюне (с зубной щеткой в руках)…

Легковая машина проскочила мимо монумента и остановилась. Постояла пару минут. Вернулась задним ходом и свернула на узкую грунтовую дорожку, обозначенную творением монументалиста-гальюнщика.

От шоссе до лагеря – четыре с половиной километра. Напрямик, через лес и мостик из двух бревнышек – гораздо ближе. Многие так и ходили. Машины, понятно, катили в объезд, по капитальному деревянному мосту, переброшенному через Каменку.

Накатанные колеи между сосен, песчаные откосы узкой речки, деревянный мост (надежный, подновляемый каждый год), снова колеи меж деревьев, дорога ползет вверх, и – распахнутые ворота, пустая будочка охранника, наверху, полукругом, те же пять букв – но уже без церетелевских выкрутасов.

ДОЛ “Варяг”.

Добро пожаловать.

05 августа, 08:32, ДОЛ “Варяг”

Вернулась она через главные ворота, отметив мимоходом стоявшую рядом с ними серебристую незнакомую машину, похоже, дорогую… В иномарках Света разбиралась плохо.

Лагерь проснулся.

Разноцветные стайки ребят тянулись к столовой, из спортгородка доносились слова команд, перемежаемые взрывами детского смеха – Леша Закревский проводил зарядку в своей обычной манере.

Она перешла с бега на быстрый шаг, приходилось ежесекундно здороваться – ее знал весь лагерь. Отшучивалась от любопытствующих: где, дескать, потеряла Пробиркина? Остановилась и восхитилась уловом рассудительного Димки-Ослика – карасики плавали в пластиковой тюрьме лениво и равнодушно, словно наверняка знали – им всего лишь предстоит подтвердить рыболовные таланты Димки и вернуться обратно в озеро.

…Искупаться Света успела, приходить в столовую взмокшей после пробежки не хотелось. Но на завтрак немного опоздала – и сидеть за столом пришлось в одиночестве. А на обратном пути ей совсем чуть-чуть не удалось разминуться со старшей вожатой; СВ вышагивала откуда-то чеканной поступью кремлевского курсанта, марширующего по Красной Площади.

– Доброе утро, Светлана Игоревна. – Голос у СВ был негромкий и монотонный, но хорошо и далеко слышный.

Света, готовая уже юркнуть на крыльцо одноэтажного деревянного здания, где размещались кружки и игротека, – остановилась и неохотно повернула назад.

…Со времен пионерского детства СВ производила на Свету неприятное впечатление. При виде ее – даже сейчас – возникало чувство подсознательной вины и ощущение неотвратимости наказания, которое за эту вину последует, – при ясном понимании факта, что вины никакой нет, и наказывать ее СВ не имеет ни малейшего права…

– Здравствуйте… – Света запнулась.

Она попыталась было назвать старшую вожатую по имени-отчеству и поняла внезапно, что не помнит ее, казалось, очевидного и давно знакомого имени. Осталось лишь убеждение, что оно, это имя, отлично ей известно – забылись только звуки, какими надо превратить его в слова…

Вот так оно и бывает, подумала она в который раз, вот так и начинается склероз в двадцать семь лет… А если не лгать себе – отнюдь не склероз. Сумасшествие.

СВ продолжала говорить столь же монотонно:

– Светлана Игоревна, я прошу вас открыть сегодня библиотеку позже, а через час – планерка у начальника лагеря, ваше присутствие обязательно.

– Хорошо, я подойду, … – Света опять запнулась, понадеявшись, что имя само сорвется с языка, если не вспоминать его напряженно.

Не сорвалось. Напрочь исчезло.

Ретроспекция. СВ

Света в третий раз выехала в “Варяг”.

Когда-то давно, впервые оказавшись без материнской опеки, девчонкой с исцарапанными коленками, – она носилась наравне с мальчишками под этими соснами, совсем не изменившимися за минувшие годы.

Потом, после первого курса, закадычная подруга Ленка Астраханцева предложила поехать сюда вожатыми, в зачет летней практики.

А еще девять лет спустя та же Астраханцева уговорила тряхнуть стариной и поработать библиотекарем.

И каждый раз в лагере была СВ (раньше ее звали СПВ – старшая пионервожатая). СВ ничуть не менялась с годами, чудесным образом законсервировавшись на неопределенном возрасте “за тридцать”. Высокая, подтянутая, в неизменных отглаженных блузках и юбках ниже колена, она стала такой же всенепременной составляющей “Варяга”, как озеро, как остров, как неохватная, вековая сосна у волейбольной площадки.

Никто не знал, есть ли у нее муж и дети, да и вообще личная жизнь. Света сильно сомневалась.

Личной жизнью СВ давно и бесповоротно стал лагерь. Выступая на линейках и мероприятиях, старшая вожатая преображалась: обычно бесцветный голос звучал ярко и звонко, как у двадцатилетней девушки; блеклое лицо (СВ практически не пользовалась косметикой) озарялось живой улыбкой, не похожей на обычное аскетичное выражение…

Иногда Света задумывалась: а куда девается и что делает СВ между сентябрем и июнем, когда лагерь пустеет? Почему-то казалось, что она никуда не уезжает. Уходит в бывшую ленинскую комнату и там впадает в зимнюю спячку в недрах большого старого шкафа – среди пожелтевших плакатов, сломанных барабанов и горнов…

Теперь Света не могла вспомнить, как зовут СВ.

05 августа, 09:07, окрестности ДОЛ “Варяг”

Отсюда, с вершины холма, трудно было понять, как мог бы выглядеть лагерь в объективе телекамеры, установленной внизу, в любом из бесчисленных удобных для съемок мест.

Но у черного человека были хорошо развиты и глазомер, и воображение, и пространственное мышление. Он представил, как видится объект наблюдения с разных точек зрения. И понял, что нашел искомое. С вероятностью девяносто пяти процентов – нашел.

Повезло. Методичное и изматывающее прочесывание Карельского перешейка не потребовалось. Третий или четвертый выстрел с завязанными глазами угодил в цель. Хотя все могло быть гораздо проще и быстрее…

Но быстро и просто не получилось.

…Случайно, вполглаза, увиденный в теленовостях репортаж стал последним творением съемочной группы перед отпуском. Название лагеря в коротком сюжете, посвященном вспышке клещевого энцефалита, не упоминалось. Ни оператора, ни репортера в опустевшем здании областного телевидения человек в черном не нашел – равно как и людей, осведомленных об их летне-отпускных планах. Лишь водитель, возивший телебригаду, проводил отпуск в городе, и, теоретически, мог облегчить поиск…

Но его человек в черном убил два дня назад. Убил в самом начале разговора.

Не хотел убивать – но так оно получилось. Шофер, некогда принадлежавший к славным ВДВ, и наутро был полон впечатлениями вчерашнего Дня Десантника. В крови его бурлил алкоголь, а в голове – презрительная ненависть к штафиркам, не знающим, что такое парашют и автомат, не обученным крушить ребром ладони стройматериалы, и не ведающим, как пахнет нагревшаяся под нездешним солнцем броня.

Водителя, без сомнения, стоило бы оставить на какой-то срок в покое – дабы спокойно и результативно расспросить через день-другой. Но человек в черном не желал попусту терять даже столь короткое время.

Результатом попытки форсировать разговор стал труп с торчащим из глазной впадины инородным предметом. Нехорошо вышло. Ничем, в принципе, не виноватого экс-десантника он не хотел убивать, – но так уж оно получилось.

Впрочем, как только что выяснилось, – потеря оказалась небольшая.