«Уазик» лейтенанта милиции Николая Горшкова, миновав паромную переправу, вышел на грунтовую дорогу, ведущую через балку, в объезд мелкого озера к деревне Семенихе, где офицер проходил службу в качестве участкового уполномоченного. Весенняя распутица превратила грунтовку в сплошное грязевое месиво, но армейский вездеход, хоть и с надрывом, справлялся с ним. «УАЗ» бросало из стороны в сторону, но он неуклонно продвигался вперед. В деревне, стоявшей на плоской возвышенности, «УАЗ» пошел веселее. Здесь глина сменилась песком, и препятствия возникали только в виде луж на центральной улице то слева, то справа, то полностью перекрывая дорогу. Но не было липкой, вяжущей грязи, а что такое лужи для внедорожника? Пустяки. На них Горшков не обращал никакого внимания. Возле здания бывшего сельсовета, а ныне местной администрации, остановился, поставив «УАЗ» под навес.

Почти напротив, за церковью, метрах в ста находилась его усадьба. Точнее, усадьба его родителей. Но Николай не пошел домой, где ждал горячий ужин, умело и вкусно приготовленный матерью, и отец с бесконечными вопросами о том, почему какая-то кучка непонятно откуда взявшихся богатеев вдруг и быстро захватила то, что ранее принадлежало всему народу. Отец слыл большим любителем поболтать на политические темы, вполне владея ими, на свой лад, естественно, так как не пропускал практически ни одной аналитической телевизионной программы. А уж выпуски новостей для Ивана Степановича являлись событиями особого ранга. Тут уж отцу лучше не мешать. Пусть смотрит и по-своему комментирует ту или иную ситуацию. Впрочем, футболом Горшков-старший интересовался не меньше. И еще… войной в Чечне. На последнее у Ивана Степановича были особые причины.

Взглянув в сторону дома и забрав из машины пакет, лейтенант прошел к дверям сельской администрации. Постучал. Сторож, дед Потап, выглянул на стук в окно, спросил:

– Это ковой-то принесло?

Узнал Николая:

– А?! Участковый! Щас открою!

Дверь распахнулась, сторож поинтересовался:

– Че так поздно, гражданин начальник?

– Какой я тебе, дед, гражданин?

– Как какой? Какой-никакой, а представитель власти. Новой власти. А при ней и не знаешь, как к начальству обратиться: назовешь товарищем, скривится, нашелся тоже товарищ – гусь свинье не товарищ, скажешь «господин», в ответ: «Какой еще господин?» Вот и остается гражданин. Не товарищ, не господин!

Николай улыбнулся:

– Ты, дед, как мой отец! Тому тоже дай только волю, сутками рассуждать готов! И что вас на старости лет тянет философствовать?

Сторож резонно заметил:

– Доживешь до наших лет, узнаешь! Твой родитель хоть и помладше меня, но мужик разумный. Правильно оценивает ситуацию. Скажи, кто ответит нам за то, что стали мы ненужным балластом в собственной стране? И за то, что с этой страной демократы сделали?

– Вот демократы, за которых, дед, и ты, и твои сверстники, и мой отец на выборах голосуете, и ответят. Если, конечно, пожелают услышать ваши вопросы! Но ладно, с тобой тут можно до полуночи проторчать впустую, а у меня еще дела!

– Что, преступление какое раскручиваешь? Только я не слышал, чтобы чего такого в округе чрезвычайного произошло! Может, просветишь, если не секрет?

Лейтенант решил разыграть сторожа:

– Да какой, дед, секрет? Помнишь, в лесу воинская часть стояла?

Старик сморщил лоб:

– Эта та, что с локаторами? Километрах в двадцати от деревни? Ее расформировали года два назад!

– Точно! Расформировать расформировали, вроде вывезли все имущество, а недавно выяснилось, что главное забрать забыли!

– И че забыли?

Николай нагнулся к старику, прошептал на ухо:

– Атомную бомбу!

Брови деда Потапа полезли вверх.

– Да ты что? Это как же? Бомбу и забыли?

– Вот и выясняем, как!

Сторож уловил в голосе участкового нотки насмешки, сообразил, что к чему:

– Разыграл, да? Над стариком посмеялся, да? Орел!

– Обиделся, что ли? Извини, не хотел! Но ты сам напросился!

– Да иди ты, Колян… в свой кабинет. А еще офицер, Герой России! Все пацаном остаешься!

– А мне, дед, стареть ни к чему. Придет время, если доживу, конечно, состарюсь.

– Уж этого никак не миновать! – Старик вздохнул. – Жизнь такая штука! Суетишься, чего-то стараешься сделать, добиться, а подумать – к чему? Конец-то для всех один: и для олигарха, и для самого никудышного нищего. Для всех одна последняя квартирка в земле сырой!

– Ну, ты уж совсем в пессимизм ударился! Иди лучше в свою каморку, скоро новости по НТВ пойдут!

Сторож посмотрел на часы:

– И то правда! Я дверь закрывать не стану. Будешь уходить, загляни, чтоб запереть здание, как положено!

– Загляну!

Горшков пошел по коридору, где в самом конце, справа, находились две его комнаты. Одна, оборудованная под кабинет, другая – под камеру предварительного заключения. Последней, впрочем, Николай еще ни разу не воспользовался, хотя проверял ее состояние не реже одного раза в неделю.

В кабинете выставил на стол из пакета бутылку водки, полбуханки хлеба, палку сырокопченой колбасы. Достал из шкафа граненый стакан и кухонный нож. Порезал хлеб с колбасой, отвинтил крышку с литровой бутылки, налил полный стакан водки.

Присел за стол, пододвинул к себе телефонный аппарат. Набрал код и номер телефона, который помнил наизусть. После непродолжительной паузы услышал девичий голос:

– Алло!

Николай спросил:

– Вика?

– Да! А кто вы?

– Дядя Коля Горшков, добрый вечер!

– Добрый вечер.

– Родители чем занимаются, Вика?

Девочка ответила:

– А вон папа Саша уже на коляске едет.

Через секунды:

– Горшков? Привет, дружище!

– Здравствуйте, командир! Как самочувствие? Помощь какая не требуется?

– Нет, Колян, спасибо, у нас все нормально!

– Протезы еще не сделали?

– Обещают на днях подвезти. А мне вроде как и страшно, привык уже без ног и без руки!

– Это вы, Александр Владимирович, перестаньте. Огонь на себя вызвать не испугались, а каких-то протезов опасаетесь. Поначалу, может, и неудобно будет, у нас тут в деревне мужик один под косилку попал, тоже ног лишился и тоже к протезам привыкал непросто. Но привык, сейчас на свадьбах даже в пляс пытается пуститься, когда пережрет, конечно. Так ему непросто было, потому как он простой мужик, а вы офицер!

Доронин, бывший командир роты, в которой служил Горшков, ответил:

– Ты прав, Колян, прорвемся!

– Не то слово! Ребята уже звонили?

– Костя Ветров с женой звонили, а Гольдин приехал, дня два погостит у нас. Мы как раз только за стол сели!

– Голь подкатил? Это хорошо. Привет ему! Ну что, помянем наших ребят, товарищ старший лейтенант!

Доронину за бой в Чечне присвоили завания Героя России и капитана, но бывшие солдаты роты по старинке обращались к нему по званию, который ротный носил в годы их службы.

– Да! Жаль, что вместе собраться не можем, но ничего, даст бог, свидимся!

Горшков пообещал:

– Конечно, свидимся. В отпуск обязательно к вам приеду! Глядишь, и Костя выберется!

Доронин сказал:

– Рад буду встретить вас! Ну, ладно, Коль, покатил я к столу. Выпьем с Гольдиным за пацанов наших погибших.

– Давайте. А я здесь, у себя, помяну их. Привет супруге, командир, и до встречи!

– До встречи, Коль!

Лейтенант милиции положил трубку на рычаги старого телефонного аппарата, взял в руки стакан. Задумался. Пять лет прошло с того времени, как у Косых Ворот, отбивая натиск многотысячной орды боевиков Теймураза-Костолома, Рашидхана, Окулиста и уничтоженных капитаном Егоровым наемников Хабиба, геройски погибла пятая рота старшего лейтенанта Доронина. Немногим удалось выжить в той бойне, по пальцам пересчитать можно. Удалось выжить и Горшкову, правда, он плохо помнил, как оказался в госпитале, потеряв сознание от ранений на своей последней позиции, прикрывая вместе с Костей Ветровым отход малочисленной группы своих раненых, но еще способных передвигаться товарищей. Пять лет прошло, а картины тех страшных суток часто вставали перед глазами Николая, особенно во сне, ближе к утру, заставлял вскакивать с мокрых от пота простыней и искать автомат или пулемет, чтобы вести огонь. Вот и сейчас отдельные эпизоды того затянувшегося на сутки изнурительного смертельного боя вновь всплыли перед лейтенантом, словно он сидел не в мирной деревне, а находился вместе с Костей Ветровым в стрелковой ячейке окопа Большой высоты. Горшков опрокинул в себя стакан, совершенно не почувствовав горечи водки. Бросил в рот кусок колбасы и ломтик хлеба. Прожевав, закурил.