Среди наблюдателей последовало беспокойное движение, но молодой человек тщательно прицелился и нажал в быстрой последовательности оба спусковых устройства. Прибор не издал никакого звука. Не было заметно и никакого видимого воздействия на спокойной поверхности острова. У англичанина начал было вырываться булькающий смех, но тут же захлебнулся. Потому что на удаленной от наблюдателей скале появилось ослепительное пятно света. Оно увеличивало свои размеры и яркость, пока все присутствующие уже не смогли продолжать наблюдение. Пятно осветило нижние кромки облаков и «стерло» солнечные тени от кустов, росших рядом с наблюдателями. Весь обращенный к побережью край острова являл собой невыносимо палящее солнце. Вскоре, однако, его неистовство было прикрыто облаками пара, поднявшегося от вскипевшего моря. Затем, совершенно неожиданно, весь остров, эти три мили крепчайшего гранита, развалился на куски, так что все скопление огромных скал отлетело к небесам, а ниже, медленно, набухал гигантский гриб из мельчайших обломков. И после этого появился звук. Уши всех присутствующих были зажаты руками, в то время как глаза все еще напряженно наблюдали за заливом, окутанным белизной и градом камней. А тем временем от центра этого возмущения надвигалась огромная волна. Было видно, как она поглотила каботажное судно и направилась дальше, в сторону Бидефорда и Барнстепля.

Наблюдавшие вскочили на ноги, громко крича, в то время как молодой автор этого неистовства с торжествующим видом наблюдал происходящее и с некоторым удивлением воспринимал масштабы этих очевидных последствий открытого им процесса.

Научная встреча теперь была перенесена в ближайший храм, чтобы заслушать доклад об этом исследовании. К тому времени, когда участники заполнили помещение, пар и дым рассеялись и море плескалось на том пространстве, что недавно занимал Ланди. Внутри храма была со всеми подобающими приличиями расположена огромная Библия и широко распахнуты окна, чтобы отчасти разогнать застоявшийся запах святынь. Потому что хотя скороспелые и весьма хитроумные толкования теории относительности и квантовой теории и приучили людей науки относиться к религии всего лишь с уважением, многие из них все еще сохраняли некоторое почтение, а некоторые все еще были склонны к нервному удушью, когда на самом деле оказывались в присутствии святынь. Когда ученые разместились на древних и жестких скамьях, Президент объяснил, что церковные власти любезно позволили провести здесь их заседание, полагая, что с тех пор как люди науки мало-помалу открыли духовные основы физического, наука и религия впредь должны стать близкими союзниками. Более того, целью этого заседания было обсуждение тех величайших загадок, раскрыть которые было бы триумфом науки, а приспособить и приукрасить – делом религии. Затем Президент похвалил молодого открывателя энергии с его победой и попросил его выступить.

Тут, однако, вмешался престарелый представитель Франции и получил слово. Родившийся почти сто сорок лет назад и сохранившийся скорее благодаря природной силе духа, чем всевозможным уловкам регенерации, этот старец, казалось, вознамерился говорить о далекой и более разумной эпохе. Потому что в период отмирания цивилизации очень часто находится кто-то из стариков, кто смотрит далеко вперед и при этом самым живым и проницательным взглядом. Он сделал отчасти длинное, напыщенное, однако весьма аргументированное заявление, состоявшее в следующем: «Без всякого сомнения, мы представляем здесь интеллектуальный потенциал нашей планеты, и тот факт, что нам доверено быть участниками этой встречи, говорит о нашей сравнительной честности. Но, увы, мы всего лишь люди. Мы, время от времени, делаем мелкие ошибки и допускаем мелкое неблагоразумие. Обладание такой силой, каковая была предложена нам, не принесет мира на землю. Напротив, оно будет сохранять национальную ненависть. Оно ввергнет мир в смятение и беспорядок. Оно подорвет нашу собственную чистоту и сделает из нас тиранов. Более того, оно разрушит науку. А затем... Итак, когда в конце концов, из-за какой-нибудь маленькой ошибки, мир разлетится на куски, не будет ничего печальнее этого события. Я знаю, что Европа почти определенно должна быть разрушена этими энергичными, но, пожалуй, слишком испорченными детьми с противоположной стороны Атлантики. Но альтернатива еще тревожнее, чем это возможное несчастье. Нет, сэр! Ваша столь великолепная игрушка может оказаться истинным подарком для развитого ума; но для нас, все еще находящихся на стадии варварства... нет, этого не должно быть. И поэтому, с глубоким сожалением, я прошу вас уничтожить ваше изделие, и, если только это возможно, саму вашу память о столь чудесном исследовании. И, наконец, самое важное: даже вполголоса не говорите о своем исследовании ни нам, ни кому-либо из людей». После него свой протест выразил немец, указывая, что отказ будет признаком малодушия. Он быстро описал свой взгляд на мир, организованный под управлением соответствующим образом организованной науки и воодушевленный научно же организованной религиозной догмой. «Несомненно, – сказал он, – отказаться от этого означало бы отказаться от Божьего дара, от дара того самого Бога, чье присутствие в мельчайших проявлениях мы так недавно и так удивительно открыли». Последовали и другие выступления, как за, так и против но вскоре стало ясно, что превалировал все-таки здравый смысл. Разумеется, в этот период ученые были, конечно же космополитами по духу. Они были так далеки от национализма что даже при таком благоприятном случае представитель Америки подстрекал к созданию оружия, хотя оно и могло бы быть использовано против его собственных соотечественников.

В заключение, однако, и фактически тайным голосованием совещание, отдавая глубокое уважение китайским ученым, предложило – даже более, распорядилось, – что прибор и все связанные с ним расчеты должны быть уничтожены.

Тогда молодой человек встал, достал из ящика свое изделие и повертел его в руках. Он так долго стоял в тишине, уставившись на свой прибор, что собравшиеся начали проявлять беспокойство. Однако наконец он заговорил. «Я должен следовать решению этого собрания. Да, слишком тяжело разрушить плоды десятилетнего труда, даже такие. Я ожидал получить благодарность и признательность человечества, но вместо этого я оказался отверженным». Он сделал еще одну паузу. Пристально глядя в окно, он достал из кармана полевой бинокль и некоторое время изучал небо на западе. «Да, это американцы. Джентльмены, приближается американский воздушный флот».

Собравшиеся повскакивали и столпились у окон. Высоко в небе на западе, с севера на юг, показалась растянутая линия точек. Заговорил англичанин: «Ради бога, используйте еще раз свой проклятый инструмент, или Англия будет погублена. Они, должно быть, уже разделались с нашими парнями над Атлантикой».

Ученый-китаец обратил свой взор к Президенту. Последовал общий крик: «Остановить их!» Запротестовал только француз. Представитель Соединенных Штатов повысил голос и сказал: «Это мой народ. Там, в небе, есть и мои друзья. Возможно, там мой собственный сын. Но они обезумевшие. Они собираются сделать нечто страшное и ужасающее. Они в таком состоянии, что готовы линчевать. Остановите их». Китаец все еще пристально смотрел на Президента, и тот кивнул. Француз упал, заливаясь старческими слезами. Затем молодой человек, склонившись над подоконником, тщательно прицелился по очереди в каждую черную точку. Одна за другой они превращались в ослепительные звезды, а затем исчезали. В храме наступила долгая тишина. Затем послышался шепот, и в сторону китайского ученого направились взгляды, выражавшие неприязнь и страх.

На соседнем поле последовала торопливая церемония. Был зажжен костер. Прибор и не менее смертоносная рукопись были сожжены. А затем печальный молодой китаец, настойчиво пожимавший всем руки, сказал: «Я не должен жить, если во мне продолжает жить моя тайна. Однажды более достойная раса вновь сделает такое открытие, но сегодня я представляю опасность для планеты. И поэтому я, столь глупо не замечавший, что живу среди дикарей, позволю себе, следуя древней мудрости, умереть». И с этими словами он упал замертво.