– Я имела в виду именно это, молодые люди!

Они вскочили с дивана – Елена Андреевна стояла в дверях гостиной.

– Вам снятся сны? – тихо спросила она.

– Иногда конечно, – ответил Кравченко.

– Мне каждую ночь снится один и тот же сон. Ужасный. – Она медленно подошла и опустилась на диван. Пашмина ее соскользнула с плеч. – Он стоит у моей кровати, протягивает ко мне руки. Я вижу следы от инъекций, они кололи его там, на улице… Делали массаж сердца… Он пытается коснуться меня и не может. Господи, какое у него лицо… Он просит, он умоляет меня, чтобы его не закапывали, не засыпали землей. Я просыпаюсь от его крика и сама кричу. Каждую ночь.

– Елена Андреевна, но это же только сон, кошмар, – осторожно сказал Мещерский. – Нельзя же воспринимать его буквально.

– Нельзя? Вы приехали помочь мне похоронить его там, на Украине?

– Ну да, вашего мужа необходимо похоронить. Мертвые должны быть преданы земле.

– Вы считаете, что ко мне по ночам приходит мертвец?

– Ничего мы не считаем, Елена Андреевна, – твердо сказал Кравченко. – Я начальник личной охраны Василия Васильевича. И приехал сюда по делам охраны и помощи вам. А такие разговоры вам следует вести с…

– Психиатром? – Елена Андреевна закрыла глаза. – Вы вошли, заговорили, я подумала – вот наши ребята приехали, соотечественники, русские. Слава богу. Наконец-то. А то все эти здесь… Я реанимацию вызвала. Так они скандал затеяли, вместо того чтобы попытаться оказать помощь. А когда я возмутилась, пригрозили вызвать полицию. А повар-немец вообще удрал. И двое охранников-чехов вчера тоже попросили расчет. Тоже считают, что я сошла с ума.

– Для чего вы вызвали сюда реанимацию? – спросил Кравченко. – Кому?

– Ему, – Елена Андреевна произнесла это так, что у Мещерского по спине снова поползли мурашки.

– Так он, ваш муж, что же… не в морге, а здесь, в этом доме?

– Да, я забрала его. Они хотели везти его в морг. Я запретила.

– Но ведь неделя уже прошла! – не выдержал Кравченко.

– Хотите его увидеть?

– Тело вашего умершего мужа?!

– Он здесь, в подвале. Я бы перенесла его сюда, но боюсь, что Илья испугается. Он и так уже на пределе. А я… я не сплю уже вторую ночь. Я боюсь спать. Я никак не могу понять, как же все это случилось. Он был здоров, чувствовал себя нормально… Нет, вру, у него горло немного прихватило, врач сказал – легкая ангина. Мы ехали с ним в машине. Хотели вместе провести вечер. Потом ему позвонили из Москвы, самый обычный деловой звонок, и вдруг… Я даже сначала не поняла, думала, это обморок… А они сказали, что, когда приехали врачи, он уже был мертв. Так почему же я так ясно вижу его во сне живого? Почему он приходит ко мне ночью и просит не хоронить его?!

– Вашему мужу делали вскрытие? – спросил Кравченко. – Там, в пражской больнице?

– Нет, я не позволила.

– Но по таким делам вскрытие, насколько я знаю местные законы, обязательно.

– Я заплатила деньги и забрала тело, – ее голос снова зазвенел истерикой. – У вас еще есть ко мне вопросы, молодые люди?

– Пойдемте в подвал, – Кравченко встал. – Сережа, ты останься, пожалуйста, здесь.

– Нет, я с тобой, – ответил Мещерский. Раз уж пошли такие дела и здесь, на этой шагаринской вилле, сумасшедшие, куда же они друг без друга?

Следом за Еленой Андреевной они прошли через холл. Снова появился шофер Анджей. Двери под лестницей вели в коридор, уходящий в недра дома. Звук шагов глушили мягкие ковровые дорожки. Где-то в глубине дома послышался бой старинных часов – двенадцать ударов, полночь. Мещерский ожидал, что они будут спускаться куда-то вниз, но они, напротив, поднялись по небольшой лестнице и очутились на открытой террасе позади дома. Повеяло легким ночным ветром. Мещерский коснулся перил террасы. Только это прикосновение сейчас и было реальностью. С веранды открывался вид на склоны холма. В синем ночном небе, как летучий корабль, плыла по канатной дороге кабинка фуникулера. Вот она заслонила собой луну. Мещерский вгляделся в даль – на фоне темного неба смутно вырисовывались контуры Пражского града, похожего на скопление черных айсбергов. Или на призрачный замок. Замок… Внезапно Мещерский остановился, точно споткнулся обо что-то. Сердце сжало предчувствие беды, близкой и грозной опасности. Он был не в состоянии отчетливо объяснить себе это ощущение, просто знал, что наилучшим выходом сейчас будет выйти вместе с Кравченко из этого дома, сесть в такси, вернуться в отель, позвонить оттуда в Москву Кате, а потом немедленно ехать в аэропорт на ближайший аэрофлотовский рейс.

«Что ты, в самом деле? – одернул он себя. – Мало ли… И потом, кто сказал, что такое возможно? Просто, может быть, дело в другом и все это – странные безумные слова его жены – только часть инсценировки. Да, инсценировки, ведь этого Шагарина хотели выдать, а он таким вот образом решил перехитрить всех, инсценировал собственную смерть и… поэтому ни о каких похоронах и речи быть не может. Ну конечно же!»

Это была еще одна версия событий. Мещерский позабыл, что за последние два с половиной часа таких взаимоисключающих версий у него появилось уже три.

Шофер Анджей открыл дверь в конце террасы. Она не запиралась ни на замок, ни на ключ. Тяжелая дубовая скрипучая дверь. Вообще в этом доме, выстроенном еще при Габсбургах, было слишком много мореного дуба, картин и второсортных охотничьих гравюр.

Ярко освещенная лестница привела их в подвальное помещение. Они прошли через прачечную и винный погреб с пустыми стеллажами. За стеллажами было еще одно помещение. Елена Андреевна и Вадим вошли туда первыми.

– Пожалуйста, – Анджей вежливо пропустил перед собой Мещерского. Тот заметил, как бледен шофер и как он хочет всем своим видом показать – ничего такого особенного не происходит. Подумаешь, мы в подвале, но мы все равно в Европе. А в Европе ничего такого быть просто не может!

Посреди небольшой комнаты с низким бетонным потолком стояла медицинская каталка. На ней лежало тело, закрытое белой простыней. Рядом стоял медицинский стол из нержавеющей стали на колесиках. Обычно в клиниках на таких столах полно инструментов, пробирок, лекарств. Но этот стол был пронзительно гол, свет лампы отражался на его никелированной поверхности.

Мещерский глянул на Кравченко. В подвале работал мощный кондиционер, было прохладно. И никакого запаха тления. Кравченко под взглядом Елены Андреевны подошел к каталке. Постоял в нерешительности. Потом откинул простыню. Они увидели лицо на подушке – с заострившимися чертами, в обрамлении всклокоченных волос. Мещерский в первое мгновение не узнал в покойнике Петра Шагарина. Человек, прежде так часто мелькавший по телевизору, был этаким живчиком, смутно похожим на гоголевского Чичикова. Что-то и привлекало к нему, и одновременно отталкивало. А здесь… здесь на каталке лежал кто-то совсем другой – скорбный, застывший, равнодушный и к этому ослепляющему электрическому свету, и к любопытным взглядам. Мещерский почувствовал дурноту – он искал на этом мертвом лице следы разложения, распада, все эти ужасные трупные пятна, но не находил.

Кравченко, поколебавшись, совсем откинул простыню. Взял мертвеца за руку, пощупал пульс. Потом, уже не колеблясь, пощупал пульс на сонной артерии. Положил руку на грудь, затем приблизил открытую ладонь к мертвым губам. Жесты его были деловиты и профессиональны. Мещерский наблюдал за приятелем со смятением. Сам бы он… черт, да ни за какие коврижки не прикоснулся бы к покойнику!

– Пульса нет, дыхания нет, кожные покровы холодны, – Кравченко выдал это громко и хрипло. – Елена Андреевна, ваш муж мертв. Как это ни прискорбно, но он мертв.

Она подошла к каталке. Рыжие волосы ее растрепались. Траурная пашмина волочилась по бетонному полу.

– Мы должны вызвать спецмашину, созвониться с похоронным агентством, заказать гроб. Я сейчас позвоню на аэродром, пусть вылет отложат на три часа, – голос Кравченко звучал твердо и настойчиво.

Мещерский видел – приятель его решил взять ситуацию под свой контроль. И начал бороться с бредовыми идеями Елены Андреевны.