– Тебе не стоит стесняться своего имени, – говорила она. – Слово «Рудольф» имеет германские корни, кажется, и означает «славный волк». Разве ты не похож на волка, Межинов?

Она смотрела в самую суть Межинова: в глубине души он ощущал себя волком, а ее – волчицей. В каких-то вещах они стоили друг друга.

Карине исполнилось тридцать два года, ему – тридцать пять. Она была независимой, непостижимой, очень красивой незамужней женщиной. Супружеские узы ее не прельщали.

– Скоро пойдет дождь, – сказал подполковник. – Посидим в кафе?

Она неопределенно повела плечами – в кафе, так в кафе.

Для встреч с Кариной Межинов облюбовал кафе «Ивушка», оно располагалось в тихом уголке города, и при непритязательном названии там был изысканный интерьер, быстрое, вежливое обслуживание, вкусная русская кухня. Карина называла это кафе «дворянским гнездом». Внутри оно смахивало на уютную столовую в дворянском доме: окна, выходящие в запущенный сад, старые портреты в багетовых рамах, горки с выставленным напоказ фарфором, кисейные занавеси, белоснежные скатерти, мягкие стулья. Кушанья и напитки подавали, приготовленные по старинным рецептам, – грибы в сметане, пироги с лососиной и палтусом, монастырскую водку, клюквенную настойку.

Межинов любил хорошо поесть; Карина в еде была непривередлива, но внутреннее убранство зала ей нравилось. Она с удовольствием ходила в «Ивушку».

– Зачем ты меня пригласил сюда? – безжалостно спросила Карина, когда подполковник сделал заказ.

– Хотел увидеть, поговорить.

– О чем?

Она ставила его в тупик своей прямотой. И вместе с тем в ней всегда текла какая-то скрытая жизнь, где Рудольфу не было места.

– О тебе… – пробормотал он. – О нас.

– Ужасно интересно!

Официантка принесла вазу с водой для цветов. Карина поставила тюльпаны и залюбовалась ими. Все вокруг для нее исчезло.

– Неужели, для тебя не имеет значения личное счастье?! – в отчаянии воскликнул Межинов, ревнуя ее к тюльпанам.

– Не задавай глупых вопросов, Рудольф.

– Но… скажи честно, у тебя есть мужчина?

– Я никогда не скрывала правды, – подняла на него смоляные глаза Карина. – У меня есть мужчина. И всегда был.

При ее волосах с естественным пепельным отливом черные глаза, ресницы и брови создавали неповторимое очарование. Он ни у кого не видел такого лица.

– Почему он не женится на тебе? Не хочет?

– А зачем? Разве брак и любовь одно и то же? Вот ты, например, женился. Что, счастлив?

– Ты знаешь, как я женился, – занервничал Межинов, хотя давал себе слово сохранять хладнокровие. – Думал, заживу с другой женщиной, забуду о тебе! Время лечит любые раны.

– Ну и как? Вылечился?

Официантка принесла заказ, – грибное ассорти, лосося в тесте, и тем спасла подполковника от конфуза. Он налил себе и даме белого вина в высокие бокалы.

– Давай выпьем, Карина… за то, что нас связывает. Ей-богу, пытаюсь разгадать эту загадку с младых ногтей, а она не дается!

– Разгадка бывает ужасна… Выпьем!

Она занялась лососем, а Межинов заказал себе водки. При Карине он не опьянеет, как ни старайся. Возможно, потом, когда он придет домой, алкоголь выполнит свое предназначение.

– Ты ведьма, – неожиданно выпалил подполковник. – Что ты со мной сделала? Любовным зельем опоила?

Она рассмеялась – без злобы, искренне. Начала расспрашивать о семье.

– Как Светлана?

Рудольф Петрович отделывался общими фразами. Когда он сидел рядом с Кариной, она становилась единственной женщиной на земле. Светлана? Живет… что ей сделается? Работает по специальности: аккомпаниатором в доме культуры, ведет хор.

Жена Межинова окончила пединститут, музыкальный факультет по классу аккордеона. Они жили более-менее мирно, воспитывали ребенка – мальчика.

– Сколько лет твоему сыну? – спросила Карина.

– Восемь… какое это имеет значение? Я хочу поговорить о нас с тобой.

– У тебя семья, Рудольф! Жена, сын! Они нуждаются в любви и заботе.

Она говорила заученно, не вкладывая в слова ничего личного. Без упрека, без претензий. Как он ненавидел эту ее отстраненность, умение оставаться на другом берегу!

– Я тебя ненавижу, – выдохнул подполковник.

– Вот и славно… давно пора.

Межинов до назначения на новую должность в управлении, работал не где-нибудь, а в уголовном розыске, но все его попытки проследить, с кем встречается Карина, кто ее возлюбленный, окончились неудачей. Он не смел признаться в том, что следил за ней – правда, от случая к случаю. Значит, неуловимый любовник тщательно скрывает свою связь с Кариной. Видимо, женат, боится огласки, скандала… или он известный политик, и не желает запятнать «безупречную» репутацию. Или… Сколько он перебрал этих «или»!

– О чем ты думаешь? – спросила вдруг Карина, ковыряя вилкой грибы. – Строишь планы разоблачения?

– Угадала.

Рудневы жили в просторной, со вкусом обставленной квартире. На стенах Смирнов заметил несколько прелестных пейзажей в духе Куинджи.

Мать Руднева, Екатерина Максимовна, полная дама лет шестидесяти с бледным одутловатым лицом, приняла сыщика полулежа на диване. Она казалась расстроенной, и глаза ее были полны готовых пролиться слез.

– Вот, расхворалась некстати, – пожаловалась она, тяжело вздыхая. Беспокойно спросила: – Антоша где? С Ирочкой?

– Антон с Ириной вышли на прогулку, – ответил Всеслав. – А мы с вами поговорим, если не возражаете.

– Сын мне велел все рассказать, как на духу, – слезливо промолвила пожилая дама. – Я ничего не скрываю, поверьте. Что за напасть приключилась, не пойму! Было все тихо, спокойно, и вдруг… будто нечистый взыграл. Замучил совсем! У меня и так здоровье не ахти какое крепкое, а тут прямо впору помирать… в груди душит, жжет… голова кружится. Видать, давление подпрыгнуло.

– Вспомните, пожалуйста, как это все началось, – вежливо перебил ее Смирнов.

Он по опыту знал, что пожилой человек может рассказывать о своих болезнях до бесконечности, если его не остановить.

– Так… я ж переживала сколько, нервничала… сердце-то и надорвалось. Оно, чай, не железное!

– Я не об этом, – улыбнулся сыщик. – Я о «нечистом». Откуда он взялся? Как дал знать о себе?

Мать Руднева всплеснула руками.

– Ой, вы меня простите, молодой человек, не сообразила. Мозги уже не те стали, склероз… Кажись, еще зимой начала всякая чертовщина твориться. Сын с невесткой на работу уходят, а я с мальчонкой остаюсь, с Антошей. Покормлю его, поиграемся, потом на прогулку выйдем с санками. Он дите смирное, послушное – любо-дорого нянчить такого. Ну, вот… как-то мы с Антошей кашку кушали… и телефон зазвонил. Я всегда отвечаю: «Квартира Рудневых». И в тот раз то же сказала. А мне говорят в трубку – выходи, мол, на улицу… здесь тебя смерть поджидает. Какая, спрашиваю, смерть? Страшная! – отвечает голос: скрипучий такой, неприятный.

– Женский или мужской?

– Разве разберешь? Неживой голос… Я рассердилась. Прекратите хулиганить! – говорю. Голос смеется. Иди, иди! – прокаркал. – Тут за углом машина стоит, она на вас с мальчишкой и наедет, только мокрое место останется. Я не поверила. Тогда он говорит, – выгляни с балкона, старуха безмозглая! Я на балкон… свесилась, гляжу… и правда из-за угла нос какой-то машины торчит. У меня в груди будто лед застыл со страху! Гулять мы с Антошей в тот день не пошли. Звонков больше не было, и я решила сыну ничего не говорить. Подумает, бабка из ума выживает, мерещится ей всякое. Но про машину спросила все же, не выдержала. Оказалось, это сосед наш иногда за углом, на площадке, машину оставляет. Я и успокоилась. Решила, дети фильмов по телевизору насмотрелись, балуются. На какое-то время наступило затишье.

– Сколько, примерно, вас не тревожили? – уточнил Смирнов.

– Недели две… А потом опять позвонили, тот же голос. У вас, мол вся квартира «жучками» напичкана, все, чем вы занимаетесь, о чем разговариваете – прослушивается. Мы давай искать! Гордей специалистов вызывал – мебель, стены, балкон, даже ванную и туалет проверили. Ничего. Гляжу, он на меня коситься стал… мол, выдумывает бабка, без повода переполох устроила. Здоровьем моим стал интересоваться, обследование предлагать в частной клинике. Я и задумалась: может, у меня и в самом деле с головой непорядок? Решила молчать.