– Ну что, румяный мой философ? – шутливо спросил Глеб.

– Да так как-то все, братец историк, – в тон ответил Буримович словами из «Ревизора».

Он был небольшого роста, кругленький, с распадавшейся посередине головы пышной шевелюрой и розовыми пухлыми щечками. По его виду нельзя было подумать, что он занимается такой серьезной наукой. Разве что умные пытливые глаза за сильными линзами очков.

Болтать с ним – одно удовольствие. Аркадий чуть ли не каждый день делал очередное открытие – гениальное, как он выражался. Однако оно жило недолго: его или быстро опровергали, или же выяснялось, что подобная идея давно была высказана кем-то другим.

Если этого толстяка что-нибудь увлекало, то он непременно стремился зажечь кого-нибудь еще. Кто попадется под руку.

Сегодня это был Ярцев.

– Слушай, старик, это грандиозно! – теребя Глеба за рукав пиджака, горячо начал Аркадий. – Я понял…

– С какого конца есть сваренные всмятку яйца? – сыронизировал Глеб.

– Не скалься! – не обиделся Буримович. – Ну вот скажи мне, почему неистребим шабашник?

– Проще пареной репы. Налево больше платят.

– Фу! – поморщился Аркадий. – Рассуждаешь как обыватель. А тут политэкономия! Целая научная система!

Глеб улыбнулся.

Приняв улыбку Глеба на свой счет, Буримович покачал головой:

– Я серьезно, старик.

– Давай, давай, я слушаю, – сказал Ярцев.

– Понимаешь, шабашничать экономически выгодно, – стал развивать свою мысль Аркадий. – Смотри. – Он начал загибать пальцы. – Строитель какого-нибудь СМУ из каждой заработанной десятки отдает государству в виде налога и других удержаний – на содержание управленческого аппарата, армии, милиции, на здравоохранение, образование и прочее – определенную сумму. Скажем, рубля три…

– Ну а как же иначе?

– Верно, все это надо, – согласился Буримович. – И что же? В результате, работая в государственной системе, строитель получает на руки, допустим, семь рублей из десяти. А шабашник? Армию он не содержит, милицию – тоже, больницы, школы… В больницу же ходит, как и мы, детей своих учит бесплатно! Заметь, на мои и твои деньги! Выходит, что десятка, которую он получает у частника, остается целехонькой. Да плюс еще те рубли, которые он должен был отдать врачу и учителям своих детей. То есть он получил все тринадцать целковых за тот же труд, который потратил бы на государство.

– Ты хочешь сказать, эти три рубля он украл из общественного фонда? – проявил знание предмета Глеб.

– Скажем – воспользовался, – пoпрaвил Аркадий. – А я хочу сказать насчет этого общественного фонда потребления. Видишь ли, старик, по моему глубокому убеждению, тут у нас перегиб. Так сказать, забегание вперед. За счет общественных фондов выплаты и льготы населению выросли с тысяча девятьсот сорокового года почти в двадцать раз. С двадцати четырех рублей до четырехсот семидесяти пяти на душу населения. Вникни!

– Это же хорошо, – сказал Глеб.

– Сам рост – да, – кивнул Буримович. – Но вот как происходит распределение? И потом, нужно ли продолжать этот курс? Не забывай, что основной принцип социализма – каждому по труду. Однако принцип этот, увы, соблюдается далеко не всегда. Например, построили дом, как сейчас говорят, с улучшенной планировкой. Очередь в исполкоме подошла для академика и шофера. Оба получили одинаковые квартиры. Справедливо?

– Демократия…

– Погоди! – остановил собеседника жестом Буримович. – Общественная значимость, вклад обоих разве равен?

– Нет, – согласился Глеб.

– Вот именно! Принцип – каждому по труду – нарушен! Более того, уменьшается степень непосредственного стимулирования. Зачем какому-нибудь изобретателю ломать голову, не спать по ночам, проталкивать на нервах свою идею, если он за свои муки получит такую же квартиру, путевку в такой же дом отдыха, что и безынициативный коллега? Горишь ты на работе или делаешь ее тяп-ляп, все равно получаешь те же блага из общественного фонда потребления.

– Ну и что же ты предлагаешь? – спросил Глеб.

– Сократить общественные фонды потребления! – рубанул воздух рукой Аркадий.

– Позволь, позволь, – возразил Ярцев, – это одно из важнейших достижений нашего общества! Бесплатное лечение – а значит, доступное всем, понимаешь! А жилье? Копейки…

– А зачем? – с вызовом спросил философ. – Объясни, почему за жилье установлена символическая плата?

– Потому что это одна из основных потребностей человека! Как хлеб! Как одежда! Их должны иметь все. Умные и не очень, здоровые и больные, многодетные и одинокие.

– Позволь, позволь! – распалился Аркадий. – Я не спорю, квартиры должны иметь все. Но вот какие – это вопрос!

– Нормальные! Со всеми удобствами!

– Я не о том. Смотри, что получается. У нас в семье шесть человек. Живем в двухкомнатной квартире. Правда, стоим на очереди. А соседка напротив – одна в трехкомнатной! У нее умер муж, а дети давно ушли, получив свою площадь.

– Что же делает соседка одна в трех комнатах?

– Сдает! А вот если бы она платила не символическую плату, а реальную – черта с два занимала бы три комнаты! Переехала бы как миленькая в однокомнатную!

– А ты бы – в ее? – усмехнулся Глеб.

– Почему в ее? Может быть, в пятикомнатную. Или – семи! Словом, такую, какая необходима для нашей семьи.

– Не дадут! И не просите.

– И вообще, почему мы должны просить у кого-то квартиру? Почему? – запальчиво произнес Буримович. – Мать с отцом вкалывают за милую душу. Моя жена… Ну и я не бездельничаю. Так дайте же нам возможность самим выбирать ту или иную услугу, благо…

– Многого хочешь, – раздался насмешливый голос.

Они обернулись.

– Привет, Женя, – поздоровался с высоким худым парнем Глеб.

Это был лаборант с химфака. Буримович молча кивнул ему.

– Я не конкретно о себе, – пояснил философ. – О тебе, о нем… О каждом. Потому что убежден: чрезмерное сокращение принципа возмездности, эквивалентности и оплаты получаемых услуг, ограничение сферы товарно-денежных отношений, замена их прямым административным распределением приносит больше отрицательных, чем положительных результатов. И мы еще удивляемся, откуда берутся так называемые «деловые» люди, разные проныры и прохиндеи! Надо за квартиру брать столько, сколько она стоит в действительности, за путевку в санаторий – тоже. Хочешь иметь дачу – плати за землю не символический налог, а сумму, соответствующую затратам на благоустройство поселка, проведение дорог, электричества, газа и тому подобное. Причем – дифференцировано. Желаешь поближе к городу или, например, у речки – дороже, подальше – дешевле!

– С моей зарплатой я могу рассчитывать на клочок болота за триста километров, – рассмеялся лаборант. – Да и мать, хоть она и доцент, тоже не разгуляется.

– Конечно, все эти меры не могут быть проведены при сохранении теперешних окладов, – сказал Аркадий. – Их нужно увеличить. Как и другие регулярные выплаты – пенсии, стипендии… Пусть каждый получает по труду и платит по потребности! Пора уже снять с плеч государства отдельные функции распределения.

– И будет рай! – воздел руки Женя.

– Порядок будет! – сказал Аркадий. – Исчезнет блат. Многие проблемы самоурегулируются…

Глеб вдруг спохватился – заседание кафедры, на котором он должен сделать сообщение. Глянул на часы – в запасе было минут двадцать. Он оставил Буримовича разворачивать свои идеи перед лаборантом, сдал литературу Люсе и пошел в буфет перехватить чашку кофе.

По пути в буфет Глеб вспомнил, что нужно позвонить Копылову. У телефонов-автоматов толклись студенты. Не объясняться же с генералом при народе… Ярцев зашел на кафедру русского языка и литературы, к знакомой лаборантке. Она собиралась идти обедать и, узнав, что требуется телефон, сказала:

– Звони… Будешь уходить, захлопни дверь на английский замок.

– Непременно, – улыбнулся Глеб, протянув ей пачку иностранной жевательной резинки.

– Ну, Ярцев, ну, душка! – Лаборантка сделала ему ручкой и убежала.