Барон прошелся по ней взглядом, улыбнулся, довольный.

– Я немного погорячился, – сказал он, раздеваясь. – А ты мне такая бешеная еще больше понравилась.

– Чем? – спросила она немного кокетливо.

Барон хмыкнул и не ответил. Потом уже, когда они сидели за доставленным из ресторана завтраком, пояснил:

– Запретный плод – он всегда слаще. – И без всякого перехода вдруг заявил: – В ресторане ты больше работать не будешь.

– Как это? – вырвалось у Орыси.

– Вот так! – коротко бросил он.

Орыся поняла, что спорить бесполезно. И опасно: ей вспомнился рассказ Хорунжей о том, как поступили с мужем Зофьи.

После завтрака Сергей Касьянович предложил покататься по городу. Когда вышли на улицу, мела метель, а Орыся была в легком пальто.

– Холодно, – передернула она плечами, поскорее забираясь в машину.

– Согреем, – пообещал Барон.

Орыся не придала значения этому замечанию. Он остановил «Волгу» возле универмага и попросил немного подождать. Вернулся минут через пятнадцать с большим свертком. Когда она развернула его в гостинице – ахнула. Это была норковая шуба…

Во Львове они пробыли три дня. Обошли чуть ли не все рестораны. Орыся устала от этого загула. Пить она не любила и не умела, а приходилось, хотя бы понемногу. Хмель был не в радость, только болела голова.

Потом Сергей Касьянович отвез ее в Трускавец и, прощаясь, предупредил:

– Чтобы ни одного мужика! Узнаю – наше следующее свидание будет на том свете!

Кончался февраль, а зиме, казалось, не будет конца. Обычно в это время в Трускавце уже сходил снег, а тут морозы доходили до двадцати пяти градусов, бушевали метели, скреблись в окна сухими снежинками, и под их шелест сладко спалось в теплой комнате. Как и в тот день, когда прикатила на собственном «москвиче» Наталья Шалак – двоюродная сестра Орыси.

– Вставай, барыня! – разбудила она хозяйку и показала на часы: было около полудня. – Скоро темнеть начнет, а ты еще в кровати.

– Наталка! Ты? – Орыся спросонья протирала глаза, не понимая, наяву перед ней сестра или снится. – Откуда? Какими судьбами?

– Прямиком из Криниц… По твою душу, – ответила Наталья, расстегивая пальто, но почему-то не снимая его.

За Натальей стояла тетя Катя и умильно глядела на Орысю.

– Подымайся, подымайся, милая, – кивала она. – Завтрак уж на столе. Откушаешь вместе с гостьей.

– Какой там завтрак! – повернулась к ней Шалак. – Нам ехать надо!

– Ехать? – встревожилась Орыся. – Куда? Зачем? – И подумала: неужели что с дедом? Из Воловичей доходили вести, что он заболел.

– Не волнуйся, – успокоила ее Наталья. – Радость у нас. Нет, ты не поверишь, ей-богу! Позвонили вчера из Москвы нашей председательше сельисполкома Павлине Васильевне… Помнишь ее?

– А как же! – ответила Орыся, неохотно покидая нагретую постель.

– И говорят, – продолжала Наталья, – ждите в гости иностранцев. Павлина Васильевна растерялась: что за иностранцы, почему именно в Криницы? Ее спрашивают, есть в селе семьи с фамилией Сторожук? Конечно, отвечает председательша, я сама урожденная Сторожук. Вот и хорошо, через два дня встречайте туристку из Канады. Она пожелала посетить места, где родилась, и заодно повидать родственников. Звать ее Миха Стар.

– Так это же!.. – воскликнула Орыся, но Наталья перебила:

– Да, да! Едет тетка Михайлина! Представляешь? Павлина Васильевна так и сказала: это она по-заграничному Миха Стар, а по-настоящему – Михайлина Сторожук. Что же, встретим как полагается!

– Но я-то зачем?

– Здрасте! – удивилась Наталья. – Поможешь. Ты ведь тоже Сторожук, родственница.

– Седьмая вода на киселе.

Орыся открыла шкаф, выбирая, что надеть для поездки.

– Черт! Куда розовый шарф подевался? Он всегда здесь висел.

Тетя Катя заохала, бросилась к шифоньеру и вынула из нижнего ящика богатый мохеровый палантин.

– Прости меня, старую, – оправдывалась старуха. – Ты давеча его на стуле оставила. Вот я и спрятала в ящик.

Наталья смотрела на сестру и недоумевала: неужели это та самая Орыська, которую она знала с детства? В селе у своих деда с бабкой она и корову доила, и за свиньями ухаживала, и навоз убирала, и босиком бегала на речку полоскать белье. Да и когда работала диетсестрой в санатории, о ней отзывались как о скромнице, готовой и подежурить за другого, и с чужим ребенком посидеть. А тут завтрак даже себе не приготовит, все тетя Катя. Однако Шалак промолчала, лишь перед самым выходом спросила:

– Куда думаешь теперь устраиваться?

– А зачем мне работать? – беспечно ответила Орыся.

– Конечно, коровка у тебя щедрая, – не удержалась от шпильки Наталья, кивнув в сторону особняка. – Даже пасти не надо, знай только… – И она задвигала руками, словно доила.

– Твоя тоже, кажется, не скупится на молочко, – усмехнулась Орыся.

Наталья поняла, что она имела в виду. Шалаки работали на селе: Наталья – учительницей, Матей – завклубом. Но имели к зарплате очень хороший приварок. От теплицы. На дворе зима, а они возили на рынок в Киев свежие помидоры и огурцы.

– Тоже мне сравнила! – отпарировала Шалак. – Попробуй вырасти рассаду, удобряй, опрыскивай, поливай! За дитем легче ухаживать!

– Ладно, – недовольно оборвала ее Орыся. – Имеешь – и слава богу! – И дала наказ тете Кате: – Если приедет Сергей Касьянович, скажи, что я в Криницах. На пару дней, не больше.

– Не, не! – испуганно замахала руками старушка. – Разве он на словах поверит? Ты уж, голубушка, черкни ему записку.

Орыся набросала пару слов Сергею, и они поехали.

Сельская жизнь не особенно богата на события, тем паче зимой. Поэтому ожидаемый приезд Михайлины Сторожук взбудоражил не только ее родных, но и всех криничан. На следующий день (а это была пятница) в селе с утра царило необычное оживление. Продолжали прибывать Сторожуки из Драгобыча, Борислава, окрестных селений. Кто на собственных машинах, кто рейсовым автобусом. Орысины дедушка с бабушкой так и не приехали: видать, старик действительно захворал.

Больше всех забот было у Василины Ничипоровны, председателя местного колхоза «Червоный прапор». Ее районное начальство, узнав, что колхоз посетит канадская туристка, дало указание «показать товар лицом», то есть не осрамиться перед заграницей. К тому же колхозный голова приходилась тете Михайлине троюродной племянницей. Вообще-то по части встречи зарубежных гостей опыт у Василины Ничипоровны имелся. Но одно дело официальная делегация, а другое – родственница. Как ее принять? У кого поместить? На это в Криницах претендовало не менее десяти семейств.

Обижать никого не хотелось. Но ведь тетя Михайлина одна! Пришлось выбирать, кто ей ближе по родству. Таким являлся местный бригадир механизаторов Гринь Петрович Сторожук, сын единокровного брата гостьи.

Сам Гринь Петрович узнал, что у него в Канаде есть тетя, лишь пять лет назад, когда умер отец, Петро Остапович. Разбирая после его смерти бумаги, он обнаружил очень интересное письмо – ответ из Красного Креста. Он касался сведений о деде Остапе. На запрос Петро Остаповича отвечали, что его отец, Остап Сторожук, недавно скончался в Канаде. Но у него осталась дочь Михайлина, проживающая в городе Виннипег.

Гринь Петрович терялся в догадках, почему отец скрывал, что у него есть сестра. Конечно, в те времена наличие родственников за границей не афишировали. А Гринь Петрович как раз заканчивал сельхозинститут во Львове, и, скорее всего, отец боялся повредить его карьере.

Как бы там ни было, но Гринь Петрович тут же написал тете Михайлине, которая сразу ответила. Письмо было грустное и радостное одновременно. Грустное, потому что она узнала о смерти единокровного брата своего, так и не повидавшись с ним, а радостное – что объявился племянник. Так у них наладилась переписка. Потом стали приходить посылки. Шубы из синтетического меха, пуловеры, свитера, платья и кофточки с люрексом, джинсы и другая одежда. Гринь Петрович раздавал подарки родственникам.

Вот и выходило: кому, как не ему, принимать в своем доме гостью из далекого города Виннипега. Не было сомнений, что тетя Михайлина останется довольна: жена Гриня Петровича, Ганна Николаевна, была отличной хозяйкой и мастерицей стряпать. Хлеб пекла такой (она работала в местной пекарне), что за ним в Криницы приезжали даже из города. Никакой механизации Ганна Николаевна не признавала – только своими руками!