Аникеев был гениальным организатором, менеджером, умевшим находить общий язык с самыми несговорчивыми людьми. А его друг и правая рука Мышкин по прозвищу Князь оказался уникально способным экономистом, доктором наук, между прочим, и действительно потомком княжеского рода, но не это главное. Главное, он сумел понять рыночные механизмы новой России. Рынок – он ведь как живой организм, навязывать что-то не только бессмысленно, но и вредно, а если понять, чем кормить этого зверя, он начинает расти, давать потомство и всячески процветать. Вот аникеевские люди и наплодили рынков самого разного рода на радость себе и всему населению. Скажи плохо, когда в стране все есть! А ведь реально именно эта контора и кормит нас всех, потому что прибыль, получаемую со всех черных, получерных и четвертьчерных продаж идет у Аникеева, разумеется, не в государственную казну, зато и не в швейцарские банки. Впрочем, на данный момент это, к сожалению, одно и то же. Нельзя сегодня официальные налоги платить в бюджет – там просто бездна, черная дыра, смерть нашей экономики. А вот Аникеев и Мышкин разумно тратят свою прибыль на развитие торговой отрасли. Красиво? Очень красиво. Нарушается при этом закон? Конечно, нарушается, Но такие законы, какие принимает эта гребаная Дума в Охотном ряду, разве что совсем больной человек нарушать не станет. Главное же, что Мышкин с Аникеевым работали на благо России, вот почему они не бандиты, вот почему и надо им помогать.
Долго излагал Циркач всю эту теорию. Много интересных слов сказал. Хоть прямо сейчас зачисляй его на третий курс экономического факультета. Я, признаться, всегда стараюсь быть скептиком. Отец меня так воспитал, он любил повторять: «Знаешь, что написал молодой Маркс в анкете, отвечая на вопрос „ваш девиз“? „Подвергай все сомнению!“ Вот и ты подвергай, Андрюша!» Но на этот раз Борька почти убедил меня. Все так складно у него получалось. Даже слишком складно. Одна огромная организация контролирует всех и все. И рыночная экономика работает. Где подвох, мужики?
Однако что-то мне во всей этой истории мешало, я еще не понял, что именно, а главное, сомнения-то все равно не конструктивны, когда деньги уже получены и ты подписался на работу. Мы бабских истерик закатывать не привыкли. Мы привыкли потихонечку, не торопясь, врубаться в ситуацию, даже если она вся – сплошной аврал и форс-мажор, а потом, когда вдруг понимаем, что вляпались – бывало и такое, чего греха таить – потом имеем мужество швырнуть деньги в лицо заказчикам и даже стволы развернуть в противоположную сторону. Но пока время «Ч» еще не наступило. Пока все идет по графику.
Интереснее других, как обычно, прореагировал Фил, наш главный эрудит и аналитик, в общем, мозговой центр:
– Ага, – сказал он, – значит, это и есть то самое министерство теневой торговли, о котором мне Эдик судачил. Весело! А мы, стало быть, едем брать цитадель теневой налоговой полиции, по-простому говоря, возьмем в заложники главного рэкетира бывшего Советского Союза товарища Аристарха Павленко. Интересная работенка.
И Фил наконец рассказал нам все, что знал об Эдуарде Свирском по кличке Ёжик. А потом спросил у Циркача:
– Так какими же цифрами оперируют люди, контролирующие все рынки страны? Что-то не верится, будто от них зависит прямо уж вся наша экономика. Ты сам-то прикинь, сопоставимы ли их доходы с национальным бюджетом, с оборотом банков, с выручкой экспортеров нефти и газа…
Циркач в ответ загадочно улыбнулся. А потом рассказал такую байку.
– Один приятель мне тут как-то предложил: «Давай арендуем грузовик, и будем принимать бутылки от населения. Я слышал, эта деятельность налогами не облагается, а куда сдавать, уже выяснил». «Сомневаюсь я насчет налогов, посадят нас с тобой, да и мелочевка это все, не стоит пачкаться». Я действительно сомневался. А он серьезно так возразил: «Ну, не скажи, ребята пробовали и называли мне конкретную сумму, которая влегкую делается за месяц на этих бутылках». Угадайте сколько, – предложил Циркач.
Я сразу сказал:
– Ну, тысячи три-четыре рублей.
У Фила фантазия разгулялась на шесть-восемь.
Пиндрик долго шевелил губами, высчитывая что-то и выдал:
– Максимум, десять-двенадцать.
Шкипер отмолчался.
– Ближе всех к истине Крошка, – торжественно объявил Циркач. – Именно три-четыре тысячи. Только баксов. И это самый минимум. Видите, вы промахнулись в десять, а то и двадцать раз – очень характерная ошибка при подсчетах черного нала. Но это преамбула. А теперь отвечаю по существу. Я тут как-то сопровождал нашего бухгалтера, и она попросила меня подиктовать цифры, которые вбивала в компьютер для внутреннего отчета. Ну, я и подиктовал, все по порядку: от самой большой – многомиллиардного оборота всей фирмы за месяц – до самой маленькой – цены на какой-то корейский телевизор, партия которых проходила тогда по Рижскому рынку. Вот на этих-то телевизорах я и споткнулся. Цена стояла – пять рублей. Не бывает, ребята, таких телевизоров. Ну, я в простоте своей и сказал: «Вера Игнатьевна, тут у вас опечаточка вкралась…» «Это не опечатка, пояснила она несколько неохотно, пробежав глазами листок, – это мы просто у всех цифр по три нуля убираем, для удобства записи, ну и так – для конспирации». Вот и все. Так что у них, братцы, месячный оборот – триллионы рублей. Вот и смотрите, нужны России эти вшивые транши МВФ – один миллиард, два миллиарда… Да по понятиям Аникеева, на такие деньги мороженого не купишь!
– Не верю, – сказал я мрачно.
– Ах, господин режиссер! Ну, я сейчас попробую сыграть этот же эпизод более убедительно.
На маленьком военном аэродроме нам подали неприметный обшарпанный «рафик», возможно, отбарабанивший лучшую часть своей жизни на благо российской медицины, так как на бортах его слегка просматривались следы от давних красных полос. А вообще-то «рафик» – это дежурный вариант для конспиративной перевозки групп спецназа, особенно по городу – автомобильчик вместительный и достаточно юркий, вот только с дверями у него не все в порядке. Если бы, как в «Рено» или «Мицубиси» в сторону отъезжали типа японских сёдзи, тогда выпрыгивать на ходу было бы намного легче. В «Газели» теперь такую дверь сделали. Но «Газель» есть «Газель», пока эта скрипучая громадина отъедет, тебя три раза взорвать успеют, так что хрен с ней, с новомодной дверью – ничего нет вернее, как прыгать через стекло, вышибая его локтями и – головой вперед.
В машине тоже продолжался треп. Шоссе от аэродрома оказалось на удивление гладким, видать, военные недавно делали и для себя постарались, а вот как въехали в город Вязники, покрытие радикальным образом переменилось – через каждые пятьдесят метров примерно подпрыгивать приходилось на жутких выбоинах и колдобинах.
Городишко сам оказался симпатичным, уютным таким, но мало чем запомнился. Обычный провинциальный пейзаж: торговые ряды в центре, двухэтажные домишки, стоящие с прошлого, если не позапрошлого века, брошенные унылые церковки. Это ведь только в Москве восстановили немереное количество храмов, а в глубинке продолжают они обсыпаться и рушиться от времени, в немом укоре наклонив кресты.
Наконец, подъехали к гостинице с одноименным названием «Вязники». Из следовавшей за нами «Волги» вышел Эльф собственной персоной скрылся внутри простенького типового здания минуты на две и вернулся вместе с сухопарым крепким седым стариканом лет шестидесяти, зримо прихрамывающим на правую ногу. Третьим в этой замечательной компании был телохранитель – среднего роста, пружинистый и на удивление широкоплечий кореец. Может быть, конечно, и китаец, но мне почему-то пришло в голову, что именно кореец. Не вьетнамец – это уж точно. Они до таких размеров просто не вырастают.
Дальше мы поехали какими-то задворками, по грунтовке над высоким берегом Клязьмы, откуда панорама открывалась, аж дух захватывало – на заливные луга, овраги, всхолмления, кусты вдоль маленьких речушек и дальние голубеющие леса. Не могу равнодушно смотреть на наши российские просторы. Вот так бы сел над обрывом, прикрыв глаза от солнца, снял башмаки, чтобы пятками свежую траву почувствовать, и никуда бы больше не ездил!..
