Почему Министерство продовольствия не разрешало добавить в меню образцового гражданина еще хотя бы два-три блюда, Альфред не понимал с самого рождения. Ведь пищематы умели готовить что угодно, был бы рецепт и достаточное количество всего двух исходных ингредиентов: универсального концентрата «Хайнц» и воды. В ресторанах же подают свиные отбивные и шикарные сосиски с великолепной тушеной капустой. Неужели свинину привозят с планет, а капусту квасят в пустых контейнерах из-под ядерного топлива на трехсотом уровне? Все сделано из концентрата, без сомнений, но почему вкушать эти деликатесы можно только в дорогих заведениях? Непонятно.
Краузе отмахнулся от бритвы, назойливой, будто муха (которую Альфред представлял себе весьма условно, по голокадрам из познавательных программ), и мельком взглянул в блестящий бок термоса. Искаженная «зеркалом» физиономия старшего инспектора была достаточно выбрита и летающая вокруг подбородка мушка-бритва, похоже, просто выслуживалась.
Каша сегодня удалась… как обычно. То есть, не удалась, а просто получилась: пресная, невкусная и вообще… мерзость. Но не доесть Краузе просто не мог. Это было все равно, что недомочиться или вдохнуть и не выдохнуть. Воспитание в рамках Великого Порядка не допускало таких вольностей по отношению к собственному организму – в равной степени принадлежащему и субъекту, и государству. Не хочешь – не ешь, но государственную собственность будь добр содержать в полном порядке и рабочем состоянии. Как приговаривала бабушка Эльза: «за маму, за папу». Сама она при этом ела пищу, приготовленную из продуктов с черного рынка. Иногда ее стряпня оказывалась и в карманах у Альфреда, но это случалось крайне редко; родители требовали, чтобы мальчик питался как подобает законопослушному гражданину, поэтому Краузе не запомнил вкуса бабушкиной стряпни. Зато он запомнил множество ее поговорок и баек: о Земле в целом и земле отцов в частности. Жаль, что бабушку выслали с Эйзена еще до того, как Альфред научился записывать файлы категории «личное». Вернее, научился он еще при бабушке (она и научила), но домашний компьютер хранить такие файлы отказывался, рекомендовал подождать до вступления в возраст «личности». Можно было сохранить файлы на детском сервере «Kleinegemeine» [2], но для хранения в городской сети требовалось предъявить Ausweis [3] кого-то из родителей. Пришлось запоминать. С одной стороны, дело было трудоемкое и неудобное, с другой – Альфреду оно понравилось. Он вдруг обнаружил, что внутри него есть некое пространство, даже целый мирок, в котором действуют только его личные правила и где ему не нужен «аусвайс» или еще какие-нибудь глупые документы, чтобы делать, что угодно и думать, о чем угодно. Конечно, в этом мирке и основой, и оболочкой, и внутренними перегородками служили статьи закона о Великом Порядке, но Альфред бежал не от закона, а от возраста. Бежал лишь для того, чтобы почувствовать себя не ребенком, но взрослым и ответственным гражданином, имеющим как обязанности, так и права, например, на личные файлы с бабушкиными рассказами.
Впоследствии, когда Краузе вырос, и необходимость ускользать из реальности в мир фантазий вроде бы отпала, он не забросил детский игрушечный домик внутри души. Он оставил его в качестве коробки под архив сугубо личных мыслей, чувств и страхов.
Сегодня в архив ушла раздраженная мысль об однообразии питания. Довольно брюзжать. Так недолго и проболтаться, да еще при ком-нибудь из начальства. Вот будет фокус! Только-только назначили старшим инспектором (в сектор – паршивее некуда, но все-таки), и вдруг критика Министерства продовольствия. Здоровая критика, конечно, приветствуется, но ведь требование расширить программы пищематов больше похоже на блажь! Ах, ах, как же мы ошиблись в вас, герр Краузе. Пинка под зад и обратно в сто пятый сектор. Не-ет уж. Лучше сдать брюзжание в архив и спокойно жрать «семизлаковую» кашу «Хайнц», сдобренную витаминами «Байер». В конце концов, есть свет в далекой перспективе тоннеля, есть! Получив должность шефа отдела, можно переехать в «Золотую свастику», роскошный сектор на двадцать первом уровне, и гурманствовать, сколько угодно. Там в компы заложены другие программы, поговаривают, специально купленные на Терции. А уж готовить в том курортном раю умеют.
Кофе обжег пальцы, но Альфред не сразу сообразил, что произошло на самом деле. Только в следующую секунду, когда сигнал повторился, Краузе осознал, что пролил напиток, вздрогнув от неожиданности.
В меру чертыхнувшись, инспектор поставил чашку и поднял взгляд на проектор.
– Здесь Краузе.
– Герр старший инспектор, срочно требуется ваше присутствие! – сообщил крайне серьезный и образцово подтянутый Фриц Найдер, дежурный по сектору, он же первый заместитель старшего инспектора.
– Я выхожу через семь минут.
– Герр старший инспектор, оранжевая тревога.
– Дерь… – Альфред стиснул зубы и с сожалением покосился на остывающий кофе. – Да, иду. Чтобы не терять времени, докладывайте виртуально.
– Сегодня в четыре тридцать три-пять сорок две патрульные катера Сил орбитальной обороны блокировали и взяли на абордаж неопознанное судно. Оно шло в автоматическом режиме, ориентируясь на сигналы наших маяков. Судно не заминировано, но что-то с ним не в порядке, в эфире военные обсуждать это отказались. Согласно аварийному расписанию, судно пристыковано к выносному шлюзу карантинной зоны нашего сектора. По инструкции первым обследовать корабль должна группа экспертов ГСП во главе… с вами, герр старший инспектор.
– Да, я знаю, – Альфред почувствовал, что раздражение постепенно уходит. – Что еще?
Недопитый кофе в такой ситуации он готов был государству простить, да и государство наверняка прощало ему недокорм организма, ведь дело было важным. В конце концов, выпить чашку кофе можно и на службе, это не возбраняется.
– Кораблик устаревшей модели. Судя по идентификационному коду, также устаревшему, но пока действующему для гражданских судов, приписан к Юнкеру. Проверка по базам нашей разведки на Юнкере дала любопытный результат. Судно внезапно исчезло десять лет назад, во время Пятой Космической. Записано как не вышедшее из прыжка, так называемая жертва нуль-катастрофы.
– Неизбежные полпроцента комиссионных космосу за удобство гипердрайва, – припомнил Альфред фразу из обучающего фильма. – Занятно. Я что-то не слышал, чтобы пропавшие возвращались.
– Так и есть, герр старший инспектор – уникальный случай, – дежурный на мгновение замялся. – И еще одно… корабль идет на автомате, вроде мертвого, но сканеры показывают нагрузку в бортовой сети и… присутствие на борту живых организмов.
– И что вас не устраивает, Фриц? – Краузе покинул жилой сектор и вошел в лифт, который должен был доставить старшего инспектора прямиком в карантинный сектор.
– Десять лет… – Найдер коротко откашлялся и продолжил, как и раньше подчеркнуто бодро и деловито: – Все устраивает, герр старший инспектор! Полагаю, на борту есть живые… люди.
– Ваша пауза мне понравилась, – Альфред рассмеялся. – Но я вас понимаю. После десяти лет скитания за пределами пространства и времени прилетел этакий «Летучий германец», а на борту еще и кто-то живой. Есть над чем задуматься. Опергруппа готова?
– Так точно, герр старший инспектор!
– Прикажите транспортной службе оптимизировать маршрут и скорость движения моего лифта, я хочу прибыть к шлюзу первым.
– Да, герр старший инспектор, поправка уже введена.
В шлюзе Альфред действительно оказался раньше опергруппы, отряда оцепления и экспертов, спасибо продуманной транспортной сети (название «лифты» было скорее данью моде, на самом деле небольшие капсулы-экспрессы перемещали пассажиров и вертикально, и в плоскости уровней-этажей космического города), но все-таки один человек сумел его опередить.
Увидев шефа, Краузе едва сумел скрыть гримасу досады. Там, где появлялся герр Штраух, работа шла к черту. Шеф Десятого карантинного отдела ГСП ненавидел всех и вся, и не стеснялся демонстрировать это при каждом удобном случае. Подчиненные в его присутствии начинали нервничать, ошибаться и спотыкаться на ровном месте. Поговаривали, что Штраух не всегда был таким гнусным злыднем, когда-то он вроде бы командовал целым отделом в дальней разведке и вел себя почти прилично, но за какие-то секретные прегрешения его из разведки пнули, и теперь он срывал обиду на новых подчиненных. В принципе, Краузе его понимал: быть фигурой в элите и вдруг съехать сразу на несколько ступенек вниз, в карантинщики, практически на самое дно! Обидно, конечно. Но подчиненные тут при чем?
