– Да, Модест Демьянович, я не раз сомневался в людях. Но это не значит, что я их не любил. Даже когда они совершали ошибки. Возможно. На ваш взгляд, безнравственные поступки. Но я их старался понять. У меня же создается впечатление, что вам трудно понять тех, кто на вас не похож.
– И в этом вы не правы! И тоже сможете убедиться, побывав у нас.
– Значит и у вас не так уж все гладко? – я с любопытством взглянул в светлые глаза учителя.
– Но вы же боитесь безупречной жизни, Ник. Поэтому я и пытаюсь вам втолковать, что и у нас не все уж так безупречно. И мы пытаемся понять тех, кто не всегда следует моральным принципам. Более того. Не просто понять. Простить. И перевоспитать. Ведь истина, согласитесь одна.
– Неужели? И вам знакома ее формула?
– Я думаю, она знакома всем. Но не каждый – даже себе – признается в этом. Абсолютное знание истины накладывает на человека определенные обязательства. А именно – следовать ей. Но не всякому этого хочется. И люди стараются доказать и себе, и другим, что есть множество других истин. И одновременно находят множество опровержений истины, единственной и настоящей.
– И кто же если не секрет в вашем кристально чистом Жемчужном пытается эту абсолютную истину опровергнуть?
– Тут далеко ходить не надо. Вот эта заблудшая овца, – и старичок кивнул на человека, сидящего впереди нас.
Этот парень за всю поездку не проронил ни словечка. Ни одним движением не привлек к себе внимания. Так, что я даже на время забыл про его существование. А теперь оказывается, что он – основной ниспровергатель единственной истины. Может, он не такой уж плохой парень на самом деле? Как ни странно, но мне, уже год копающемуся в криминальной грязи, все равно были симпатичны люди ошибающиеся. Конечно, если они не законченные подлецы.
– Видите его, Никита? Вот он такой всегда. Угрюмый, со злобным недоверчивым взглядом. Словно всегда смотрит на вас, а в кармане держит кулак. Заранее предполагая, что вы этот кулак можете и заслужить. Его так у нас и прозвали Угрюмый. Знаете, многие уже плохо помнят и имя его, и фамилию. Просто – Угрюмый. Согласитесь, прозвище прилипает не просто так. Когда человек фактически теряет свою индивидуальность. И остается лишь обобщенное понятие.
– Но в таком случае, что ему делать в вашем поселке. И зачем он вам нужен?
– И это не такой уж простой вопрос. Он уехал с нашего поселка сразу же после окончания школы. Что-то его видите ли здесь не устраивало.
– Ну, это вполне логично. Он, возможно, хотел продолжить учебу. Или у вас учения тоже не почитаются? Ведь они зачастую ведут к моральному разложению. «Собрать бы книги все, да сжечь».
– Ну, зачем столько иронии, Никита. Ведь вы уже знакомы с нашей библиотекаршей. И знаете с моих слов методы ее работы. И потом… Разве я не упоминал, что у нас есть и колледж, и университет. Где работают прекрасные специалисты.
– Ну да! – искренне удивился я. – А говорили, что это поселок.
– Так и есть. Ограниченное количество жителей. В некотором роде – община. Нас мало. Мы работаем на себя и своих детей. Нам достаточно того, что имеем.
– Но, возможно, ему, – я кивнул на угрюмого пассажира, – этого не хватало. Он рвался увидеть другие города. Возможно, ему импонирует жить в столице. Где масса не только притонов и увеселительных заведений, но и, к вашему сведению, – музеев, театров, библиотек. Где можно получить пинка под зад. А можно и поймать свой шанс. Разве не так?
– Ну, что ж. Он свой шанс и поймал. И это результат его любви, скорее, к грязным местам, нежели к библиотекам. Его на первом же курсе выгнали из института. А затем – вполне закономерный путь. Пьянство, разгул, опасные делишки и в итоге – тюрьма. Лучшие годы вычеркнуты из жизни. Потом женитьба, запоздалое и сомнительное раскаяние. В результате – он здесь. В результате – его дочь тоже не образец для подражания. А сам он – опустившийся до самого дна человек.
– И все-таки вы его приняли.
– Мы не имели права его не принять. Он здесь вырос. Он имеет право на свой дом, в котором умерли его родители. Так и не дождавшись его. И потом… Потом он дал нам слово.
– И неужели сдержал? – я чуть не расхохотался нелепости этого предположения.
Учитель бросил на меня недовольный взгляд.
– Конечно, наполовину. Не все сразу. Во всяком случае, он не ворует, почти не дерется. И меньше пьет. Поймите, он сын нашего города. И мы обязаны его наставить на истинный путь. Хотя… Хотя если честно, я слабо верю в его полное исправление. Мы его упустили. Скорее всего он – конченый человек. И в этом и наша вина. И поэтому мы не имеем права теперь от него отказаться. Это было бы антигуманно. Во всяком случае, у его дочери есть шанс.
– Неужели она так плоха?
– Более того – она крайне дурна!
Насколько крайне она дурна, учитель так и не договорил. Неожиданно раздался такой гром, что казалось наш автобус вот-вот перевернется. Учитывая, что мы как раз мчались по склону большого оврага, эта вероятность возрастала. Мы, слава Богу, удержались. Но хлынул ливень. Он отчаянно хлестал по стеклам. И все немногочисленные пассажиры бросились закрывать окна.
– Да уж, – выдохнул я, вновь усевшись на место. И вглядываясь в затуманенное дождем окно.
Еще одна радость! Я спасался от осени. Я рассчитывал на продолжение лета. Которое вполне заслужил. Но она и здесь нас достала. Мало того, что мы попали в какое-то идиотское место. Более того нас ждала перспектива проторчать в какой-нибудь дурацкой гостинице, не высунув даже носа из-за дождя. Мне уже не нравился отпуск. И я проклинал всех вместе взятых смуглых девиц, на которых польстился. Вано согласился с моим немым отчаянным монологом. Но вслух.
– Все, Ник. Нам кранты. Ну и влипли же мы! Теперь останется от скуки только повеситься. Хотя бы Васька была с нами.
– Не с нами, а со мной, – поправил я Вано. – Впрочем, у нас есть единственный шанс отдохнуть.
– Ну? – глаза Вано зажглись надеждой. Но я тут же залил холодной водой этот огонь.
– Все очень просто, Вано. Мы отдохнем, хорошенько отоспавшись в течении целой недели. Такой шанс тоже не всегда выпадает. То работа, то пустые развлечения. А здесь – ни того, ни другого. Так что крепись друг.
– Спасибо за утешение, – скривился Вано. – И все-таки я не собираюсь здесь впадать в спячку. Я не медведь. Мне хватит и одной полноценной ночи. А завтра же мы прижмем этого мэра к стенке. И двинемся в обратный путь. Клянусь, я это сделаю. Даже если мне придется угнать машину.
– Ты единственный за долгие годы совершишь здесь преступление. И наверняка тебя впишут в книгу Гиннесса этого паршивого городка…
– Ну вот и почти все, – торжественно заявил старичок, вновь обращаясь к нам. – Почти приехали, молодые люди.
Мы как по команде повернулись к окну. Чтобы разглядеть этот райский уголок. Но это было практически невозможно. Из-за запотевших стекол и внезапно наступивших сумерек.
Автобус резко притормозил. И мы, прихватив рюкзаки, двинулись к выходу. Пропуская угрюмого парня, и милую библиотекаршу. За нами еле поспевал стерилизованный старичок. Неплохая компания, учитывая что нам с ней придется провести целую неделю. Нет, Вано прав. Лучше уж угнать автомобиль.
– Вы назад не изволите ехать, – на всякий случай спросил я у шофера.
Он молча мотнул головой.
– Ну хотя бы завтра с утреца, – не сдавался я.
– Это невозможно, – поспешил на помощь водителю неугомонный старичок. – Он здесь живет. И только раз в неделю подрабатывает ездой на этом вот собственном автобусе.
Ну, что ж. Во всяком случае утешало, что кроме единственной машины мэра можно еще угнать и автобус. А поскольку шофер редко разговаривает, возможно, он и не броситься с криками за нами.
Мы вышли на воздух. Дождь заметно уменьшился. Фонари в бронзовой оправе позволили нам оглядеть каменную круглую площадь, на которой мы стояли.
– Это наш центр, – с гордостью поведал старичок. – Отсюда легко добраться в любую точку поселка.
