Одним морозным февральским утром они прогуливались по владениям в Норт-Энде. Несмотря на возникшую из-за ревматизма хромоту, миссис Уайзмэн была страстной поклонницей пеших прогулок. Пенелопа говорила и говорила, противореча сама себе, и ее мелодичный голос срывался от досады и недовольства. Плохое обращение с ней Рича, счастье, которое она нашла с Чарльзом, – неужели ей не суждено познать хоть капельку счастья? Миссис Уайзмэн спокойно слушала. В отличие от многих других пожилых леди, с которыми была знакома Пенелопа, она не критиковала ее и не удивлялась каждому услышанному слову.
– Они продали меня Ричу, когда я была еще совсем юной и ничего не знала о жизни. Да, я нарушила обещание, данное Чарльзу, но я не понимала, что делаю, и если уж он простил мне это, почему мы должны страдать до конца наших дней? Это слишком жестоко.
– Этот мир часто на первый взгляд обращается с нами жестоко, – заметила миссис Уайзмэн, ковыряя мерзлую землю палкой.
Лицо у нее выражало печаль, и Пенелопа с удивлением поняла, что не она одна страдает от невзгод. Муж миссис Уайзмэн давно был в могиле. Ее старший сын каждую минуту находился на краю гибели, будучи воинствующим католиком. С ней жили только две самые младшие дочери, тогда как все остальные дети – три сына и две дочери – растворились где-то на просторах Европы, и было небезопасно даже интересоваться их местонахождением. Они уехали, чтобы полностью и без оглядки посвятить себя своей вере. Две, оставшиеся дочери, Бриджит и Джейн, хотели последовать за ними, достигнув совершеннолетия, и миссис Уайзмэн не собиралась чинить им препятствия. «Вот мать, – подумала Пенелопа, – не то, что я. Я гублю будущее своих детей, потакая эгоистичным желаниям, а она готова беспрекословно расстаться со своими детьми, ибо считает, что это ее долг перед Богом. Как я могу приходить сюда и плакаться ей о своих горестях?» Пенелопу укололо чувство стыда.
– Как терпеливо вы сносите свое горе! – воскликнула она. – А я жалуюсь на свое. Я бы многое отдала за то, чтобы овладеть секретом вашего благоразумного спокойствия.
– Никакого секрета здесь нет, – ответила миссис Уайзмэн.
– Вы считаете, все, что вам дал Бог, он вправе отобрать в любой момент? Знаете, я часто и подолгу молюсь, но Господь не дает мне никакого знака.
– Бедное дитя! – воскликнула миссис Уайзмэн голосом, полным сострадания. – Как жаль, что вы так говорите! Вы были такой стойкой, такой храброй все эти десять лет! Мне известно о том, что лорд Рич не был образцовым мужем. Все это время душа ваша тянулась к супружескому счастью, так кто посмеет обвинять вас в том, что вы не смогли устоять перед искушением? Неужели те сотни тысяч англичанок, которых, как и вас, так бессердечно обманывают с самого детства?
Пенелопа была несколько обескуражена столь страстной речью. Она расценила это как мнение католика, но никто и никогда не говорил ей так откровенно, что она – невежественная еретичка, блуждающая в духовной тьме.
– Миссис Уайзмэн, давайте не будем углубляться в богословие. Вы же знаете, что вам не удастся обратить меня в католичество.
– Я бы никогда не стала даже пробовать обратить в иную веру никого, кто был бы так же умей, как вы. Я просто невежественная старуха, и вы через пять минут разбили бы меня в пух и прах. Но я бы хотела, чтобы вы поговорили с человеком, который смог бы лучше меня ознакомить вас с догматами римско-католической церкви.
– Я говорила со многими такими людьми. Мой брат любит устраивать религиозные диспуты с представителями различных конфессий. Кроме того, мой отчим – католик.
– Не все миряне обладают необходимыми для этого качествами. Человек, которого я имею в виду, обладает более обширными познаниями в области теологии, чем любой из них.
Пенелопа задержала дыхание. Затем она тихо произнесла:
– Вы хотите сказать, что я должна исповедоваться католику? Это невозможно, я не хочу... я никогда не смогу отважиться на такой шаг.
Пенелопа избегала любых разговоров о католичестве, не пытаясь разобраться в нем, поскольку никогда не сомневалась в догматах англиканской церкви. Но теперь, из-за того, что ее уверенность в себе была поколеблена, она уже не чувствовала прежней уверенности.
А что, если она была не права с самого начала? Может быть, дело в ее собственной духовной скудости? Пенелопа сравнила себя с Джейн Уайзмэн. И, подумав, спросила:
– Вы знаете святого отца, который способен облегчить мою душу?
– Да, знаю, – кивнула миссис Уайзмэн.
– Но я в дружеских отношениях с половиной Тайного совета! – воскликнула Пенелопа.
– Я уверена, что вы не станете доносить на друга, который придет вам на помощь. И он в руке Божьей и не страшится никакой опасности.
Миссис Уайзмэн приступила к обсуждению деталей. Пенелопа, поняв, насколько далеко она зашла и что ей грозит, если кто-либо узнает о ее сношениях с иезуитами, моральное кредо которых: «Цель оправдывает средства», почувствовала легкую панику. Они рассматривали различные варианты, позволявшие обезопасить Пенелопу так же, как и святого отца католического ордена иезуитов. Так сильно она не нервничала за всю свою жизнь.
Вернувшись в Лиз, она задалась вопросом: не сошла ли она с ума? Джейн Уайзмэн, должно быть, владеет искусством гипноза, раз ей удалось втянуть ее в эту авантюру. И в то же время возможность приобщиться к иной религии притягивала ее.
Однажды утром, примерно через неделю после прогулки с миссис Уайзмэн, Рич с окрестными дворянами устроил соколиную охоту. По дороге домой они обогнали двух всадников – превосходно одетого джентльмена на гнедой кобыле и его слугу. Кавалькада охотников испугала молодую кобылу, и она взвилась на дыбы. На долю секунды всем показалось, что она сейчас опрокинется на спину, но всадник бросил поводья, врос в лошадь, словно кентавр, и успокоил ее голосом и прикосновением. Это была впечатляющая демонстрация искусства верховой езды.
Рич, который был во главе кавалькады, принес за всех формальные извинения.
– У вас прекрасная лошадь, – произнес он вполголоса.
– Боюсь, кобылица несколько пуглива, – ответил темноволосый, очень высокий мужчина спокойным тоном. – Но она молода и скоро научится повадкам верховой лошади.
– Далеко путь держите, сэр?
– Надеюсь, нет. Вообще-то, мне кажется, я заблудился. Не могли бы вы подсказать мне, в какой стороне находится поместье Лиз?
– Я могу проводить вас туда. Я лорд Рич.
– Я так и думал, что это вы, милорд, – ответил незнакомец.
– Так вы едете ко мне. Разве мы знакомы?
– Нет, милорд. Я везу письмо для леди Рич. – Он кинул взгляд на Пенелопу.
Рич перехватил его взгляд и нахмурился. Этот богато и по-городскому одетый джентльмен мог вполне быть посланником Чарльза Блаунта. Пенелопа проявила заинтересованность:
– Добро пожаловать, мистер?..
– Сандфорд, мадам. Я везу вам письмо от леди Дороти Перро.
Сердце Пенелопы подпрыгнуло. Улыбка застыла у нее на губах, а руки стали теребить поводья, сбивая лошадь с шага. Это невозможно! Наверное, это ошибка. Имя и пароль верны, но разве этот щеголь мог быть иезуитом от Джейн Уайзмэн?
Он на мгновение встретился с ней взглядом, сразу повернулся к Ричу и спросил, как охота. До Лиза было еще три мили, и у них оставалось время для продолжения разговора, который, естественно, вертелся вокруг охоты вообще и соколиной в частности. Мистер Сандфорд выказывал недурные познания об этом предмете, чем весьма понравился Ричу, который знал в охоте толк. Рич даже пригласил Сандфорда отужинать с ними. Пенелопа была настолько поражена, что не нашлась что сказать.
За ужином разговор зашел об азартных играх. Мистер Сандфорд оказался знатоком; и все за столом, затаив дыхание, слушали его захватывающие истории. Пенелопа смеялась, но в ее смехе сквозила издевка. Если бы окружающие, эти протестантские овечки, знали, какого волка они пустили к себе в загон. Ее скептицизм исчез без следа, как только она поняла, кто это. Знаменитый Джон Герард, исколесивший всю Англию во имя миссионерской работы, множество раз ускользавший из лап шерифов и охотников за иезуитами. В кругах, к которым принадлежала Пенелопа, о его дерзости и отваге ходили легенды. И было видно, что эти легенды возникли не на пустом месте.
