– Здесь полно зверья, – заявил хозяин Уонстеда. – Нужны только хорошие собаки, чтобы их поднять. Могу гарантировать вам, Чарльз, что вы найдете применение своим стрелам.

– Я думал, здесь оленей обычно загоняют для охоты, – сказал Уиллоубай.

– Леди Сидни не станет стрелять в такого оленя, – заметил Робин. – Она считает, что это слишком жестоко.

Все посмотрели на Франческу. Та вспыхнула. Пенелопа и забыла, какой красивой она может быть, когда к восхитительным чертам ее лица добавляется румянец. Однако оставалось непонятным, почему именно Франческа распоряжается приготовлениями к охоте в Уонстеде.

– Пенелопа, негоже вам быть на улице в такую жару, – сказала Мэри Уиллоубай, обмахиваясь веером. – Вам лучше вернуться в дом, отдохнуть и подождать нас.

– Ничуть не бывало, милая Мэри. Я прогуляюсь немного, карета меня подождет.

Пенелопа была снова беременна – в четвертый раз.

Она ждала ребенка в августе и не могла больше ездить верхом, но, никогда не делая себе поблажек, не собиралась нежить себя и впредь.

Когда кавалькада охотников тронулась в путь, она, не вставая со своего места под буком, проследила за тем, как слуги убирают остатки трапезы, стряхивают мусор с белых льняных скатертей и собирают столовое серебро.

Затем, когда слуги ушли, она встала и не спеша пошла по тенистой лесной дороге. До нее доносился собачий лай и хруст веток – это, по-видимому, лошади пробирались сквозь густой подлесок. Робин не давал своим гостям спуску. Пенелопа почувствовала себя покинутой и подумала, что зря ее ребенок выбрал летние месяцы для того, чтобы появиться на свет.

Она услышала шум позади себя и, оглянувшись, увидела Чарльза Блаунта, пешего.

– Что случилось с вами?

– Для моей кобылы этот лес оказался слишком серьезным испытанием. Могу я немного пройтись с вашей милостью.

– Вы и не собирались охотиться сегодня, – заметила она.

Чарльз улыбнулся и сказал, что хотел во время охоты продумать новый план для постройки небольшого дома рядом с рыбными прудами и, вернувшись, перенести его на бумагу.

– Вы творите чудеса со здешними садами, – сказала Пенелопа. Они медленно, бок о бок, шли по узкой дороге. – Брат вам очень благодарен.

– В действительности благодарным должен быть я. Никогда еще человеку, не имеющему собственной земли, не позволяли осуществлять столь дорогостоящие задумки. И он меня еще благодарит! Поистине Эссекс -принц среди друзей.

Робин, которого всегда больше волновали люди и идеи, чем материальные блага, дал Чарльзу возможность на свое усмотрение улучшать окрестности Уонстеда. Они много времени проводили вместе и здесь, и в Лондоне, и за последний год Пенелопа часто виделась с Чарльзом. Они никогда не вспоминали про их разговор на барке или про ту невидимую связь, которая, по мнению Чарльза, все еще существовала между ними. Это было трудно, но они оба прошли хорошую школу при дворе. Чтобы сделать свою жизнь хотя бы терпимой, им нужна была внутренняя дисциплина.

Здесь, в Уонстеде, они все же могли позволить себе воспоминания о прошлом, но только твердо веря в то, что у этих воспоминаний нет никакой связи с настоящим и будущим.

– Вы помните те заросли орляка?

– Нет, – твердо ответила она и тут же испортила впечатление от сказанного, добавив: – Они были чуть дальше, слева.

– Я не обидел вас?

– Обидели. Тем, что привели меня сюда, когда я беременна и похожа на дыню, и напомнили, какой я была и что я делала в шестнадцать. Не думала я, что вы настолько бессердечны.

– На дыню? Нет! – Он засмеялся. – Вы похожи на золотистый абрикос. И именно ваше интересное положение позволило мне заговорить об этом. В другое время это было бы неуместным и безрассудным. Вы бы подумали, что я вынашиваю какой-либо коварный план, и, придя в ярость, как и положено Деверо, влепили бы мне пощечину. И я бы умер от огорчения.

– Чтобы вы умерли, сэр Чарльз, нужно нечто большее, чем просто пощечина.

В их подшучивании друг над другом было зерно истины. Пенелопа понимала, что они представляют потенциальную опасность друг для друга – не из-за их обручения, которому исполнилось уже одиннадцать лет, нет. Но как мужчина представляет опасность для женщины, и наоборот. Если бы не последние месяцы беременности, она бы не смогла идти с ним рядом и так спокойно разговаривать.

Дорога превратилась в тропу, которая свернула в глубь леса. Вдруг они услышали голоса впереди и остановились. Против своей воли они стали свидетелями разговора, который его участники предпочли бы сохранить в тайне.

В просвете между деревьями Пенелопа и Чарльз видели Робина. Он держал на поводу пару лошадей и смотрел на стоящую напротив Франческу Сидни.

Она, хрупкая, худенькая, решительно отчитывала лорда Эссекса.

– Ваша светлость ведет себя неподобающим образом! Я считала, что вам хоть немного небезразлично мое доброе имя.

– Ваше доброе имя волнует меня больше всего на свете, Франческа. Вы же знаете. – Она отвернулась от него. Он взял ее за локоть, ухитрившись при этом не выпустить из рук поводьев. – Милая, я так вас люблю. Единственное мое желание – это чтобы вы были счастливы. Прекратите терзать меня своим безразличным видом.

– Я же сказала вашей светлости – нет!

К этому времени Чарльз с Пенелопой, осторожно ступая по сухим листьям и веткам, отошли на такое расстояние, что уже не могли слышать разговора.

– В этом лесу они охотятся явно не на оленя, – сказал Чарльз.

– Похоже, я слишком надолго уехала в Лиз. Вы знали, что она – его последнее увлечение?

– Да. Слышал как-то.

Пенелопа замолчала. Она понимала, какой вызов может бросить спокойная красота Франчески Сидни и ее добродетель такому человеку, как Робин.

– Ему не на что надеяться, – сказала она. – Франческа слишком холодна и благочестива. Думаю, именно в этом ее прелесть.

– Она благочестива, бесспорно. Но холодна... Это слово я бы выбрал в последнюю очередь. Франческа считается второй красавицей Англии.

Пенелопа встревожилась. Она не стала спрашивать, кто считается первой, хотя не исключено, что ответ доставил бы ей удовольствие.

За ужином она внимательно наблюдала за Робином и Франческой. Он уделял ей много внимания, даже попытался посадить рядом с собой, хотя Франческа не позволила ему совершить этой бестактности и села напротив. Он, было, обиделся, но через минуту уже тянулся к ней, чтобы спросить о чем-то, вполне уверенный, что, в конце концов, получит желаемое. Франческа выглядела смущенной и растерянной. Она могла противостоять Робину в лесу, вооруженная высокими моральными принципами, но она не знала, как обращаться с могущественным графом Эссекским в его собственном доме, когда он решил выделить ее из толпы остальных гостей и сыграть с ней в игру, в которой он был признанным мастером.

Вечер выдался восхитительный, и после ужина Робин заявил, что собирается устроить гимнастические состязания – похоже, жаркая погода прибавляла ему энергии. В сад принесли деревянные козлы. Вокруг площадки для состязаний выстроились слуги с факелами, и вне этого круга резко выделялись на фоне закатного неба верхушки деревьев и высокие кусты.

Мужчины резвились, словно школьники, но никто не превзошел в азартности Роджера Уильямса, которому было под пятьдесят и который был на голову ниже всех остальных. Он бодро подбегал к козлам, пытался изобразить кульбит и не менее бодро плюхался на собственный живот.

– Вы мож-жете делать это гораз-здо лучше, – говорил Робин, поднимая его с земли и подражая тягучему валлийскому выговору Уильямса.

– А ну не дразните меня, вы, нахальный молокосос, – ворчал валлиец, потирая ушибленные места.

Никто не осмелился бы назвать молокососом графа Эссекского, но он стерпел бы и не такое от любимого им сэра Роджера, который учил его военному делу. Робин извинился и потрепал крепыша по плечу, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

В итоге состязания свелись к противоборству Робина и Чарльза. Робин выиграл их лишь с небольшим преимуществом.