– А скажи, Борисыч, ты в отпуске, что ли?

– Нет, – повертел он головой. – Не трудящийся я. С детства хворый и второй год как на инвалидности.

– А что за хвороба? – удивилась я, вглядываясь в пышущую здоровьем личность хозяина. Название болезни было замысловатым, труднопроизносимым и ничего нашему разуму не говорившим.

– Это что ж такое? – нахмурилась сестрица, любительница докапываться до истины.

– Ноги, – грустно сказал Евгений и в доказательство продемонстрировал голые стопы, выдернув их из-под стола. Я с любопытством уставилась на них, но обнаружить принципиальное отличие от любых других не смогла. Однако обижать хозяина не хотелось, я сочувственно вздохнула и нейтрально заметила:

– Да-а…

Хозяин обрадовался, убрал ноги и приналег на водку.

После обеда мы немного повалялись в саду, в некошеной травке под сенью развесистой яблони. Где-то через час перед глазами возник Евгений, отправленный нами на боевое задание. В руке он держал лист бумаги и радостно сообщил:

– Вот, Елизавета, как велела. Паспортные данные. Хозяйка, Анна то исть, по моей просьбе все как есть зафиксировала.

Я взяла листок из его рук и прочитала:

– «Солодкин Эдуард Митрофанович, тридцать два года, местный».

Номер квартиры предполагал проживание в многоэтажке, где-то в районе новостроек. Евгений подтвердил, что улица Бердяева находится в юго-западном районе, или попросту в Марьине. Новое название микрорайона в народе не прижилось, а старое шло от большого села Марьино, что в начале века располагалось километрах в двадцати от губернского центра, а теперь оказалось в черте города.

– Ну и что это нам дает? – лениво спросила Мышильда.

– Еще не знаю, но что-то, безусловно, даст.

Я выразила хозяину благодарность, и он нас покинул, а я направилась к забору. Забор отделял сад, в котором мы находились, от заветного пустыря. Выдернув пару гнилых досок, я пролезла в образовавшуюся дыру и пристроилась в кустах смородины. Правда, сначала пришлось вернуться в дом и снова облачиться в спортивный костюм – крапива доставала мне до груди. Мышильда, не выдержав, вскоре присоединилась ко мне, мы потомились минут пятнадцать в смородине и наконец увидели соседского жильца Эдика. Озираясь по сторонам, он ходко пробирался по тропинке к нашему дому, то есть к нашей крапиве. В руках у него были карта, компас, общая тетрадь и авторучка.

– Вот гад, – разозлилась Мышильда. – Экипировался.

Эдик подошел к родной крапиве, выложил вещи на тропинку и при помощи компаса стал определять стороны света, потом отсчитывать шаги в разные стороны, громко сопя, то и дело кидаясь к тетради и что-то там торопливо записывая. Дураку ясно – подлец ищет наш клад.

Я не выдержала и шагнула из кустов смородины навстречу нахалу. Сейчас я была обута в кроссовки, но они у меня на платформе, и в росте я потеряла мало. Завидев меня, Эдик скис и сделал слабую попытку кинуться к своей дыре в заборе. Я пресекла побег в зародыше, легонько пихнув самозванца локтем в грудь, и он устроился на тропинке.

– Вы не имеете права, – визгливо заметил он, как только у него закончились проблемы с дыханием. Я наклонилась и задела его коленом, чтобы немного отвлечь Эдика от глупых мыслей, и стала рассматривать тетрадь и карту. Мышильда, сурово взглянув на конкурента, прошипела:

– Старые вещи покупаем, новые крадем?

– На законном основании, – попробовал вскочить он, я осуждающе взглянула, и Эдик немедленно затих.

– Что там? – спросила Мышь, заглядывая в тетрадь.

– Ерунда. А вот карта… – Я протянула ее сестрице. Карта была чудовищно похожа на нашу, стало ясно – изготовил ее человек, очень хорошо знакомый с нашим родовым гнездом. – Откуда карта? – спросила я, поворачиваясь к Эдику. Тот закрыл лицо локтем и взвыл:

– Наследство.

– Врешь, подлец, – ахнула Мышь, – не может быть у нас таких родственников. – И с возмущением обратилась ко мне: – Отродясь у нас в роду мелкие мужики не водились.

Мне хотелось сказать, что и женщин наших господь не обидел, если не считать сестрицы, в семье, как говорится, не без урода и так далее, но перед лицом внешней опасности раздоры в семье неуместны, ряды должны сомкнуться и стоять насмерть на манер Китайской стены. В свете этих мыслей я охотно поддержала Мышильду:

– Да уж, этот субъект на нашу родню не тянет. – Переведя взгляд на субъекта, я сказала с леденящей душу угрозой: – А ну, гусь, выкладывай все как на духу.

Гусь поднялся, закинув голову в заоблачные дали, надеясь заглянуть в мои глаза, и устало опустился на тропинку, правда на этот раз придав хилому организму более удобную позу.

– И не хитри, – добавила Мышь, – не то худо будет.

– Я начну кричать, – огрызнулся он.

– Не успеешь, – заверила я. Эдик вздохнул и сказал с отчаянием:

– Карта мне в наследство досталась. От деда. Лежала на чердаке. Дом продали, стали уборку делать и нашли.

– Ты чего вкручиваешь? – разозлилась я, ткнув пальцем в карту. – Адрес на ней отсутствует. Как же тебя сюда черти вынесли?

– Дед отцу говорил, а отец мне – есть дом, купец Калашников жил, богатей, и перед революцией клад спрятал, а сам с катушек съехал – новая власть ему не понравилась. А клад, может, лежит.

– А дед твой откуда про клад знал? – удивилась я.

– Не знаю. Не очень в этот клад и верилось. У Калашникова трое сыновей было, уж кто-нибудь да к рукам прибрал.

– Ничего не понимаю, – удивилась Мышь. – Выходит, этот тип наш родственник?

– Вряд ли, – скривилась я. – Какая-нибудь прадедова актерка проболталась. Падок был купец Калашников на женский пол, через то и претерпел много.

– Вопрос этот принципиальный, – разволновалась Мышильда. – Потому что если он нам родня – это одно, а если нет – то нечего ему возле нашего клада отираться.

– Не вашего, а государственного, – открыл Эдик рот, чем очень разгневал Мышильду.

– Поговори, вражина, – пригрозила она и пнула сомнительного родственника ногой. – У нас с конкурентами один разговор, – сестрица выразительно провела пальцем по горлу.

Эдик презрительно отвернулся. Я отдала принадлежащие ему вещи и заявила доходчиво, но не без некоторой суровости:

– Будем выяснять твое происхождение. Семья – это святое. Если родственник – в дело возьмем, а если приблудный – так лучше сразу собирай манатки. Иначе мы тебя по соседству с кладом зароем. А пока к дому подходить не смей.

– Это несправедливо, – возмутился он. Не исключая окончательно, что передо мной родственник, я решила проявить добрую волю и готовность к диалогу:

– Ладно. По терновнику можешь шастать и даже копать. Но если я увижу тебя по эту сторону тропинки, считай, ты уже инвалид.

– Уяснил, гад? – набросилась на него сестрица. Эдик поднялся и понуро побрел к дыре, дважды с неодобрением посмотрев в нашу сторону. – Он нам все дело испортит, – продолжала кипятиться Мышильда.

– Не испортит, – заверила ее я, и мы пошли в дом.

– Что делать будем? – спросила сестрица. – Конкуренты наседают, а у нас даже плана нет.

– Нужны перчатки, – сказала я. – Жара вроде спала, приступим к работе.

– Копать? – обрадовалась Мышь, а я ответила:

– Крапиву дергать. Попробуем отыскать фундамент.

Перчатки по нашей просьбе приобрел Евгений и даже принял деятельное участие в борьбе с крапивой. Мы безжалостно выдергивали ненавистное растение с корнями, сваливали все в кучу, а Евгений относил это добро в дальний угол сада, стараясь поплотнее уложить возле дыры в соседском заборе. Вернувшись оттуда в очередной раз, он с хитрецой заметил:

– Посматривает.

– Кто? – не поняла я.

– Жилец, Эдуард то исть. Наблюдает. Один раз даже голову в дыру сунул.

– Вот ведь что делает, – возмутилась Мышь и с удвоенной энергией взялась за крапиву.

Работу мы закончили, когда уже смеркалось. К этому моменту удалось почти полностью освободить пространство, которое ранее занимал дом. Немного поползав на коленях, мы вскорости обнаружили фундамент, внушительный, каменный, старинной кладки. Для наглядности очертили его мелом. Таким образом, стал вырисовываться план дома. Мышильда принесла наш план, и мы попробовали разобраться, что к чему. Сразу же стало ясно – очень многое не сходится. Дом многократно перестраивался, и даже фундамент в нескольких местах был новый, кирпичный.