– К несчастью, семьдесят лет духовной анархии не прошли для нашей многострадальной Родины даром, мутная пена современности выносит на поверхность разнообразные, порядком подзабытые явления, чуждые истинному россиянину, черные сотни, всякие там «союзы хоругвеносцев» и прочие радикалы, прикрывающиеся знаменами патриотизма и православия, страшно подумать, куда бы завели Россию эти деятели, заполучи они власть в свои руки, я хочу сказать, что эта поганая зараза одурманивает молодежь и лишает ее естественных радостей жизни, мне больно видеть, как неокрепшая психика подвергается воздействию таких, с позволения сказать, проповедников. – Короткая пауза и новый виток экспертизы: – Истинным русским чужды подобные организации…

– В целом понятно. – Сантьяга выключил телевизор и посмотрел на князя. – Вы что-то сказали?

– Почему ты заинтересовался…

– Курией?

– Я слышал название: «Союз ортодоксов».

– Это официально.

– Этот Союз под крылом патриарха?

– Еще нет.

– Ты думаешь, что он может оказаться под крылом патриарха?

Комиссар задумчиво потер кончик носа:

– Исторически сложилось так, что все новинки в этой стране в первую очередь появляются в Москве. Здесь много челов, много денег, и создатели подобных организаций спешат именно сюда.

– Это разумно.

– То, что я успел узнать о Курии, свидетельствует об обратном: становление Союза ортодоксов произошло вдали от столицы. Проповедники очень неохотно приближаются к Тайному Городу.

– Все зависит от первоначальных инвестиций, – проклокотал князь. – Ты рассказывал, что открыть свое дело в Москве достаточно дорого.

– Это так, – кивнул Сантьяга. – Но, судя по активности Курии, с инвестициями у нее все в порядке.

– Дело в нас?

– Я не исключаю такой возможности.

– Любопытно. – Повелитель Нави замер, на несколько секунд превратившись в безмолвную черную статую, затем поинтересовался: – Ты встречался с Никодимом?

– Старец Никодим давно умер, – напомнил Сантьяга. – Его место занял отец Алексей.

– Неважно. Ты был в Забытой пустыни?

– Нет.

– Почему?

– У меня нет доказательств, что Союз ортодоксов использует запрещенные нашим договором с Церковью приемы.

– Допроси какого-нибудь проповедника.

– Я не могу их трогать, – тонко улыбнулся комиссар. – Каждый из них имеет сан священнослужителя. А по нашему договору, если вы помните, священники неприкасаемы.

– Тебя это действительно останавливает?

– Заставляет быть осторожным.

– Ты сканировал проповедников?

– Двух.

– И что?

– Способности чуть выше, чем у обыкновенных челов. Да, их обучали некоторым приемам на основе магической техники, но полноценными магами я бы их не назвал.

– Значит, твои подозрения беспочвенны?

– Или настоящие маги-священники пока прячутся. – Сантьяга помолчал. – К сожалению, я смог добраться только до рядовых уличных проповедников. Встретиться с региональными лидерами, в Курии их называют кураторами, не удалось. Это тоже странно.

– Хорошо. – Князь повернулся к дверям, но остановился. – Договор с человской Церковью очень важен для нас, Сантьяга. Если твои аналитики предчувствуют, что Союз ортодоксов скоро проявит себя, то ты должен быть предельно осторожным и ждать. Я хочу, чтобы Тайный Город соблюдал свои обязательства до последней возможности.

Помещение не было большим, сто восемьдесят, максимум двести квадратных ярдов, но из-за необычайно высоких потолков, а главное, из-за скромности обстановки оно казалось огромным. Камин, сложенный из грубого серого камня, тяжелый письменный стол, навевающий мысль о готическом средневековье, выполненные в том же стиле книжный шкаф и кресло составляли основное убранство залы. Дальний от стола угол занимали несколько причудливых конструкций из бронзы, стену напротив украшал тонюсенький видеоэкран, прямо над которым устремлялся к потолку высокий, футов шести, черный деревянный крест, оплетенный виноградной лозой.

И никаких окон.

И никаких дверей.

Стены возвышались над деревянным полом не меньше, чем на двадцать футов, и увенчивались стеклянным куполом, который и был единственным, правда, очень большим, источником естественного света, окончательно придавая помещению мрачный облик каменного мешка. Это впечатление еще более усиливалось сейчас, когда нависшая над куполом туча погрузила помещение в угрюмый полумрак. На улице шел дождь, и крупные капли, превращаясь в мощные потоки, стремительно стекали по прозрачному потолку странной обители, а их едва заметные тени пробегали по лицу лежащего на полу мужчины.

Одетый в черные, едва доходящие до щиколоток шаровары и свободную футболку, мужчина лежал прямо на деревянном полу и задумчиво смотрел на плачущее небо. Могучего сложения, с короткими светлыми волосами, аккуратно зачесанными назад, он мог бы сойти за телохранителя – рельефная мускулатура, угадывающаяся под тонкой тканью футболки, сделала бы честь любому спортсмену, но властность, наложившая отпечаток на каждую черточку его лица, отчетливо показывала: этот человек привык приказывать. Сухие, резкие черты, острые, пронзительно голубые глаза, плотно сжатые губы и никакого намека на щетину: кожа выбрита с маниакальной старательностью. Лицо мужчины поражало серьезностью, если не сказать суровостью, невозможным казалось даже представить, как он улыбается. Это было лицо лидера, вожака. Лицо повелителя.

Тишину, царящую в помещении, нарушил тихий, мелодичный перезвон, и по лицу мужчины скользнула тень раздражения, но она так и осталась единственной реакцией на вызов. Мужчина подложил руку под голову и продолжил изучение нависающих над куполом туч. Через пару минут перезвон повторился. Дважды, с интервалом в десять секунд, что показывало важность поступившего сообщения. Мужчина пробурчал под нос несколько слов, не глядя дотянулся до лежащего неподалеку черного металлического шара и чуть сжал его в ладони. На видеоэкране появилась сухая женщина лет сорока. Секретарь.

– Это действительно так важно? – поинтересовался мужчина, не отрывая взгляд от бегущей по потолку воды.

– Глеб, председатель совета директоров хочет узнать ваше мнение относительно событий на лондонской бирже.

За семь лет работы на этого человека она научилась не удивляться тому, в каком виде он иногда появлялся на экране. Впрочем, по ее глубокому убеждению, владелец мощной финансовой компании мог себе позволить некоторую эксцентричность.

– Мы потеряли деньги?

– Как раз наоборот: мы неплохо заработали на предсказанной вами панике, но председатель хочет скорректировать планы на завтра. К тому же нью-йоркские брокеры просят инструкций…

Мужчина закрыл глаза.

– Чем занимается аналитический отдел? Сидит в баре?

– Все сотрудники на рабочих местах, – невозмутимо отрапортовала секретарь. – Они уже дали свои предложения, но председатель…

– Я хочу, чтобы он принял решение самостоятельно.

– Хорошо.

– И не отвлекайте меня больше.

– Разумеется.

Экран умер.

Еще с минуту Глеб продолжал лежать на полу, затем катнул шар в направлении письменного стола, легко, одним движением поднялся на ноги и потянулся, разминая мышцы. В общем-то, он и лежа не казался малышом, но сейчас, вытянувшись во все свои шесть футов и семь дюймов, Глеб производил впечатление настоящего гиганта, способного походя, одной рукой передвинуть вдоль стены здоровенный камин. И двигался он соответственно: неспешно, без лишней грации и мягкости, но твердо, уверенно, так, как в далекие времена шла в бой панцирная пехота. Невозможно было даже представить препятствие, способное заставить Глеба отклониться с выбранного пути. Как говорится: «У носорога плохое зрение, но при его весе это должно волновать других».