Я молча пил из горла, помалкивал. Напряженные мышцы медленно распускали узлы. В желудке, где с утра по направлению к заднице продавливается наковальня, стало свободнее. Вообще-то пиво я позволяю себе только в конце рабочего дня, но сейчас я вроде бы сделал великое дело, укрепил позиции. Хотя все еще не знаю, сколько Конон собирается мне платить. Это чисто по-русски: устраиваться на работу, не обговорив условия, не составив хитроумный контракт, который юристы должны обнюхать на предмет заложенных мин…
– Сергей, – сказал я, – я не знаю здешних порядков. Я закончил там… со Светланой Васильевной. Что теперь, ждать, когда меня вызовут, или самому идти искать работу?
Сергей не отрывал взгляда от могучего зада Нюрки.
– А я думал, вы с шефом старые кореши…
– То было в советскую эпоху, – нашелся я, – а сейчас время другое!
– Другое, – вздохнул он. – Совсем пропало чувство плеча, осталось только чувство острого локтя в бок, а то и пинка в зад. Но все же жизнь есть жизнь, в какой бы позе ни проходила. Сейчас старые связи по фигу, миром правит экономика, а это значит, что голод не тетка – полюбишь и козла. Так что допивай, а потом дуй снова вверх, потом направо… понимаю, это трудно, у всех у нас рефлекс налево, но ты себя пересиль, зато будешь там в конце вознагражден… дверью с номером семнадцать. Там рядом еще одна, без номера, я еще ни разу не видел, чтобы кто-то в нее входил, но ты дуй в семнадцатую. Конон там. Но дверь ногой не открывай, понял? Ногой не открывай!
Я добросовестно запоминал, кивал, Сергей трижды повторил, я наконец отправился отыскивать эту загадочную семнадцатую. Сердце колотилось в страхе, что не отыщу, я всегда мандражирую по пустякам. Если не отыщу, придется возвращаться, переспрашивать, ноги при одной мысли о насмешках становятся ватными.
На втором этаже шел медленно, считал двери. Табличка с номером семнадцать оказалась на двери, показавшейся смутно знакомой. Толкнул дверь, пахнуло духами, перед внутренним взором сразу прорисовалась нежная светлая девушка с золотыми волосами, везде цветы, бабочки…
А по ту сторону приемной массивная дверь. Я тупо посмотрел на нее, деревянные ноги донесли вплотную, и только сейчас узнал дверь, за которой уже побывал час назад. Это Сергей так шутит, у него свой юмор. У меня компьютерный, у него – казарменный.
Огромный кабинет, массивный стол под дальней стеной и торчащая кабанья щетина, что заменяет Конону прическу. Конон склонился над бумагами, видно, как листает в раздражении, что-то подписывает, правит, вычеркивает так резко, что наверняка рвет пером бумагу.
У меня к людям, которые имеют дело с допотопными бумагами, жалость, как к инвалидам или убогеньким. А у Конона бумаги вообще древние, в древности печатали даже не на принтерах, а были такие механические устройства, надо было с силой колотить по клавишам, чтобы получился оттиск. Что-то еще догутенберговское. А чтобы получить копию, надо бы ставить еще листок, а между ними проложить такую пропитанную с одной стороны краской бумажку, так и называемую копиркой… У секретарш пальцы всегда были испачканные, а у их начальников… гм… Словом, секретаршам приходилось советовать не использовать копирку вместо туалетной бумаги.
– Садись, – велел Конон. – Ну, как тебе у нас? Я вижу, что не ошибся. А если и ошибся, то в лучшую сторону. Думал, ты только в железе ас! Вот уж не ожидал, что сумеешь мою дражайшую заинтересовать.
– Да все просто, – ответил я. – Я уже многих друзей так… Люди просто боятся компа. Стоит их похвалить, сказать, что у них получается даже лучше, чем у других, тут всякий чувствует себя орлом. И в самом деле, перестает громоздить глупость на глупость. Светлана Васильевна сегодня поздно ляжет спать, вот увидите.
– Гм, – сказал он с сомнением.
– А вот нам труднее, – сообщил я. – Илья Юрьевич, мы с вами как евреи в фашистской Германии, как негры в старых Штатах, как прокаженные в средневековой Европе, как… как не знаю кто! Нас и сторонятся, и жалеют, как придурков, как…
Он смотрел, набычившись. Сказал с подозрением, голос похолодел:
– Что-то не понимаю, о чем ты.
– Все очень просто, – заговорил я торопливо, чувствуя, что моя успешно начатая карьерка сейчас может оборваться. – Я хожу меняю платы одному академику. Он не так богат, как вы, но его знают во всех странах, он лауреат международных премий, почетный член Британской, Испанской и Сорбоннской… есть такая страна?.. академий. У него имя, имидж, сурьезные работы по ядреной физике. Так вот он играет на компе тайком даже от жены! Это ж что за жизнь: ни разу не насладиться полноценным звуком долби… разве что когда жену удается спровадить в гости! А она, как назло, заядлая домоседка. Игры я ему таскаю в рефератах по этой самой ядреной физике, чтобы, если кто глянет на обложку, понимал, что молодой аспирант идет к своему наставнику! Как будто поллитру тайком несу.
Я говорил и говорил, ибо пока человек говорит, он может заставить говорить другого, а чем больше тот, другой отвечает, тем меньше способен на какие-то решительные действия.
Наконец Конон сказал:
– Я тебя что-то не понял. Это ты к чему?
– Я не такого ранга, – сказал я с отчаянием, – как вы с академиком. Но даже мне приходится чуть ли не тайком от отца играть… Нет, я не прячусь, но это ежедневное о том, что глаза порчу, что черт-те чем занимаюсь, что я из семьи интеллигентов, а веду себя как тупоголовый тинейджер из неблагополучной семьи, что все мои одноклассники вышли в люди, только я урод… Словом, я могу поставить вам не ту примитивненькую кваку, вторая квака куда круче, а на днях вышла третья, то ваще рулез… Есть еще анрылий турнамент, там отпад полный, вы в самом деле получите полную оттяжку. А то что за жизнь: иметь такие деньги – и не пользоваться в свое удовольствие?
Он смотрел злыми глазищами. Лицо налилось кровью. Мне показалось, что вот сейчас наберет в грудь воздуха и рявкнет: вон, придурок, не выплачивать ему, а то и вовсе контрольный выстрел в голову, но Конон явно вспомнил, что слегка приоткрылся еще в мой первый визит на его роскошную виллу, а умному много ли надо? Он тогда прошелся насчет шашлычков на свежем воздухе, набора стандартных времяпрепровождений, а отсюда недолго до вывода, что и казино для него вовсе не развлечение, а так… что-то вроде обязательного воскресного выхода в церковь для нашего мэра.
Я с трепетом видел, как широкая горкомовская грудь угрожающе вздулась, он был грозен, как член легендарного Политбюро КПСС, затем я услышал медленный выход, бетонная плита широкой груди опустилась на место. Он сказал почти спокойно:
– Не спорю, эти штуки… привлекательные. Но у меня слишком много дел, чтобы… играть.
– Это другое дело, – сказал я поспешно. – Дела – прежде всего. Я просто предложил заменить старые игры на вашем компе новейшими. Игры – это не кино, где можно смотреть и фильмы десятилетней давности! Игра прошлого года всегда уступает нынешней и по графике, и по наворотам, и по трюкам. Даже по сюжетам. Если вдруг у вас окажется минутка свободного времени… то лучше истратить ее на игру высшего класса. Ведь у вас, с вашими деньгами, и комп хуже, чем у меня, и программы, и даже игры!.. А это, скажу честно, нелепо.
Он неожиданно усмехнулся.
– Нелепо. Даже оскорбительно. Ладно, действуй. А потом посмотрим, что у тебя получится.
В дверь заглянул Козаровский, холодные глаза сразу отыскали меня и уже не оставляли.
– Илья Юрьевич, – сказал он, – мне нужен ваш программист.
Конон сделал небрежный жест:
– Забирай!
Настроение мое рухнуло в пропасть. Только что я решил, что сумел завоевать симпатию Светланы Васильевны, а это жена могущественного шефа, только что опасно сыграл с самим шефом и… можно сказать, выиграл, а теперь вот так мордой о стену, а потом по битому стеклу…
Я обреченно поднялся. Козаровский смотрит вроде бы бесстрастно, но я вижу, насколько ему не нравлюсь. Есть люди, которые не могут и не понимают, как жить в обществе себе равных. Им надо либо подчиняться, либо подчинять. К тем, кто выше, они чувствуют ровное почтение, к нижним – ровное презрение, а вот все остальные – враги, соперники.
