От подобной наглости Дорманож потерял дар речи.

– Пустое,– усмехнулся человечек.– Не гневись – от злобы кровь портится.

И по скрипучему голосу Брат-Хранитель признал в нем вчерашнего монаха.

Незваный гость щелкнул перстами – и прямо из воздуха возникла серебряная курильница с гибкой трубкой. В покоях потянуло дурманным дымком.

– Не желаешь, святой брат? – осведомился маг.

– Нет!

Маг, раздери его демоны! По закону Наисвятейшего за колдовство полагалась немедленная смерть – посредством вздергивания за ноги над монастырскими воротами. Проклятого следовало оставить висеть, пока душа его – вместе с чарами – не истечет в землю. Однако дураку, который пожелал бы проделать подобное с м а г о м, следовало только посочувствовать. Дорманож дураком не был. К тому же краем уха он слышал: у Отцов-Управителей в последние годы даже дела какие-то завелись с тайдуанскими Алчущими Силы.

– Значит, не хочешь,– чародей выпустил струйку пряного дыма.– Зря. Хур освобождает дух постижения.

Дорманож снял со стены меч в ножнах. Пристегнул к поясу. Маг не препятствовал.

– Тебе не место здесь,– проворчал Брат-Хранитель.

Чародей ухмыльнулся. На редкость гнусная рожа.

– Хочешь знать, где твои враги?

Дорманож молчал. Сам скажет, иначе не спрашивал бы.

– Хочешь знать, откуда взялись в Риганском лесу имперцы?

– Говори,– буркнул Брат-Хранитель.

Тройное проклятие! Ему стало неуютно в собственных покоях.

– Слыхал ли ты о корабле, что сгорел недавно в Воркарской гавани?

– Да.

– Я его сжег! – с видимым удовольствием сообщил чародей.

– Зачем?

Незваный гость проигнорировал вопрос.

– Те двое,– сказал он.– Удрали с того корабля. Они тебе понравились?

– Дерутся хорошо,– признал Дорманож.– По крайней мере, один из них.

– Еще бы! Ты скрестил клинок с потомком Асенаров. Гордись!

Дорманож чуть шевельнул плечами. В имперских родословных он не разбирался.

– Когда я его поймаю, вздерну его на три локтя выше, чем обычного бродягу. Понравится твоему благородному такой почет?

– Он не мой,– покачал головой чародей.– Делай с ним, что пожелаешь. Но есть одна вещь, которая принадлежит мне. Я помогу тебе, святой брат, а ты, когда схватишь северянина, отдашь мне эту вещь.

– Если не сочту ее полезной для Братства! – отрезал Дорманож.

– Братству будет очень полезно, если эта вещь не попадет в Империю,– с нажимом произнес маг.

– Что за вещь?

– Тебе, святой брат, о том знать не обязательно. Схвати имперца – и я приду за ней.

– Если не опоздаешь!

– Не беспокойся. Я не опоздаю. Хуже будет, если опоздаешь ты.

– Где они?

– На пути в Кариомер. Через четыре дня будут там.

– Я возьму их. И спрошу, какого демона им надо в Кариомере.

– В Кариомере – никакого. Они идут в Конг. Бегут в Конг.

Дорманож удивился.

– Сотни миль по нашей земле? Да их задержит первая же застава.

– Кое-кто уже пытался их задержать,– маг засмеялся – будто сухое зерно просыпалось.– Они едут в плащах Святого Братства на твоих собственных пардах, а кошели их полны денег. Только ты сумеешь их задержать. И только с моей помощью. И еще: Наисвятейшему непременно доложат, кто схватил имперских шпионов. Ты все еще хочешь войти в число Отцов-Управителей?

После удачного похищения северяне больше не сворачивали в лес. Данил посчитал, что скорость сейчас важнее скрытности. Светлорожденный не обнаружил в Хуриде зеркальной связи, следовательно, если поспешить, можно опередить известия о себе. На хороших пардах по дороге не так уж сложно делать миль по пятьдесят в день. Парды же сослужили им еще одну службу: показывали встречным монахам, что всадники – немалого ранга, раз путешествуют на таких прекрасных животных. Однако то же самое, что на дороге обходится легко, может пройти вовсе не так гладко там, где придется остановиться на ночлег. Рудж, как ни хотелось ему спать в постели, а не в сырой чаще, настаивал на ночевке в лесу. Данил воспротивился. Пора, наконец, познакомиться с хуридитами поближе. И желательно без помощи оружия.

До ближайшего городишки, как сообщал дорожный указатель, оставалась всего миля.

Указатель сообщал также, что в городке шесть сотен облагаемых податью домов, а въездная пошлина составляет двойной медный курш[7] с человека и шесть – со всадника.

Через четверть часа друзья подъехали к воротам – паре деревянных створов в пять локтей высотой. Данил усмехнулся: городские ворота! За пару минут топором вышибить можно! Лучше уж тогда вообще без ворот. Приличней. Он пропустил Руджа вперед, а кормчий извлек из кошелька серебряную монетку. И едва не совершил серьезную ошибку. Хорошо хоть ему хватило ума бросить монету на землю. Вручи он ее солдату – не избежать неприятностей.

Стражник же, заметив – монах что-то обронил, нагнулся и обнаружил серебро. Ему и в голову не пришло, что монах платит пошлину. Где это видано в Хуриде, чтобы воинствующий монах за что-то п л а т и л? Солдат не прочь был бы прикарманить деньги, но вдруг монах проверяет его честность? Поколебавшись не больше мгновения, стражник бросился вслед за всадником.

– Святой отец! Святой отец! – завопил он.

У Руджа душа ушла в пятки. Но он помнил: за ним едет Данил. Поэтому кормчий не пустил парда вскачь.

Солдат догнал его и протянул монету.

– Вы обронили, священный,– проговорил он, тяжело дыша.

Рудж молча принял монету.

– Должно быть, важные шишки,– сказал первый стражник второму, когда всадники отъехали достаточно далеко.

– А то! – согласился второй.– Пошли сыгранем разок. Вишь, солнце садится, скоро на боковую.

Спустя два дня оба получили по двадцать палок за потерю бдительности. Но кто же знал, что под плащами Братства скрываются безбожники-имперцы?

– Плащи,– сказал Данил.

Отъехав в тень, оба скинули плащи с пятиконечными крестами Святого Братства и заменили их зелеными накидками, которые запасливый Рудж прихватил из дома убитых монахов. Затем Данил внимательно осмотрел пардов и упряжь. Обнаружив на седельных сумах знаки Братства, светлорожденный соскоблил их, а соскобы натер землей, чтоб незаметно было.

Улочка вывела на рыночную площадь. Торговля почти закончилась, и всадниками никто не заинтересовался.

– Трактир,– Рудж указал на жестяную вывеску с изображением толстяка, прихлебывающего из кружки.

Данил поглядел, скривил губы, однако направил парда в указанном направлении. Выбора все равно не было.

В грязи перед раскрытыми воротами расположилось с полдюжины калек-попрошаек. Иногда Руджу казалось – таких в Хуриде больше, чем здоровых. Как будто кто-то специально уродовал людей и рассаживал вдоль дорог, словно чудовищные поганки. На всадников нищие взирали с полным безразличием. Рудж украдкой бросил на колени одного, слепого и без обеих ног, монету, возвращенную стражником.

Въехали в ворота. Прямо за ними, прислонившись к столбам, дремали два здоровяка с дубинами. Вернее, делали вид, что дремлют. Данил заметил внимательный взгляд, брошенный на него из-под сдвинутой на самые брови черной повязки.

– Сюда, сюда, господа путники! – К северянам, размахивая руками, бежал человек.

– Еда и ночлег,– сказал Рудж, стараясь выговаривать слова на хуридский манер.

– Все, что пожелаете! Пожалуйте сюда, пардушек ваших устроим. Ой хороши у вас пардушки.

– Хороши! – с нажимом произнес Рудж.

– Не извольте беспокоиться,– мгновенно поняв намек, отозвался хуридит.– У нас не воруют. Оплачено.

Пард Руджа фыркнул. На земле лежал человек. Голова его была в крови, но это не беспокоило ни их провожатого, ни парня с дубиной у ворот в стойла, в такой же черной головной повязке, как и на привратниках.

Покрытый жирной копотью потолок, до которого можно дотянуться рукой. Дюжина столов, на каждом – оплывающая салом свеча. Землистого цвета лица и кислый запах скверного пива.