– Наша дочь?.. – тупо переспросил Кнехт.

– Ты умеешь забывать, – повторила женщина.

Кнехт сидел на топчане и смотрел на девочку. Девочка смотрела на него. Еще секунду-другую они играли в гляделки, потом девочка засмеялась и спрятала лицо в мамину юбку.

– Она, случайно, не умеет гнуть ложки взглядом? – спросил Кнехт.

К конторе Ландау они ехали под эскортом полиции. Барро выглядел смущенным и пришибленным, Кнехт глазел по сторонам и казался абсолютно спокойным. Ландау-старший к ним не вышел, миллионный контракт оформлял Давид, уже не вальяжный, а напротив, испуганно-суетливый. Все формальности заняли несколько минут, и вот двое опять стояли на крыльце, с которого сошли пару часов назад.

Нормальный «охотник за премиальные», разбогатев всего лишь за день на пятьсот пятьдесят тысяч без единого выстрела, пустился бы в пляс. Но эти двое не выглядели особенно радостными.

– Нам бы по рюмочке, – жалобно протянул Барро.

– Давайте обратно в машину, – сухо ответил лейтенант. – Вы, сеньоры, отсюда прямо в аэропорт, и аста ла виста. Прямо скажу, возвращаться даже не думайте. Как говорят у вас в Европе – энд нэва кам бэк.

– Чисто из принципа, – сказал Барро. – Мне хотелось бы знать, где-нибудь в этом городе можно поесть французского лукового супа? Просто хотелось бы знать.

– Ты еще хотел очки, – напомнил Кнехт. – Свой любимый «Рэй-Бэн». Он его тут, лейтенант, какой-то бабе подарил. А какой, запамятовал.

– Это все? – поинтересовался лейтенант. – Или будут еще вопросы, сеньор Барро? Свободный, мать твою, художник…

– Только один. Последний. Я вам не показывал свой коронный удар в горло?

С этими словами Барро выбросил руку далеко в сторону и с размаху хлестнул лейтенанта напряженными пальцами по жирным складкам ниже подбородка.

Рука Барро проделала изрядный путь, но лейтенант все равно ничего не успел сделать, только чуть наклонил голову. Теперь, схватившись за горло, он медленно оседал на тротуар. Четверо полицейских провожали его взглядами, пока он не рухнул на колени, хрипя и задыхаясь.

– Сам удивляюсь, как это у меня выходит, – сказал Барро. – Но получается ведь!

– А теперь я ему покажу мой коронный удар в глаз! – пообещал Кнехт, занося ногу.

– Убьешь ведь!

– И то верно. Пусть себе так валяется. Ну, пока, ребята, не провожайте нас.

Патрульные, сгрудившиеся вокруг хрипящего лейтенанта, не ответили.

– Надрать бы им уши, – буркнул Кнехт. – Ведь еще утром мы записали их в покойники. А вот – живы, лоботрясы.

– Поехали. – Барро открыл дверь полицейского вэна. – Хотел угнать машину? Вот тебе машина. Садись, я поведу.

Несколько минут они крутились по тесным переулкам, заехали в арку и остановились посреди небольшого уютного дворика. Бампер машины уперся в тихо журчащий фонтан, стены вокруг были густо увиты плющом.

– Красота, – сказал Барро, вынимая из-под рубашки плоский маленький пистолет. – Нас не ждут с этой стороны, пройдем сквозь дом – и мы на месте. Ох, я сейчас оторвусь. Устал притворяться мальчиком для битья. Категорически не моя роль. Как мучительно было изображать беспомощное тело там, в участке! До сих пор тошнит. Пристрелю суку сумасшедшую за такое унижение.

– Нет, – отрезал Кнехт, доставая такой же пистолет и проверяя обойму. – Я убью суку. Ты бери ребенка.

– Как прикажешь, командир, – согласился Барро. – Голову даю на отсечение, это не твоя дочь. Кажется, она от Владимира. Ну, рано или поздно найдем Влада – тогда спросим.

– Знаю, что не моя, – сказал Кнехт. – Просто Роза окончательно сбрендила. Но на пару секунд ей удалось испугать меня. И она за это ответит. Работаем? На счет «три». Раз! Два! Три!

– Погнали! – крикнул Барро, прыгая из машины.

Воздух подернулся легкой голубоватой дымкой, она стремительно заполнила весь двор, окутала дом, и две тени беззвучно скользнули в нее. Растворились в ней.

Барро ошибался, их ждали и с этой стороны тоже. Когда два нюхача примерно равной силы играют друг против друга, такие накладки обычное дело. Ты пытаешься сбить противника с толку и не дать ему засечь себя – он отвечает тем же. Буквально за несколько секунд весь дом оказался битком набит ложными целями, в нем фантомы гонялись за призраками, и разобрать что-то в этой кутерьме не было никакой возможности. Роза не видела своих врагов, но и враги не понимали, где она прячется. А ведь тут были еще люди, и некоторые из них носили оружие.

И то, что ты движешься быстрее, стреляешь точнее, чуешь опасность затылком, еще ничего не гарантировало.

Ведь ты действуешь по закону и играешь по правилам, а противник – нет.

Едва Барро и Кнехт взбежали на террасу, опоясывающую второй этаж, как распахнулась дверь, и им навстречу вышел мужчина в полицейской форме. Он без предупреждения открыл огонь с десяти шагов, расстрелял всю обойму и не попал ни разу. После чего Барро ударил его в горло, а Кнехт – в глаз, и полицейский рухнул на пол.

Пуля ударила в стену над головой, посыпалась штукатурка. Барро, не глядя, ткнул пистолетом за спину, оружие сухо захрустело, на другой стороне двора вдребезги разлетелось стекло, и кто-то упал, не переставая жать на спуск.

Кнехт дал короткую очередь по соседней двери, покрыв ее крошечными оспинками, – за дверью гулко свалились и тонко закричали. Барро толкнул оконную раму, прыгнул через подоконник внутрь дома и сразу кому-то врезал пистолетом по лицу, а потом ногой в челюсть.

Кнехт на террасе трещал одиночными выстрелами – направо, налево, вверх, опять направо. С крыши сорвалось тело, упало в фонтан и принялось там барахтаться, громко призывая на помощь.

В доме отчаянно ругался Барро, раздавая во все стороны пинки и затрещины. Похоже, он там врезался в живой щит из добропорядочных налогоплательщиков и прочих местных граждан. Кнехт, закончив общение с полицией, бросился ему вслед. Тут Барро заорал: «Улица! Улица!» – и начал колотить пистолетом по мордам, прокладывая себе дорогу. Поднялся невообразимый гвалт.

Внутри дома нормальный человек не разглядел бы ни черта, но Кнехт определял свой путь и цели не глазами. Разбежавшись в коридоре, он проломил тонкую перегородку между комнатами, за ней еще одну, пинком вышиб дверь и оказался на лестничной площадке – лицом к лицу с тремя запыхавшимися полицейскими.

Первому он локтем свернул челюсть на сторону, второму засветил рукояткой пистолета в ухо, а третий упал сам, когда на него повалились двое, и вся компания посыпалась кубарем по лестнице вниз, не успев даже приблизительно понять, что произошло. А Кнехта наверху уже не было.

Неподалеку опять стрелял Барро – из окна по улице. Кнехта это немного удивило, но он еще не закончил свою работу и подумал, что нюхач как-нибудь сам разберется. Сейчас надо было прочесывать дом, проверять комнату за комнатой, искать первичную цель. По внутренним часам Кнехта операция шла уже заметно больше минуты, еще немного – и Барро начнет уставать. А когда нюхач устает, он начинает стрелять на поражение, чтобы лишний народ не путался под ногами и не мешал решать задачу.

Кнехт быстро прошел несколько комнат, в которых слабо шевелились ненужные ему люди, выпрыгнул через окно на террасу и дал пинка под зад полицейскому, который ползал там на четвереньках. Пробежал по террасе, снова вошел в дом через дверь, осмотрел еще несколько комнат и вдруг увидел – на самом деле ощутил, потому что вокруг клубился непроницаемый голубой туман, – где его первичная цель.

Эта стена была капитальной, а дверь – прочной, старинной, и замок тоже антикварный, не по зубам слабенькому оперативному пистолету. Но рядом оказалась кухня, и там нашлась стиральная машина.

Двое схватили железный ящик, оторвали, подняли его легко, будто пушинку, – и с размаху метнули в дверь.

Бабахнуло что надо.

– Здрасте, я Якоб Шпренгер! – крикнул Барро, появляясь в проломе. – А это мой друг и коллега Инститорис, он же Генрих Крамер!