…Свернув с широкой автострады, Покровский вывел свой внедорожник на узкую, захламленную улицу, больше похожую на мрачное ущелье. По обе стороны возвышались облупившиеся фасады нежилых небоскребов, между домами царил густой сумрак, где-то под напором ветра натужно поскрипывала отставшая облицовка, под колесами похрустывало выдавленное из рам полимерное стекло.

Старого генерала всегда удручали эти картины обнищания и запустения родной планеты. Покровский не любил созерцать падение мира, где родился и вырос. Однако от мрачных, уродливых пейзажей за окном не убежишь, не спрячешься… Приходилось молча терпеть и ждать своего часа.

Многовековая блокада Земли казалась ему тем более унизительной и несправедливой, поскольку она давно потеряла свой первоначальный смысл и продолжалась уже по инерции, в силу некоторых имперских амбиций правившей до недавнего времени Конфедерации Солнц… И даже с падением Конфедерации суть вещей осталась прежней – Землю не желали выпускать из состояния упадка и забвения, справедливо опасаясь, что в новой политической реальности кое-кто может опереться на старые, потускневшие символы, смахнуть с них накипь времен… Так что контроль со стороны Совета Безопасности в последние десять лет стал едва ли не жестче, чем раньше.

Ну, ничего, господа, до поры…

…Проехав несколько сот метров, он свернул на неприметный пандус, который серым языком асфальтобетона уводил на заброшенную развязку подземных уровней.

Резкое эхо захламленного тоннеля сделало отчетливым едва слышный звук двигателя машины. Покровский включил фары, и их лучи прорезали мрак, осветив шеренги выбитых осветительных панелей, обрывки свисающей со свода проводки, мусор и грязь.

Мощный внедорожник едва полз, расталкивая широким бампером скопившиеся тут обломки времени. Старый тоннель, экранированный от орбитальной слежки десятиметровым антирадиационным перекрытием, был идеальным местом для встречи, которую планировал провести Андрей Георгиевич.

…

Вадим Полуэктов ждал его у второй транспортной развилки.

Покровский остановился, подождал, пока оперативник сядет к нему в машину, потом включил дистанционный контроль, погасил фары и осмотрел плотный, воцарившийся вокруг мрак в инфракрасном свете.

Все было чисто. Никого вокруг, только крысы, эти вечные обитатели человеческих помоек, нет-нет да и мелькали на границе восприятия прибора. Датчик электронного присутствия спокойно моргал зеленым индикатором.

Покровский включил тусклый внутренний свет и протянул на заднее сиденье пачку привезенных с собой снимков:

– На, Вадим, посмотри пока… – произнес он, прикуривая первую за день сигарету.

Какую информацию можно извлечь из двух десятков нечетких, смазанных по краям видеоизображений?

Генерал откинулся на спинку водительского кресла, исподволь наблюдая за капитаном Полуэктовым, который медленно просматривал снимки, закладывая один листок за другой.

– Ну, что скажешь?

Вадим еще несколько секунд смотрел на особо приглянувшийся отпечаток, потом поднял взгляд и произнес:

– Космический корабль, очень старый, давно покинут, экипаж отсутствует, внешние повреждения незначительны, бортовая сеть, вероятнее всего, либо обесточена полностью, либо введена в энергосберегающий режим.

– Почему ты решил, что экипаж покинул его? – спросил Покровский.

Вадим взял один из снимков, развернул его изображением к генералу, показал на длинные ряды прямоугольных прорезей, которые тянулись по обшивке цилиндрического корпуса, и пояснил:

– По моему мнению, это стартовые шлюзы. Для обычного корабля их слишком много, значит, перед нами колониальный транспорт, причем, судя по нестандартной конструкции, один из первых. Огней навигации нет. Внешние створы стартовых отсеков никто не потрудился закрыть. Отсюда я делаю вывод: люди эвакуированы, корабль брошен. – Вадим поднял взгляд на Покровского, но тот лишь кивнул, мол, продолжай, капитан, слушаю.

Полуэктов не торопился. Разговаривать с Покровским всегда было сложно – генерал не любил пространных речей и нечетких формулировок.

– Отсутствие значительных скоплений мусора и кристаллизованных газов вокруг обшивки свидетельствует о герметичности корпуса. А вот это повреждение, – он указал на кратер с закругленными температурой краями, который выделялся светлой язвой на более темном фоне брони, – след удара крупной метеоритной частицы. Значит, корабль дрейфует в пределах звездной системы, причем уже не одну сотню лет. – Вадим чуть отдалил выбранный снимок, прищурился и внезапно добавил:

– Фон странный, Андрей Георгиевич, не находите? Похоже на мощное газопылевое облако. – Вадим чиркнул ногтем по светлому, похожему на едва заметный нимб пятну, которое выделялось в верхней части черно-белого снимка. – Облака газа, а сквозь них просвечивает звезда.

«Умно», – мысленно похвалил капитана Покровский. Он знал Вадима уже более десяти лет и был доволен тем, что Полуэктов в очередной раз блестяще подтвердил свою состоятельность, сделав абсолютно те же выводы из снимков, к которым пришел он сам, рассматривая изображения несколько часов назад.

Ладно… Пора было бросать фокусы и переходить к делу. Покровский сел вполоборота, посмотрел на капитана. Игра начиналась большая, жесткая, и на одной армейской субординации тут не проскочишь.

– Старые гиперсферные аппараты когда-нибудь водил?

– Нет. Теорию в принципе знаю, но практики никакой, – сознался Полуэктов.

– Скверно. А если возникнет такая необходимость? Справишься?

Трудно предугадать, какого ответа ждал Покровский, но Вадим не стал кривить душой, вытягиваясь во фрунт. Просто пожал плечами.

– Не боги горшки обжигают, Андрей Георгиевич. Если иного выхода нет, то…

Покровский внимательно посмотрел на него и признал:

– Иного выхода действительно нет, Вадим. Сейчас я коротко обрисую тебе оперативную обстановку, а там прикинем, что к чему. Итак, ты уже понял, что меня интересует этот старый корабль?

Вадим кивнул. Что же тут непонятного?

Покровский вынул из кармана прозрачный, герметично запечатанный пакет с заключенным внутри микрочипом.

– Это микропроцессор модулятора частот аварийной связи, – пояснил он, взвесив на ладони запаянный в пластик кусочек кремния. Тебе необязательно знать все нюансы, достаточно того, что в области, где дрейфует интересующий нас корабль, десять лет назад побывал некий орбитальный штурмовик. Он двигался в режиме слепых рывков. При этом каждый выход в трехмерный континуум обязательно маркируется гиперсферным источником сигналов. Этот чип настроен на частоты связи той планеты, к которой был приписан штурмовик. С его помощью можно запеленговать сброшенный автоматический маяк, то есть в нашем случае получить координаты искомой области пространства.

Вадим кивнул.

– Можно уточнить?

– Давай.

– Аварийные маяки очень невелики по мощности. Чтобы обнаружить его сигнал, нужно погружаться в гиперсферу достаточно близко от вероятного местонахождения прибора.

– Верно… Тут вступают в игру вторичные, косвенные данные. Ты сам отметил газопылевое облако, в котором просматривается аура звезды. Следуя методу исключения, я отбросил разреженные облака межзвездного газа и оставил для рассмотрения только очень плотные, относительно близко расположенные к Земле туманности, причем такие, в которых идут процессы новообразования звезд. Теперь место действия уже не кажется таким загадочным, верно?

– Туманность Ориона? – полувопросительно предположил Вадим.

– Она самая, – кивнул генерал. – По моему мнению, либо искомый объект дрейфует именно там, либо я промахнулся в своих рассуждениях и данное место находится где-то в иной части Галактики, недостижимо далеко от нас…

Вадим вовсе не собирался комментировать логику Покровского, но он чувствовал, генерал что-то недоговаривает, а потому спросил, тасуя в руках снимки:

– Я бы прежде всего допустил вероятность худшего исхода. Мало ли подобных газопылевых облаков? Если следовать статистике, то Туманность Ориона лишь один из сотен вариантов.