– Бандиты, я думаю, – сказал Юл. – Хотели захватить мотоцикл.

– Христиане? – спросил отец Александр.

– Нет, язычники. Но не Служители, без этих… – Юл показал на левое плечо, – без насечек.

– Зря вы того не привезли, – сказал отец Александр. – Хотя, конечно, все правильно – не оставлять же там инока… Надо было вам взять «трайтер» с коляской.

– Ну, тогда бы мы с вами не беседовали сейчас, – сказал Юл. – «Трайтер» не положишь на бок, и были бы мы с иноком сейчас… – он чиркнул себя ладонью по горлу. – Попробуйте еще раз, – он кивнул на телефон.

Отец Александр взял наушник, послушал. Передал наушник Юлу. В наушнике была гробовая тишина. Отец Александр включил настольную лампу. Волосок лампы медленно нагрелся до вишневого цвета.

– Надо начинать искать, – сказал Юл. – У нас еще три часа светлого времени. Грузовик, три мотоцикла…

– Я не могу рисковать людьми, поймите, – сказал отец Александр. – Вы же видите: банды какие-то, вообще – непонятно что…

– Рисковать, – подчеркнул Юл. – Подготовленными и разбирающимися в обстановке людьми. Или жертвовать, – он опять выделил голосом, – ничего не понимающим, угодившим в самую кашу человеком. Есть разница?

– Разница есть… – отец Александр поднялся, медленно подошел к телеграфному аппарату. Мерцала красная лампочка, зеленое окошко оставалось темным. Разница есть, а напряжения нет… а нет напряжения, нет и информации… Постойте. Вы умеете работать на ключе?

– Азбуку-то помню… – уже поняв идею, Юл вскочил со стула и оказался рядом с аппаратом. Если не хватает напряжения для телетайпа, то ключом и на слух… Он перекинул все тумблеры в положение «передача», и на девять аппаратов, расположенных в окрестных монастырях, ушло сообщение: «Миссия просит сообщить что известно русском Петров Петров пропал сегодня дороге Бойбо прием». Отозвались семь аппаратов. Телеграфисты, поняв, что имеют дело с новичком, старались передавать медленно. Юл механически записывал, отложив расшифровку на потом. Приняв все, он поблагодарил и попытался вызвать два оставшихся монастыря – бесполезно. Во всех пришедших телеграммах было одно: о Петрове никто ничего не знал. Неотозвавшиеся монастыри: Тмечеш и Сый, – находились, насколько Юл помнил…

– Дайте карту, – сказал он.

Так. Долина Священных Рощ – будто тень от восьмипалой иссохшей руки со скрюченными пальцами. Вот монастырь Бойбо, крупнейший из всех… вот миссия, дорога – полукругом, в обход двух «пальцев». Напрямик – много короче… и с Петровым садовник, который это знает. И есть тропа, и есть подвесные мосты через ущелья, и проходит тропа как раз между монастырями Тмечеш и Сый… именно по этой тропе уводили сегодня студентов, вспомнил Юл. Он поднял глаза и встретился взглядом с отцом Александром.

– Надо ехать, – сказал Юл. – На грузовике – вот до сюда, и тут уже пешком минут сорок. Успеем до темноты.

– Ну, что же, – сказал отец Александр. – Только одно условие: я поеду с вами.

– Разве же это условие? – сказал Юл. – Это же именины сердца.

Цуху нашли в странноприимном доме: он помогал устраиваться людям из группы Филдинга. Женщинам и девяностолетнему Филдингу нашли место в комнатах, восемь же мужчин и с ними четверо иноков, уступивших свои койки, должны были расположиться во внутреннем дворике. Здесь же было свалено снаряжение. Вообще-то в таком доме: два этажа, двенадцать комнат, множество каморок и кладовок, галерея, внутренний дворик четыре на шесть метров – могло разместиться, да и размещалось когда-то, человек сто; но сейчас, после простора и комфорта, начавшееся уплотнение тревожило как-то по-особенному – первые признаки надвигающейся непогоды… Перед панно, изображающим крещение Императора О святителем Севастьяном, Цуха возился с примусами; части разобранных трех или четырех примусов лежали перед ним на листе фанеры, и он протирал их тряпочкой, прочищал трубки, продувал форсунки. Увидев вошедших Юла и отца Александра, он молча положил все и встал. Он сразу понял, в чем дело, – без слов. Такие уж они были, «дети дождя»…

С лязгом откатилась дверь, и в свете факелов возникли трое: иерарх Терксхьюм и два мирянина, все в черных нагрудниках с белым крестом – знаком «Купели». Отец Александр опустил руки, но не сдвинулся с места.

– Я требую, чтобы о нас доложили окхрору Чевкху! – громко и четко произнес он. – Я епископ этой епархии и не могу допустить такого обращения со мной и моими спутниками!

– Окхрор Чевкх нет между нас, – медленно сказал иерарх. – Мы буду держать вас здесь ночь и день. Ничто не угрожает. Но мы не могу обеспечить ваша жизнь не в эти стены. Пребывать вам порознь. Таково требование правил. Ваше помещение будут готов скоро.

Дверь закрылась.

– Я и не знал, что вы епископ, – сказал Юл.

Отец Александр растирал кисти рук, морщился. Юл потер костяшками пальцев ссадину на щеке; ссадина не столько болела, сколько чесалась.

– Это как к вам теперь обращаться: Владыко? – настаивал Юл.

– Я еще не епископ, – сказал отец Александр. – Я временно исполняю обязанности… – он усмехнулся чему-то. – Посвящение должно было состояться на будущей неделе.

– Должно было? А что случилось?

– Раз уж они убили Чевкха…

Юл хотел было возразить – слова застряли в горле. Он прокашлялся – не помогло. Стены были каменные, и на каменном карнизе горела толстая, в руку, витая свеча. Под потолком шла узкая, как бойница, отдушина. Снаружи было темно.

– Юл, – позвал из угла Цуха; он сидел в позе отдыха, но не дремал. – Что такое по русски: «ваят каат казла»?

– Что? – не понял Юл. Потом до него дошло. – Это ты от кого такое слышал?

– Слышал, – сказал Цуха. – И, знаешь… мне показалось тогда, что вы не любите нас. Терпите, но не любите. Это так?

– Нет, – твердо сказал Юл.

– Я не говорю про тебя. Я говорю про всех. Что вы все, больше или меньше, терпите. И это обидно. Многие обижаются.

– Вот как… – покачал головой Юл. – Тебе это надо было давно сказать. Слушай, я буду объяснять. Вы видите – глазами. Слышите – ушами. Чувствуете вкус – языком. Так? А мы еще и носом, когда дышим, чувствуем… вкус воздуха. И в разных местах и вокруг разных людей и предметов он разный. Ты понимаешь меня?

– Наверное, – сказал Цуха. – А вокруг нас – он неприятный. Так? Поэтому вы морщитесь?

– Он слишком сильный. Ты же морщишься от яркого света?

Цуха ничего не сказал, задумался. Потом развел руками.

– Удивительно. А в остальном мы так похожи…

Загремела и открылась дверь.

– Выходи, – сказал иерарх, указывая рукой на Цуху.

Цуха встал, шагнул к двери. Повернулся, подошел к Юлу, особым жестом сжал его руки.

– Брат, – сказал он, глядя Юлу в глаза; с этой секунды Юл был принят в «дети дождя». Быстро вышел, как бы нечаянно толкнув плечом иерарха. Дверь встала на место, и за дверью глухо завозились.

– Я понимаю, к чему вы клоните, – сказал отец Александр. – Что постановка вопроса, кто лучше: А или Б – порочна сама по себе. Христианин лучше мусульманина, ариец лучше еврея, рабочий лучше заводчика – все это было и ни к чему доброму не привело? Так? Но в нашем случае это сопоставление не годится, потому что у нас не А и Б. У нас А и ноль. Зеро. Пустота. И какое бы сопоставление не взять: «больше», «лучше», еще как-нибудь – всегда А будет преобладать над пустотой.

– Лихо, – сказал Юл. – То есть я – это пустота.

– В этом смысле – да.

– Независимо от того, в какого именно бога верит мой визави?

– Бог един, – терпеливо сказал отец Александр. – Различны лишь имена.

– Это сейчас, – сказал Юл. – А до подписания Великой Конкордации?

– Сомнение и гордыня, – горько произнес отец Александр. – Сомнение и гордыня – вот что нас разделяет.

– Именно так, – сказал Юл. – Вы это отметаете, мы на это опираемся. Может быть, мы устроены по-разному, и то, что для нас основа жизни, для вас – яд?..