– Так говорить нельзя, слово, как и мысль, материально! – немедленно взвилась мама.

– Хорошо, не буду.

– Да ну тебя! Сиди сегодня дома, не ходи никуда. На тебе лица нет.

– Да уж. Никуда не пойду. И хотела бы – не пошла. У меня ноги ломит, и руки, и вообще, может, меня вчера били, а я не помню?

– Иди ляг! Еще сопьешься! Запомни, одиночество – это не самое страшное. Хотя, конечно, удовольствия мало.

И мама грустно задумалась о чем-то своем.

Роман Марины с новым кавалером развивался по обычному сценарию, начавшись непосредственно с кульминационного момента и благополучно перешагнув период романтического принюхивания друг к другу. Дима был сыном богатых родителей, имел собственную жилплощадь, машину, в общем, был пригож со всех сторон. К материальной состоятельности прилагалась неплохая, правда слегка худоватая фигура, иссиня-черные жесткие волосы и потрясающие голубые глаза в обрамлении телячьих ресниц. Но Бульбенко этого было недостаточно. Любой представитель «золотой молодежи» всегда стоит на перепутье, перспективы его туманны и неопределенны, в отличие от его уже состоявшихся родителей. Избалованный мальчик вполне может как покатиться по наклонной плоскости, так и начать штурмовать финансовые высоты, опираясь на родительские сбережения, а Маринку, несмотря на свежесть лица и юность организма, прежде всего волновала не бурная молодость, а обеспеченная старость.

Но Митенька был перспективным мальчиком, это Маринка поняла быстро. В нем не было того скользкого самодовольства, которое обычно отличало отпрысков из состоятельных семей, хотя некоторая инфантильность, безусловно, присутствовала. Он был добрым, неконфликтным, но иногда невероятно упрямым. Маринка быстро сориентировалась, и, когда видела, что брови кавалера съезжаются в одну жесткую прямую линию, быстренько переставала капризничать и начинала гладить парня по шерстке. Она читала его даже не как книгу, а как букварь в картинках, и благодарила судьбу за такой замечательный подарок.

На вечеринке, куда ее привел Юра, царила атмосфера непринужденного интеллигентного распутства. Контингент был разношерстным в плане возраста, но весьма ровным в том, что касалось материального положения, поэтому мужская половина гостей среднего и старшего возраста совмещала приятное с полезным, решая деловые вопросы. Юра немедленно уцепился за какую-то мощную тетку, задрапированную в пестрый шелк, отчего она была похожа на стог сена, украшенный цветами. Юра рассыпал комплименты и постоянно с чувством хватал тетку за толстую руку. Маринка сначала надула губки, потом демонстративно отошла в сторону, но Юрий на ее поведение никак не реагировал и не спешил замаливать грехи.

Бульбенко быстро поняла, что если про нее и вспомнят, то очень не скоро, и не исключено, что вспомнить ее могут только для того, чтобы тепло попрощаться и пожелать успехов в личной жизни, поэтому она пристально оглядела массовку и выхватила взглядом высокого брюнета, одиноко бредущего по аллее на звуки музыки.

– Ой, простите, вы не видели здесь мою подругу, а то столько людей, мы потерялись, – кокетливо улыбнулась Маринка, доверительно тронув его за плечо.

– А как она выглядит, эта ваша подруга? – с готовностью поддержал разговор парень.

– Наверняка в вашем вкусе, – бросила пробный шар Маринка. – Такая невысокая, полная, скромненько одетая.

Она в любом случае ничего не теряла: либо парень заинтересуется Викой, что тоже неплохо, – несмотря на свой детский эгоизм, Бульбенко искренне хотела пристроить несамостоятельную Вику, – либо проинформирует хитрую Маринку о своих вкусах в отношении дамского пола.

– Я не любитель толстушек, – тут же покорно заглотил наживку кавалер, многообещающе прислонившись к не возражавшей против маневра Маринке. – Кстати, я – Дима.

– Марина, – весело улыбнулась охотница и выстрелила в добычу контрольным взглядом.

Диме действительно больше импонировали стройные барышни, немного стервозные, с умеренным багажом жизненного опыта и капризов. Как только объем капризов достигал критической массы, девушку либо ставили на место, либо вежливо махали ей ручкой. Обычно такие особы неважно ориентировались в пространстве, поэтому не успевали вовремя затормозить. Иногда девушки сами бросали Диму, но реже. В среднем его романы длились от пары месяцев до полугода и заканчивались спокойно, почти без скандалов и по обоюдному согласию. От дамы требовалось быть ухоженной, хорошо одетой, не нести откровенной ерунды в присутствии его друзей и принадлежать на определенном этапе жизни только ему. Барышня, готовая, как блоха, в любой момент перепрыгнуть на более жирного пса, была ему не нужна, хотя Дима прекрасно понимал, что подобная внутренняя установка есть у каждой. Но кто-то умеет удерживаться в рамках приличий, а кто-то пытается откусить кусок пожирнее, неинтеллигентно надгрызая все блюда, выставленные судьбой на стол. Задумываться о старости в окружении внуков ему было рановато, поэтому каждую новую подругу Дима рассматривал как новый автомобиль: тщательно проверяя комплектацию, бдительно тестируя на возможные дефекты, но при этом зная, что каким бы замечательным ни было авто, в скором времени его придется менять.

Марина была красивым цветком, соответствовавшим необходимым требованиям, и он с удовольствием занялся ее окучиванием.

Вика была предоставлена самой себе, поскольку Бульбенко в очередной раз вошла в штопор, борясь за свое светлое будущее, и заниматься аморфной подругой ей было некогда. Они изредка перезванивались. Вика покорно выслушивала неинтересную болтовню про подарки, которые описывались в деталях, про новые веяния моды, про сногсшибательные качества кавалера, которого она помнила весьма смутно и перед которым испытывала некоторое неудобство за свое несимпатичное поведение, и про то, что раз ей, Вике, все равно нечем заняться, то надо потратить лето на то, чтобы похудеть.

Похудеть Вика хотела, а вот заниматься этим – нет. Она мечтательно представляла себе времена, когда наука изобретет какой-нибудь моментальный способ избавления от лишнего веса. А пока она каждый вечер говорила себе, как хронический алкоголик, что со следующего утра начинается новая жизнь, в которой не будет кексов, булок и макарон, а будут утренние пробежки, качание пресса и кефирная диета.

В конце июля произошло довольно неприятное событие, ставшее толчком к осуществлению ее фантазий на тему избавления от жировой прослойки.

Она решила съездить в центр и погулять по магазинам. Денег все равно не было, а когда не собираешься покупать что-то конкретное, ограниченное материальными рамками финансового базиса, щекочущего руки и требующего немедленно приплюсовать содержимое кошелька к доходу какого-нибудь бутика, можно расслабиться и щупать вещи спокойно и обстоятельно, не бегая кругами, как собачонка, зарывшая кость среди одинаковых камушков и потерявшая ориентир.

Поездка сорвалась. Сев у окошка в полупустом троллейбусе, она разглядывала стайки молоденьких девиц, гулявших по городу в полуголом виде и способствовавших росту процента сердечных заболеваний среди мужчин трухлявого возраста. Вика развлекалась тем, что сравнивала их с собой, с удовольствием находя в каждой какой-нибудь дефект. От этого ее самооценка приподнималась, как буек при приливе.

Через несколько остановок в салон вползла совершенно рассыпающаяся бабулька времен Первой мировой войны. Вика тоскливо оглянулась: все места оказались заняты.

– Садитесь, пожалуйста, – вздохнула она, вставая.

Бабка молча плюхнулась на сиденье и начала суетливо копаться в допотопном ридикюле.

– Во, корму отъела, аж одежа лопнула, – вдруг раздался сзади довольный женский голос. Вика оглянулась: комментарий принадлежал усатой полной старухе, старательно молодившейся и, судя по высоте прически, щеголявшей в такую жару в парике. Из-под свалявшихся волос свисали тяжелые серьги, а сама выступавшая была облачена в платье с люрексом, поблескивавшее, как новогодняя елка. Вика с ужасом поняла, что сказанное относилось к ней. Она неловко изогнулась и попыталась разглядеть тыл. Весь салон с интересом наблюдал за происходящим. Вика провела рукой по юбке и едва не упала в обморок: хлипкий материал разошелся по шву ровно посередине. Хуже не придумаешь!