Старый жрец раскачается взад-вперед. Провода на его хребте вздымаются, глаза загораются. Его губы раздвигаются, и из них гудением извергается сухая инсектоидная музыка.
– Это называется пение картинками. Работает по принципу переменного тока. Старый хрен может чередовать боль и удовольствие на субвокальном, а может быть, даже на молекулярном уровне двадцать четыре раза в секунду, загоняя туземцев еще на стадии пробоотбора в заранее заготовленные шаблоны, зафиксированные в священных книгах. Некоторые певцы способны вырабатывать постоянный ток, но их вызывают только в экстренных случаях. Системный контроллер машины храма, которую вы только что видели, сломался. Это случилось внезапно, и на свет появилось целое поколение, не ощущавшее ни боли, ни удовольствия. Не было солдат, которые доставляли бы пленников из других племен, потому что солдаты представляли бы опасность для контролирующей машины. По части картинок боли и удовольствия там довольствовались исключительно местными преступниками. В крайнем случае призывали Несравненного Желтого Змея.
Змея вносят на янтарном троне, голубые глаза, кожа – как желтый пергамент, в верхнюю челюсть вживлены два длинных клыка. Когда сквозь него пропускают ток, он начинает раскачиваться, взад-вперед, взад-вперед. Он переходит с переменного тока на постоянный. С губ, обнаживших желтые клыки, срывается высокий вой, манящее пение Сирены.
СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ!
Картинки выстреливают из его глаз, разя без разбора крестьян и жрецов, оставляя по себе тлеющие обломки.
СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ!
Вой сирен вздымается и затихает над пустыми городами.
– Мало у кого хватит опыта, чтобы практиковать эти тайные ритуалы древних майя. Кто знает, когда появится еще один певец, подобный Старому Желтому Змею?
– Теперь в техническом департаменте считают, что мы все психи, а наш образ жизни омерзителен. «Нам что-нибудь рабочее подавайте, – заявляют они, – факты, цифры, сотрудников. Пустите в ход этого шуткаря по кличке СМЕРТЬ. Избавьтесь от Мао и его банды головорезов». Мне выпала привилегия, так сказать, помочь в организации последней радиопередачи Желтого Змея из Вашингтона, округ Колумбия.
Помещение в Пентагоне. Генералы, типы из ЦРУ и Госдепартамента, нервничают из-за сверхсекретной жареной штуковины, открыт канал спецсвязи с комитетом начальников штабов и верховным командованием НАТО. Четверо морпехов вносят Желтого Змея. Он начинает раскачиваться взад-вперед. Он вдыхает детское гульканье и выдыхает предсмертный хрип. Он всасывает пшеничные поля и выплевывает сгустки пыли.
– Он просто раскочегаривается, – объясняет человек из ЦРУ пятизвездному генералу.
Сияя, как комета, Старый Змей переключается на постоянный ток.
СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ!
Картинки с треском выстреливают из его глаз.
СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ!
Вихрь выносит стену, и с восемнадцатого этажа на мостовую валится вопящее начальство.
СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ!
А теперь Змей замахивается своим бичом в небо.
Некогда здесь жили тупые вульгарные придурки, которые думали, будто могут нанять СМЕРТЬ как вневедомственную охрану…
Пустые улицы, старые газеты на ветру, шорох темноты и проводов.
В ночном небе над Сент-Луисом Бог Смерти майя отплясывает гопак, выстреливая звезды из глаз.
Шеф улыбается.
Старый Сержант улыбается
Зеленая Монахиня остановила злополучного путника перед входом в маленький монастырь из красного кирпича, стоящий среди дубов, зеленых лужаек и клумб.
– Ах, прошу, войдите и взгляните на мое отделение для душевнобольных. Вы сами увидите, сколько всего чудесного мы делаем для пациентов.
Она ведет его по посыпанной гравием дорожке к монастырской двери, по пути указывая на свои цветочки:
– Правда ведь, мне удались примулы?
Она открывает входную дверь тяжелым латунным ключом, висящим у нее на поясе. Они проходят длинный вестибюль и лестничный пролет, и следующим ключом она отпирает еще одну дверь. Она проводит Одри в холодную голую палату, на стене там карандашные рисунки. Взад-вперед там расхаживает монашка с длинной линейкой. Пациенты возятся с пластилином и мелками. Похоже на игровую комнату в детском саду, вот только некоторым детям перевалило за сорок. Дверь захлопывается, и голос Зеленой Монахини меняется:
– Пластилин и мелки вон там. Чтобы покинуть комнату ради чего бы то ни было, надо получить разрешение.
– Но послушайте…
Рядом с ней возникает пузатый охранник в жестяном шлеме и с широким кожаным ремнем. Охранник смотрит на Одри с холодной гадкой ненавистью и говорит:
– Он хочет Боба и его адвокатов.
В шесть приносят безвкусный обед из холодных макарон, к которому Одри не притрагивается. После обеда на дежурство заступает ночная медсестра. Пациенты раскладывают койки, и игровая комната превращается в дортуар.
– Кто-нибудь хочет на горшок, пока не выключили свет?
Сестра бренчит ключами. Туалетные кабины в углу дортуара. Дежурная сестра отпирает дверцы и стоит в проеме, холодно наблюдая.
– Не пытайся снова играть со своей грязной штучкой, Колдклиф, а не то получишь шесть часов на кухне.
Всю ночь напролет в дортуаре горит тусклая лампадка. Пациенты спят, лежа на спине под тонкими одеялами. За эрекцию ночная сестра больно бьет линейкой.
И так проходили годы. Иногда в знак поощрения устраивали прогулки по саду – в сопровождении Боба, который держал на поводке трех злобных немецких овчарок. В саду пациенты могли посмотреть, как самка богомола пожирает самца. Ежедневные исповеди, принимаемые Зеленой Монахиней на детекторе лжи, который чувствительно ударял током в чувствительные места, пока Зеленая Монахиня нараспев повторяла:
– Не произноси лжесвидетельства на ближнего твоего.
Исповеди она записывала зелеными чернилами в учетные книги, заведенные на каждого пациента в отдельности. Однажды после особенно мерзостной исповеди она воспарила до потолка на глазах у пораженной юной монашки. Каждую ночь она облачалась в костюм Христа со светящимся нимбом и посещала келью какой-нибудь юной монахини. Ей нравилось представлять себя монахиней из стихотворения Сары Тисдейл:
Бесконечная нежность бесконечной иронии
навеки сокрыта в ее смеженных очах.
В одиночестве долгом на себе испытала,
сколь тщетна мудрость даже для мудреца.
Она была закоренелым ипоходриком и основательно накачивалась лауданумом. И в результате страдала запорами, что призывало очередную пригожую молодую монахиню к высшему служению прямой кишке. За такой честью неизменно следовал ночной визит Христа с пристегнутым членом. В молодости Зеленая Монахиня подумывала, не приказать ли Бобу ограбить банк спермы. Тогда она могла бы объявить о непорочном зачатии. Но она оставила честолюбивые помыслы. Работа в детском саду – важнее мирских соблазнов, фотографии на обложке журнала «Лайф».
Мало-помалу учишься не иметь ни единой мысли, которую стыдно было бы поведать Зеленой Монахине, и не делать ничего такого, что было бы стыдно сделать в ее присутствии. Рано или поздно вступаешь в «Клуб Г». Обращенным пациентам каждую ночь перед отбоем выдают четверть грана морфия, привилегия, которой лишают за любой проступок.
– Теперь ты ведь знаешь, что летать во сне НЕХОРОШО, правда? За это ляжешь спать без лекарства.
Дрожа от ломки в ледяной палате, весь следующий день нарушитель должен выглядеть радостным и счастливым, возясь с карандашами и пластилином. Одри научился рисовать Деву Марию и святую Терезу так, чтобы они безошибочно походили на Зеленую Монахиню. Из пластилина безопаснее всего лепить кресты. Вскоре после заключения он совершил ошибку, слепив обнаженную греческую статую. В тот день линейка сестры отхлестала его тонкое голубое запястье, и его заставили написать десять тысяч раз во многих местах «я – грязная маленькая тварь».
