Рик был в то время уже достаточно дружен со мной, чтобы не отказать в подобной услуге. Он “взял”, то есть сомкнул на загривке у Марсика свои челюсти и в течение примерно полутора минут мотал его. Шпиц верещал не столько от боли, сколько от ужаса.

Больше Марсик никогда не трогал меня, а с Ричардом мы стали настоящими друзьями.

Павлик уже давно подтянулся по арифметике, но Галя все равно очень часто бывала у нас. Только я теперь этому не особенно радовался. Почему-то мне нравилось быть с Павликом вдвоем, как раньше, как в тот вечер, когда мы кончили читать “Остров сокровищ”. Игра уже не увлекала нас как прежде, хотя мы не признавались в этом даже самим себе. Часто Галя и Павлик заговаривали совсем о другом, когда перед ними светился голубой камень. Они не обращали на меня внимания, и мне становилось скучно. Но я никогда не мешал им, тихо сидел рядом.

Однажды Павлик приболел и не ходил в школу. Галя пришла после уроков и рассказывала, как прошел в классе день. Я листал “Зверобоя” Купера.

– Павлик, что такое томагавк? – спросил я, увидев в книге незнакомое слово.

– Подожди, Андрейка, не мешай, – отмахнулся он. – Говори, Галя, что было на физкультуре?

Мне стало обидно до слез: все с ней и с ней, а я, значит, не нужен.

– На уроке физкультуры, – говорила Галя, – мы играли в “третий-лишний”.

Эти слова обожгли меня. “Это я у них третий-лишний”, – пришла в голову мысль. Я соскочил со стула и пошел к двери, стараясь проглотить в ставший в горле комок.

– Андрейка, ты куда? – окликнул меня Павлик.

Я ускорил шаги. Павлик догнал меня в коридоре, и я наконец заплакал, прислонясь головой к косяку. Подошла Галя, стала расспрашивать, что случилось.

– Ничего, – всхлипнул я, дергая плечом, чтобы сбросить ее руку.

– Галка, иди в комнату, – вдруг сказал Павлик. Она пожала плечами и ушла.

– Да что с тобой, Андрейка? – допытывался Павлик.

– Вам… на меня… наплевать… Ну и не надо! Осенью пойду в школу. и у меня будет много товарищей!

– Андрейка, зачем ты глупости говоришь… Мы же все время вместе…

– Больше не будем вместе, – мрачно изрек я. Во мне начала пробуждаться гордость. – Я лишний.

– Мы с тобой настоящие друзья, Андрейка, ты же сам знаешь.

– Неправда!

– Правда! Просто Галка тоже мой товарищ, и я хотел, чтобы мы дружил втроем.

– Я тоже хотел, а вы не стали.

– Как это не стали?

– Да так.

“Врет еще”, – подумал я.

– Хочешь, докажу. что я твой друг? – вдруг спросил Павлик.

– Докажи…

– Когда у тебя будет день рожденья, я подарю тебе камень.

– Правда?!

– Обязательно.

Для меня это было лучшим доказательством дружбы.

– Ладно, – сказал я.

– Ты больше не злишься? – смущенно спрашивал Павлик.

– Нет…

– Ну, пойдем, – он тянул меня в комнату.

– Я лучше завтра приду.

Мне было стыдно перед Галей за свои слезы, и я ушел к себе в комнату.

На следующий день мы не вспоминали о ссоре.

Стояло солнечное майское утро. На нашем тополе появились клейкие листики. и он стоял, словно окутанный зеленым туманом.

Мама, Лена, Павлик, Володя и я сидели на крыльце. Недавно приходил почтальон, принес от Саши письмо. Мама была радостная, как всегда в таких случаях. Она шутила со мной и с Павликом.

Примчалась Галка со своим вечным спутником – Ричардом, тряхнула косами, щелкнула Павлика по загривку. Ей тоже было весело.

– Поздоровайся, Рик, – велела она. Пес сел и поднял лапу.

– Какая громадная собака. И умная, – сказала мама. – Вот бы нам такую. Никого бы не пустила в квартиру. А то ни одного мужчины в доме…

Володя фыркнул и удалился с крыльца походкой смертельно оскорбленного человека. Лена захохотала.

Во дворе появилась Анна Васильевна. Я никогда раньше не видел ее такой. Она запыхалась, будто долго бежала, на раскрасневшемся лице была радостная улыбка человека, на которого свалилось неожиданное счастье.

– Война кончилась, – сказала она.

То, чего ждали со дня на день, все же пришло неожиданно.

Кончилась война. Значит, теперь обязательно вернется Саша. Значит, больше не будет страшного слова “похоронка”. Значит, начнется с этого дня волшебная жизнь, которую я почти не помнил, которую называли словом МИР. Почему же плачет мама? И Анна Васильевна, которая только что смеялась…

– Это от радости, – шепчет Павлик.

А мне совсем не хочется плакать. Мне хочется смеяться, петь, веселиться. От избытка чувств я хватаю за уши Рика, валю его на землю, и мы катаемся по траве.

– Дай бог, чтобы дети больше ни разу не видели войны, – говорит мама.

А в синем, синем, как море, небе распускает клейкие листья тополь.

У Павлика и Галки наступили первые в жизни экзамены. Они готовились вместе, и я не мешал им. Теперь уже было не до обид, если на меня не обращали внимания или даже просили уйти из комнаты.

Но вот кончилась пора экзаменов. Вечером мы снова собрались вместе.

– Давайте, посмотрим камень, – предложил я.

Павлик зажег в жестянке огарок солнечной свечки. Было светло, и камень горел слабо. Огарок начал коптить.

– Собирается буря… – начал Павлик.

– В Индийском океане, – сказал я.

– Угу… Над морем предгрозовая тишина…

Камень темнел. Фигурка корабля едва виднелась.

– Налетел шквал. Небо затянулось мраком. Корабль борется с волнами. Выдержит ли он бурю? Доплывет ли до светлых солнечных берегов?

Камень погас. Павлик снял крышку. Из жестянки поднялся тонкий дымок.

– Свечка погасла.

Павлик полез в коробку с елочными игрушками.

– Кончились свечки, – сказал он через минуту. – Надо будет потом еще поискать, может быть, в шкафу остались.

Но больше мы не видели, как горит голубым огнем камень с берега моря.

На следующий день у Павлика возникли какие-то разногласия с матерью, и та в наказание заперла его в комнате, а сама ушла на работу. Некоторое время Павлик бурно выражал свое негодование, но потом успокоился: очевидно, сел за книгу.

Я вышел во двор и увидел Галю.

– Павлик дома? – спросила она.

Я объяснил, что Павлик заперт.

– Ой, как же быть? – огорчилась она. – Я ведь сегодня вечером уезжаю, Андрейка. В Ленинград.

– В Ленинград?! Что же ты молчала!

– Я не знала. Папа хотел сюрприз сделать… Мне так хотелось попрощаться с Павликом, – продолжала Галя. – Что же делать, Андрейка?

Я думал. Окна квартиры Павлика выходили в соседний двор. Одно из наших окон было тоже с той стороны. Но мама до сих пор не выставляла там раму. Я решился.

– Влетит тебе, – с сомнением сказала Галя, когда я начал отдирать от рамы бумажные полоски.

– Ну и пусть. Помоги.

Мы кое-как вытащили раму и вылезли в окно.

Павлик сидел на подоконнике. На коленях у него лежала книга.

– Павлик!

Он обрадовался, открыл окно.

– Лезьте.

Мы влезли.

– Галя уезжает, – сказал я.

В соседнем саду под окнами цвела черемуха. Собирались облака. Небо потемнело, кусты замахали белыми ветками.

– Павлик, смотри, что я тебе принесла. Тебе и Андрейке…

Галя достала из кармашка маленький ученический компас с самодельной цепочкой из медной проволоки. На конце цепочки висел бронзовый якорек.

– Это папа сделал.

Из-за крыши появились лохматые серые тучи. Ветер рванул и стих. Ветки покачались, застыли в плотной тревожной тишине.

– А что подарить на память тебе? – сказал Павлик.

– Ну что ты! Ничего… Или… если не жалко, отдай мне камень…

Скоро у меня будет день рождения…

Павлик растерянно смотрел то на меня, то на Галю.

– Понимаешь, Галя, я обещал его Андрейке, – начал он нерешительно.

– А, ну не нужно тогда…

И она весело заговорила о другом.

А Павлик сосредоточенно думал.

– Галя, Андрейка! А если разбить камень пополам?!

Я понимал, что дело не в камне. Сказка кончилась, а дружба осталась. И Галя это понимала. И Павлик.