То, что ярость может заключать в себе столь опасный эротический аспект, для молодой женщины стало открытием. Без которого я бы отлично обошлась, мрачно подумала Джессика, чувствуя, как по телу разливается жаркая волна физического возбуждения. Потрясенная, сбитая с толку, она негодующе отрицала в себе подобные чувства — и все же была не в силах с ними справиться. Ей оставалось лишь одно: плотнее запахнуть на груди шаль.
— Мне, между прочим, уже доводилось делить с тобой постель, Рэндалл, — язвительно напомнила Джессика. — И я на собственном опыте убедилась, что тебе абсолютно нечего предложить, к чему стоило бы ревновать. Если бы ты вдруг решил ко мне прикоснуться… или… или поцеловать меня, мне было бы все равно, уверяю тебя.
— Что ж, давай проверим, — предложил Рэндалл, и в его голосе зазвучала уязвленная мужская гордость.
Только тут Джессика с ужасом поняла, что происходит и чем это может ей грозить. Рэндалл оскорбил ее и унизил, она оскорбила и унизила его в ответ. Но Рэндалл терпеть не может оставаться в проигрыше!
Вернуться в дом, к гостям, — и немедленно! — решила Джессика. Но Рэндалл уже шагнул вперед и притиснул ее к перилам террасы, опершись о них ладонями по обе стороны от молодой женщины. Они стояли лицом к лицу. Джессика чувствовала, как бьется его сердце, медленно, тяжело и размеренно, и как трепещет в груди ее собственное.
Волной накатили мучительно-противоречивые эмоции, с которыми она отнюдь не была готова иметь дело, сбивая с толку, приводя в бешенство. О, это неодолимое, так хорошо знакомое желание! Неужели она могла забыть его? Конечно же нет!
Но прошлое осталось в прошлом, а сейчас они в настоящем, и то, что злополучное чувство пробудилось в ней снова, ровным счетом ничего не значит! Ей этот человек не нужен. Она терпеть его не может! Он ей противен! А внезапно всколыхнувшаяся страсть — это так, пустяки, отголосок былого, иллюзия, последствия нервного напряжения, убеждала себя Джессика.
Но все ее существо властно тянулось к Рэндаллу. Физическое влечение смешивалось с неприязнью и страхом, пьянящая смесь чувств ударяла в голову, и сердце билось сильнее.
Рэндалл наклонился совсем близко. Ресницы его, такие густые и слишком длинные для мужчины, чуть подрагивали. Он не сводил с нее пристального, гипнотизирующего взгляда.
— А помнишь, как я впервые поцеловал тебя?
Этот нежданный вопрос поверг Джессику в панику. Разом утратив дар речи, молодая женщина негодующе замотала головой.
— Тебе было всего семнадцать, — задумчиво продолжал Рэндалл, — и ты так смотрела на меня… на мои губы… огромными, жадными глазами, без слов говоря, как тебе хочется ощутить их прикосновение на своих губах. Куда бы я ни шел, куда бы ни повернулся, я видел тебя и эти молящие, тоскующие, выразительные глаза…
В бессильной ярости Джессика стиснула кулаки. Ну не подло ли это — так унижать ее гордость, выставлять на посмешище ее детскую влюбленность? Точно опытный хирург, орудующий остро отточенным скальпелем, Рэндалл слой за слоем взрезал защитную плоть, добираясь до самого сердца — живого, трепещущего, уязвимого…
Джессике хотелось разрыдаться, да так сильно, что в груди стеснилось, словно от боли. Только она скорее умрет, чем доставит негодяю удовольствие полюбоваться на ее слезы!
Вместо этого молодая женщина призвала на помощь остатки собственного достоинства, воинственно выставила вперед подбородок и пожала плечами.
— По-твоему, я в тебе души не чаяла, да?
— Души не чаяла? — усмехнулся Рэндалл. — Да это слабо сказано. Ты просто умоляла меня переспать с тобой. Ты говорила…
— Мне было всего семнадцать, Рэндалл! — резко оборвала его Джессика, терпение которой иссякло. — Я была скорее ребенком, чем женщиной. Я видела в тебе мистера Совершенство — солнце, луну и звезды одновременно. Да всякий раз, когда ты глядел на меня, я приходила в экстаз, — сказала она, очень надеясь, что предельная откровенность приведет в чувство в первую очередь ее саму.
Но, вместо того чтобы надменно отмахнуться от ее слов, Рэндалл неожиданно мягко произнес:
— Знаю. Я, бывало, нарочно смотрел на тебя в упор и видел, как ты трепещешь и замираешь от восторга. Выдавали тебя глаза: они темнели от страсти, зрачки расширялись, а потом напрягалось горло, ты пыталась сглотнуть… и не могла. Потом набухала грудь, соски затвердевали и приподнимались так, что ты, проследив мой взгляд, вспыхивала до корней волос. Но было уже поздно: ты ничего не могла с собой поделать. Ты так трогательно вздрагивала всем телом, а я все глядел на тебя, не отводя глаз, и…
Не в силах выносить эту пытку и далее, Джессика рванулась вперед. Пусть, обратившись в позорное бегство, она лишь сыграет ему на руку, лишь бы поскорее оказать вдали от него, не слышать больше ни слова!
И это было ошибкой. Рэндалл схватил ее за плечи и удержал на месте, победно улыбаясь, ведь молодая женщина сама дала ему повод применить силу!
Возможно, любовь и превращает похоть в нечто более утонченное и жизнеутверждающее, но вот ярость имеет эффект прямо противоположный, с замирающим сердцем отметила Джессика, когда Рэндалл властно, едва ли не грубо, приник к ее губам. Ярость превращает желание в некую темную, первобытную, смертоносную силу. Силу испепеляющую, уничтожающую, разрушительную…
Молодая женщина глухо застонала. Тело, во власти жажды настолько неодолимой, что в глазах темнело, предало ее, разом сбросило оковы самоконтроля. Испепеляя все на своем пути, в крови разлилась жидкая лава.
Она уже не была Джессикой Робинс — выдержанной, невозмутимой, рассудочной интеллектуалкой. Ей на смену пришла другая Джессика, мечтающая лишь об одном: насладиться жаркими поцелуями Рэндалла, ощутить его сильные ладони на своем теле. Пусть он ласкает ее, не останавливаясь, пусть до боли сжимает грудь и тут же усмиряет эту боль нежными прикосновениями…
Между ними не осталось места для утонченности, для прикосновений несмелых и робких. Страсть, что слишком долго таилась под спудом, полыхнула слепящей вспышкой белого пламени и забушевала, сметая все преграды.
Джессика всхлипнула, не в силах сдерживаться, когда Рэндалл просунул колено между ее ног и тяжело навалился на нее так, что она ощущала его напрягшееся, пульсирующее естество. Где-то внутри всколыхнулся ответный жар, а рука Рэндалла тем временем скользнула в вырез платья, накрывая обнаженную грудь. Джессика затрепетала, слишком живо представляя, как язык его коснется ее соска, а затем — его губы, их мягкие, втягивающие движения, в то время как сам Рэндалл…
Двери на террасу распахнулись, в тишине ночи зазвенели смех и музыка. И Джессика немедленно вернулась на грешную землю — со свежей раной в сердце, ибо Рэндалл отстранился от ее губ и разомкнул объятия.
— Рэндалл! Я тебя везде ищу! — окликнул его кто-то из гостей.
Дрожащими руками Джессика поправила платье. Не удостоив Рэндалла и взглядом, она отрешенно уставилась в темноту ночи.
Во всем теле ощущалась мучительная тяжесть и леденящий холод. При мысли о том, что она, идиотка, допустила только что, Джессике становилось плохо. Ах, если бы она только могла позволить себе пройти мимо Рэндалла, не оглядываясь, и так шагать все вперед и вперед, пока не пересечет границу графства Марри… Но ведь есть еще Джастин! Рэндалл, не задумываясь, погубит ее младшего брата — словно муху прихлопнет! — стоит ей выйти из повиновения. И Джессика отлично об этом знала…
* * *
Ужин подошел-таки к концу. У Джессики скулы сводило от непрестанных улыбок, глаза щипало, в голове пульсировала тупая боль, а Рэндалла она ненавидела так, что и словами не выразишь! До сих пор молодая женщина даже не подозревала, что способна на ненависть подобной силы.
Вернувшись в гостиную вместе с ней, Рэндалл крепко держал невесту под локоть на протяжении всего вечера. Вот так же не расстаются со шляпой или с тростью, с горечью думала она.
Молодая женщина ничуть не удивилась, когда после нескольких неудачных попыток завладеть вниманием Рэндалла мадемуазель Бланш демонстративно уединилась с лысоватым джентльменом не первой молодости. Как Джессика уже знала, это был владелец частного музыкального канала на телевидении. Когда он покидал яхту, миниатюрная француженка льнула к нему, как былинка к дубу на сильном ветру. Отчего, видимо, этот отнюдь не спортивного вида мужчина чувствовал себя настоящим суперменом.