В письме, доставленном птицей-вестником, альд Каррагант извещал о том, что после сильных ливней оползнем накрыло единственную дорогу, соединявшую с внешним миром горное владение его старого друга, у которого альд гостил, проводя время в охоте на свирепых снежных барсов. Альд выражал сожаление, что не может преклонить колени у гроба брата в этот печальный месяц. Альд заверял, что молится за брата там, в горном владении на континенте, и что при первой же возможности вернется домой (а путь от Грозных гор был неблизкий). Альд просил сообщить главному турнирному трубачу в Имме, чтобы на него, Карраганта, не очень рассчитывали на ближайшем турнире Звездных Мечей, потому что он вряд ли сможет до начала турнира выбраться из своего неожиданного заточения.
Альдетта Мальдиана сообщила о послании альда Карраганта во время завтрака, когда все домашние собрались в малом зале. В ее красивых серых глазах таилась боль, и Аленор догадывался о причине этой боли. Из разговоров домочадцев он знал, что не очень-то верят они в то, что участившиеся отлучки альда Карраганта на континент связаны с посещением старых друзей. Не к старым друзьям ездил альд, и не ради охоты, хотя и привозил звериные шкуры… Да и раздражительность отчима, его внезапные приступы ярости и участившиеся ссоры с альдеттой Мальдианой тоже о чем-то говорили.
Аленор не считал себя вправе судить о поступках матери, спустя год после смерти мужа согласившейся разделить ложе с альдом Каррагантом. Он никогда не заводил разговоров на эту тему – да и, в общем-то, жил в своем особом мире, мире неясных юношеских мечтаний, куда не допускал никого, даже близких друзей. Ему вполне хватало собственного мира, не имевшего пока точек соприкосновения с мирами других живущих.
Альдетта Мальдиана бесцветным ломким голосом известила домашних о послании альда Карраганта. Опустила глаза и склонилась над тарелкой, ловко поставленной перед ней неслышным проворным глонном. Аленор увидел, как после этих слов поджала губы сухонькая альдетта Агиланта, его бабушка, мать его матери. Как переглянулись дядя матери, весельчак и шутник альд Фалигот и чопорная тетка отца альдетта Жанессилья. Как нахмурила выщипанные накрашенные брови альдетта Радлисса – мать альда Карраганта. Как вздернул голову и выставил перед собой вилку отец Карраганта альд Беонаст. Как робко повела плечом всегда молчаливая и грустная кузина Элиния… В полной тишине все принялись за еду, и только потом, когда уже принесли горячий зеленый напиток, альд Фалигот с усмешкой сказал в пространство: «Что-то расползались, однако, оползни. Приползет вот такой – и не уползешь от него, враз доползаешься». Шутка у него явно не получилась, никто не улыбнулся, и Фалигот принялся с излишним усердием дуть на горячий напиток, обхватив бокал обеими руками.
А после завтрака Аленор оседлал коня и направился прямо навстречу еще не успевшему разогреться солнцу, в город Имм, где надлежало ему предупредить главного турнирного трубача турнира Звездных Мечей о том, что нужно искать замену альду Карраганту. Конь резво бежал по утренней прохладе, в спину дул попутный ветерок – и еще задолго до полудня юноша добрался до города. Попетляв по старинным центральным улицам, он отыскал дом трубача и передал просьбу отчима. Задерживаться там особо не стал и от приглашения к столу отказался. Посидел из вежливости на террасе вместе с хозяином, выпил за короткой беседой бокал темного, с приятной горчинкой пива и откланялся. Оставив коня пастись на Конских лугах, побродил немного по городу, заглянул в Оружейный клуб – узнать последние новости. А проходя мимо торжища, вспомнил просьбу альда Фалигота и свернул к длинным торговым рядам. Дядя матери любил, сидя за книгой в садовой беседке, нюхать табак. Но не всякий табак, а только черный илонский, без примесей, от запаха которого шарахались кони и глаза вылезали на лоб. Насчет глаз Аленор знал точно, потому что как-то раз угостился у родственника. И больше уже не решался пробовать.
После довольно долгих поисков молодой альд наконец купил то, что должно было наверняка устроить придирчивого в этом вопросе весельчака Фалигота. И начал проталкиваться к выходу, придерживая меч, который в этой кутерьме запросто могли ненароком оторвать вместе с ножнами. Рассудив, что он быстрее выберется с торжища, если пойдет кружным путем, в обход толпы, юноша свернул к рядам менял и направился вдоль забора, где лохматыми клубками грелись на солнце беззлобные собаки. Обходя пятнистую мерийскую палатку, он услышал громкую ругань. На скамейке у палатки были разложены пучки высушенных трав, стояли мелкие разноцветные блюдечки с разными семенами и небольшие узкие сосуды с целебными смесями. На высокой подушке у скамьи сидела молодая мерийка в длинном черном платье и традиционном черном платке, скрывающем волосы и завязанном на затылке. На груди ее тепло сияло на солнце ожерелье из крупных лазурных камней, и это значило, что мерийка здешняя, иммская, а не пришедшая откуда-нибудь из Мелководья или с Пустынного берега. Из палатки высовывалась чумазая от синих ягод девчушка, тоже черноглазая и тоже в черном наряде, и с ожерельем поменьше. Она испуганно таращилась на плечистого приземистого орра. Орр был увешан кинжалами чуть ли не с ног до головы и смахивал на разукрашенный куст праздника весеннего равноденствия, который с песнями и плясками пускают вниз по реке переселенцы-доляне. Он то ли не отошел еще после вчерашнего, то ли успел набраться с утра. Орр тряс бритой наголо, исцарапанной на макушке головой, грозил кулаком сидевшей напротив с каменным лицом мерийке и, покачиваясь, поносил ее на чем свет стоит.
– Такие вот, как ты, так и норовят всучить всякую гадость! – вопил орр. – Что ты мне говорила вчера, проклятая? Я просил у тебя средство от изжоги, а ты мне что подсунула? Весь вечер промаялся животом от твоего снадобья, а сегодня изжога еще сильней! Решила посмеяться над Кронком Пять Кинжалов? Или отравить меня вздумала? Говори немедленно!
– Если ты вчера запивал вином снадобье от изжоги, то немудрено, что у тебя схватило живот, – невозмутимо ответила мерийка, но Аленор заметил, что она побаивается разгневанного, крепко нетрезвого орра. – Меня не было здесь вчера, я только сегодня на рассвете поставила палатку. Иди своей дорогой, не цепляйся ко мне. Всякое снадобье надо…
– Ты еще препираешься, проклятая! – не дослушав ее, взревел распалившийся орр, выкатив глаза и хватаясь за кинжал. – Вместо того, чтобы признаться в подлом умысле!
Мерийка побледнела. Девчушка испуганно втянула голову в плечи и замерла во входном проеме палатки, сидя на корточках и не сводя блестящих, полных слез глаз с вошедшего в раж орра. Толпе не было никакого дела до этой стычки, и только Аленор остановился неподалеку и наблюдал за происходящим.
– Пусть твои снадобья жрут собаки! – выкрикнул орр, с силой пнул скамейку с травами и семенами и принялся топтать и месить сапогами посыпавшиеся на утрамбованную землю снадобья. – Сама теперь жри! – ожесточенно приговаривал он. – Сама теперь жри свою отраву! Сама! Сама!
У еще больше побледневшей мерийки сузились глаза. Не вставая с подушки, она беспомощно огляделась. Девочка в палатке уткнулась лицом в колени и тихо заплакала. Ее острые плечики затряслись, словно она оказалась на лютом морозе. Посетители торжища обходили стороной разбушевавшегося вооруженного орра – убить-то, конечно, не убьет, но порезать спьяну может.
Два года назад, в Мелководье, Аленору доводилось встречаться с мерийками – собирательницами трав. На каменистой равнине его конь, оступившись, до кости рассек ногу. Рана загноилась, и уже не конь вез Аленора, а Аленор вел коня. И если бы не мерийки, пришлось бы юноше пешком шагать по пустынным просторам и тоскливым болотам Мелководья. Аленор знал, сколько труда и времени тратят мерийки на то, чтобы разыскать нужные растения, обработать их и приготовить целебные снадобья.
Когда встревоженный взгляд мерийки остановился на нем, юноша решительно шагнул к опрокинутой скамейке и крепко схватил за плечо бритоголового орра, под подошвами которого хрустели раздавленные блюдца. Впрочем, юноша вмешался бы, даже если бы и не знал, как достаются мерийкам их снадобья.
