В полупустом салоне приятно пахло кожей.

Когда Владимир вышел из автобуса, толстая сизая туча, похожая на великанскую подушку, уплывала на восток. Дождик закончился, оставив о себе память в виде блестящих капель на зеленой траве и небольших луж на асфальте.

Пройдя два квартала, Владимир свернул в подворотню. Миновал ее и направился под вывеску «Частная школа Игоря Пороховщикова: обучение искусствам». Массивная дверь бесшумно распахнулась.

Он прошел мимо художественной мастерской, где сиротливо стояли мольберты. Прошел класс, отведенный для занятий музыкой. Сейчас в нем было тихо. Так же как в танцевальном зале и скульптурной мастерской.

Споткнувшись о неприятно высокий порожек, Владимир вступил в помещение библиотеки. Здесь его ждали. За круглым столом темного дерева сидели пятеро. При появлении нового человека разговоры смолкли, и воцарилась тишина. Слышно было, как ветер слегка шелестит занавеской.

– Добрый вечер, – сказал Владимир, подходя к столу. Папка с шуршанием легла на столешницу.

На вопросительный взгляд отозвался плотный мужчина средних лет.

– Все в порядке, – сказал он, оглаживая стального цвета стрижку ежиком, в которой едва заметно серебрились нити седины. – Я проверил. Нас не подслушивают.

– Это хорошо, – сказал Владимир и сел. – Кто у нас сегодня собирал информацию?

– Я, – отозвался высокий юноша, такой худой, словно несколько лет прожил на хлебе и воде. – По последим данным – сто сорок погибших, более пятисот раненых.

– Как всегда, они занижают цифры, – задумчиво проговорил Владимир. – Что со звонком?

При этом вопросе все посмотрели на молодую женщину, единственную среди собравшихся мужчин.

– Все нормально, – торопливо сказала она. – О Российском национальном комитете вновь кричат по телевизору…

– Это хорошо, – Владимир кивнул. – Реклама еще никому не мешала…

На лицах сидящих обозначились довольные ухмылки.

На мгновение он замолчал, обвел взглядом соратников.

– Я виделся со связной, – слова выходили какими-то тяжелыми, словно их вырубили из камня.

– Что же сказали наши друзья с Брайтон-Бич? – спросил кто-то.

– Они довольны нами, – Владимир вздохнул, – но требуют большего…

– Чего же? – искренне удивился худой юноша.

– Дело в том, что, – он замолчал, – им удалось достать ядерную бомбу. Вскоре она будет доставлена в Москву.

Единый вздох удивления прокатился по помещению.

– Что? – худой не удержался, вскочил. – Нам не дадут этого сделать!

– Почему, Иван? – спокойно возразила женщина. – Никто не смог помешать арабам в две тысячи одиннадцатом взорвать Вашингтон! Чем мы хуже?

– Тогда не было СКС! – лицо Ивана корежила судорога, глаза сверкали.

– Стойте! – резко сказал Владимир, вскидывая руку. – Ты, Иван, сядь. Татьяна, молчи!

Гам стих. Иван опустился в кресло.

– Специальная Контрольная Служба сейчас не та, что сто лет назад, – медленно проговорил Владимир. – Они привыкли к тому, что никому даже в голову не приходит посягнуть на ядерное оружие! И уже то, что с одного из хранилищ в Северной Америке удалось похитить бомбу, говорит о том, сто Служба слаба! Груз уже в пути, и вопрос не в том, сумеем ли мы использовать его. Я уверен – сумеем! Вопрос в том, стоит ли нам это делать… Одно дело – уничтожить здание, а другое – разрушить половину огромного города!

– Ради нашего дела можно пойти на все! – резкий, скрипучий голос раздался из угла, и невольно все повернулись к его обладателю.

– Ты так думаешь, Игорь? – спросил Иван, нервно оглаживая подбородок.

– Да, – Игорь Пороховщиков, хозяин школы искусств, двинул рукой и инвалидная коляска, в которой он сидел, слегка переместилась. – Пусть сгинет этот город, в котором от русских и России осталась только память! Пусть он превратится в радиоактивный ад! Зато во всем мире вспомнят, что есть еще такой народ – русские! Я – за!

– Я тоже за, – сказал плотный мужчина, и слова его были полны горечи. – У нас в Конторе в последнее время все хуже смотрят на тех, у кого в идентификационной карте записано «русский»! Наши нынешние действия – что комариные укусы! Пора показать, кто в стране хозяин!

– Я понял тебя, Николай, – кивнул Владимир. – Спецслужба, сотрудники в которой подбираются по национальному признаку, обречена на деградацию. Кто еще хочет сказать?

– Я против, – плечистый здоровяк нервно дернул головой. – Не дело это. Вот. Плохо так делать. Ненависть – это плохо. Показать другим, что они не правы – хорошо, а так – плохо…

– Ладно, Станислав, не мучайся, – рассмеялась Татьяна. – Все мы знаем, что ты плохой оратор. Но я хочу сказать, что ты не прав! Взрыв этот будет не актом ненависти, – голос женщины звенел от напряжения, словно готовая порваться струна. – Кого можно ненавидеть? Азиатов и кавказцев, которые сейчас распоряжаются от Калининграда до Владивостока? Они недостойны нашей ненависти! Если мы взорвем бомбу, то только от любви, от любви к своему народу, который надо спасать… Любыми средствами, не останавливаясь ни перед чем!

Татьяна откинулась в кресле. Грудь ее вздымалась, а глаза горели, словно две голубые лампочки.

– Ты хорошо сказала, – прервал наступившую тишину Иван. – Я сомневался, но теперь тоже согласен.

Станислав что-то мрачно пробурчал, но его никто не слушал.

– Тогда все решено, – пожал плечами Владимир, ощущая как напряжение, не покидавшее его с момента встречи со связной, сползает с плеч, словно старая, тесная одежда. – Мой голос ничего не решает. Тогда ждем груз, а по следующей акции – продолжаем реализацию намеченного плана.

Он улыбнулся и обвел взглядом собравшихся.

– С деловыми вопросами покончено. Теперь можно отметить сегодняшний успех!

– Я купил шампанского! – зажужжал моторчик инвалидной коляски, и Игорь покатил в угол, где в тени шкафа прятался небольшой холодильник, похожий на правильной формы обломок айсберга.

Они пили вино и разговаривали о пустяках, а через окно в комнату потихоньку вползали сумерки.

В кабинете, несмотря на то, что за окном стоял теплый весенний вечер, было холодно. Изморозью тянуло от массивного рабочего стола, стул казался сделанным изо льда.

Виктор второй час сидел за компьютером, просматривая отчеты работавших на месте взрыва оперативников, но толку было мало. Последней по внутренней почте поступила краткая информация от Тенгиза, который руководил группой, занимавшейся телефонным звонком. Но и здесь зацепок не было никаких – запись искаженного голоса да словесный портрет, под который подходит каждая десятая москвичка…

Все почти так же, как и месяц назад, когда взорвали небольшое здание в Солнцево. Тогда тоже был звонок, и ответственность брал на себя Российский национальный комитет. Правда, жертв тогда было гораздо меньше…

Он отвернулся от монитора, потянулся к шкафчику, в котором хранил кофе и чайник, но резкий сигнал вызова заставил майора вздрогнуть. Тревожным алым светом замигала лампочка на столе.

Выругавшись про себя, Виктор нажал клавишу селектора, и произнес как можно спокойнее:

– Слушаю вас, товарищ полковник!

– Быстро ко мне! – человек с той стороны селектора был разгневан, и голос его громыхал почище июльской грозы. – Со всеми материалами по сегодняшнему взрыву!

– Есть! – ответил Белкин.

Суровый голос стих. Но легче майору от этого не стало. Он поспешно вскочил и принялся судорожно собирать отчеты. Когда полковник Мухаметшин, начальник антитеррористического отдела УВД Москвы, разгневан, то торопливость не бывает излишней.

Собрав бумаги, Виктор выбрался в коридор. Там было пустынно и тихо. Для большинства сотрудников рабочий день закончился. Выбросив из головы мысли об ужине в кругу семьи, майор решительно направился к кабинету начальника.

Там кипела жизнь. Секретарь – молодой лейтенант, остервенело колотил по клавишам. Рядом с ним сидел хмурый капитан из технического отдела и время от времени что-то подсказывал.