— Нет, я звонила туда вчера, моя мама сказала бы… Джинджер не была там очень давно. Я не спрашивала маму прямо, потому что не хотела волновать ее; они с Джинджер всегда были близки.

— Что будем делать? — спросила Венди и посмотрела на Хилду.

Само собой разумелось, что на Хилду ложится основная тяжесть в принятии решения.

— Если сегодня вечером ничего не изменится и Джинджер так и не объявится, придется сообщить полиции.

— Вы думаете, все так серьезно? — Мэгги не хотела верить. Но, подняв глаза и столкнувшись взглядами с Хилдой, она боязливо поежилась. — Да, полиции сказать надо.

Когда через десять минут Мэгги вошла в холл своей квартиры, она расплакалась. Напряжение немного спало. Хорошо, что ни Венди, ни Хилда не могли читать ее мысли. Они слишком озабочены своими. А Хилда, кажется, не просто ненавидит Стивена, а готова задушить его собственными руками. Странно все это.

Мэгги и Венди не знали истинных причин глубокой ненависти, испытываемой Хилдой к Стивену Бакстеру. Хилда доверяла только Джинджер. Джинджер сумела понять, что под спокойной оболочкой рациональной деловой женщины скрываются огненные демоны, которых Хилда слушала охотнее, чем доводы рассудка. Джинджер не обладала непосредственностью Венди или немедленной отзывчивостью Мэгги, но она отличалась особой интуицией и без труда понимала душевное смятение Хилды.

И теперь бремя вины полновесно легло на плечи Хилды. Ее Джинджер, ее бедная милая подруга в беде. И, возможно, ее исчезновение связано с западней, которую они устраивали для Стивена. Неужели ему мало пятидесяти тысяч? Он вернулся, чтобы добрать остатки, или, возможно, послал кого-то еще? Хилда молила Бога, чтобы этот человек не причинил вреда ни Венди, ни Мэгги, ни Джинджер. Менее всего она ожидала, что пострадает умная уравновешенная Джинджер, которая к тому же с самого начала недоверчиво отнеслась к обворожившему всех и вся Стивену Бакстеру.

Хилда ехала домой на довольно большой скорости, которой почти не чувствовалось в салоне ее новенького «бьюика», но внезапно страшная мысль заставила ее резко сбросить скорость и съехать на обочину. Только вчера вечером она обратила внимание на последнюю полосу газеты, заполненную фотографиями пропавших без вести. Почти все исчезнувшие при загадочных обстоятельствах были женщинами. Говорят, тело не часто удается найти…

Суставы пальцев у Хилды побелели, так сильно она вцепилась в руль.

— Пожалуйста, Господи, — прошептала она. — Пожалуйста…

Она чувствовала себя совершенно разбитой, пустой. Все чувства и эмоции из нее словно выкачали. И теперь у нее внутри простиралась бесплодная пустыня. Словно со стороны Джинджер увидела, как ее чемоданы подхватил проводник, как помог ей выгрузиться из вагона и донес вещи до такси. Оставалось решить, куда ехать. Дома ее сразу найдет Мартин, как только получит свою машину. Но вид людей, их опека и участие будут невыносимы для нее. Она никого не желает видеть и слышать.

Как только она вместе со своей живностью разместилась в такси, водитель повернулся и спросил:

— Куда везти-то?

Куда? Хороший вопрос… Джинджер закрыла глаза и затем отстраненно произнесла адрес Хилды.

Когда такси прибыло, Хилда принимала ванну. Ванная комната всегда выполняла для Хилды роль убежища, служила некой кельей, в которой она любила анализировать свои поступки, подытоживать день, местом, где проще всего было перегруппировать энергию и распределить силы. Еще в юности она открыла способ решить любую проблему. Ответ на мучивший ее вопрос всплывал сам собой в ее голове, когда она ложилась в теплую ванну и без всякой мысли расслаблялась, вдыхая ароматные испарения воды. Вода завораживала ее. Море, или река, или даже струя из-под крана казались ей самым совершенным творением Господа. Однажды она попала в настоящий японский сад камней, где хитроумный мастер между серых валунов, подернутых мхом, устроил маленькие водопадики и пустил прихотливые ручьи таким образом, что Хилда провела там целый день и даже не заметила течения времени.

Хилда погрузилась в свои мысли и воспоминания прошлого, и, когда задребезжал дверной звонок, она сначала решила не отзываться. Однако некто за дверью оказался весьма настойчивым: звонок все звенел и не давал вернуться к рассеянному течению мыслей. Неохотно Хилда вылезла из ванны, натянула банный халат и пошлепала босиком к входной двери.

— Кто там?

— Хилда, это я…

Хилда слегка нахмурилась. Присмотрелась через матовое стекло двери и затем, еще не вполне веря в реальность посетительницы, быстро отперла замок и распахнула перед гостьей дверь, с трудом осознавая собственное счастье.

— Джинджер! Входи!

Джинджер прошла за Хилдой в прихожую.

Хотя день был относительно теплый, ее била дрожь. Джинджер не смела поднять на подругу глаз. Хилда за руку ввела ее в кухню.

— Садись, — твердо скомандовала Хилда, освобождая из корзиночного заточения Наполеона.

У Джинджер, очевидно, какие-то неприятности, и немалые. Хилда поняла это с первого взгляда и решила позаботиться о подруге. Она наполнила чайник, достала бисквиты и спросила Джинджер:

— Мы терялись в догадках, где ты скрываешься все это время?

Хилда мысленно дала себе слово, что, если Джинджер откажется что-либо объяснять, она не будет выспрашивать, не станет давить на подругу.

Заметив, что Джинджер не намерена раскрывать перед ней душу, по крайней мере сейчас, она обрушила на гостью поток легкой, несущественной болтовни. Так, она сообщила Джинджер, что она недавно видела и Мэгги и Венди, рассказала про возню, устроенную соседскими мальчиками вчера вечером под самыми окнами, и про свару собак. Однако Джинджер осталась почти неподвижной, ни разу в ее глазах не мелькнул живой интерес. Это, разумеется, не кома, но и вполне живой Джинджер назвать тоже никак нельзя. Хилда почуяла настоящую глубокую драму, грозящую обернуться депрессией, с которой, как она знала по опыту общения с двоюродной сестрой, будет трудновато совладать. Трудно, но возможно. Хилда решила не терять оптимизма. Сейчас перед нею сидит глубоко травмированный человечек, уткнувшийся взглядом в одну точку и уже десять минут помешивающий сахар в чае. С этим надо срочно что-то делать!

— Джинджер, — мягко сказала Хилда, дотрагиваясь до руки подруги. — Что с тобой? Что случилось? Что-то непоправимое? Скажи мне…

Джинджер сосредоточилась на лице Хилды.

— Я… я… — Ее губы задрожали, и по всему телу прошла судорога подавленного рыдания.

Повинуясь древнему инстинкту женского сострадания, Хилда порывисто обняла Джинджер.

— Если ты переживаешь из-за денег или Стивена…

— Нет. Нет… — Джинджер покачала головой и вновь окаменела.

— Тогда что с тобой? Что стряслось? — Джинджер закрыла дрожащими руками лицо.

Она все еще не до конца понимала, что делает здесь, в кухне Хилды, зачем сюда приехала. Но она ни при каких обстоятельствах не может возвращаться в собственный дом.

— Хилда, какой я была дурой, — глухо сказала Джинджер и почувствовала, как слезы, прорвавшиеся из глаз, смочили ладони. — Я должна была знать, предполагать, но вместо этого… — Она сжала кулаки, тело содрогнулось от ненависти то ли к себе, то ли к миру. — Это было сильнее меня. Как глупо…

Терпеливо Хилда ждала, выслушивая несвязные фразы в течение нескольких минут, потом набрала в легкие воздуха, досчитала до семи и решительно заявила:

— Джинджер, почему бы тебе не начать сначала и не рассказать мне все по порядку?

К лицу Джинджер прихлынула кровь и столь же стремительно отлила, делая ее смертельно бледной.

— Я не могу… рассказать все, — сказала она. — Только немногое, если хочешь… О, Хилда, я не знаю, что мне теперь делать, как пережить…

Как я собираюсь пережить потерю любви, хотела было она сказать, но сумела остановить себя. Она опять, в который уже раз, повторила себе, что, в сущности, никакой любви и не было и Мартина, каким она его себе вообразила, не было. Ничего не было. Не было!