– Если бы твои слова слышал Григорий, творец портрета, он был бы польщен.

Разговор иссяк. Время ощутимо утекало сквозь пространство, разъединяющее их. Оно было густым и красным, как лава, текущая по склону вулкана. Филиппу стало жарко и неуютно, хотя ему казалось, что он давно научился не теряться в любых обстоятельствах.

– Над чем ты работаешь? – спросил он, чувствуя, как ускользает куда-то нить понимания, соединившая их несколько минут назад. – И как тебе удается совмещать работу дежурного врача и художника?

– А как ты совмещаешь спорт и работу конструктора?

– Не знаю, – улыбнулся Филипп. «Умница! – подумал он. – Как давно мы не разговаривали в таком ключе! К сожалению, пять лет назад я не углядел за ее внешностью серьезности думающей женщины… а сейчас, кажется, поздно!» – И все-таки? Не думал, что твои школьные, да и институтские, опыты с объемными картинками позволят тебе стать художником.

– Я тоже не думала, это все Сергей… – Она прикусила губу. – А занимаюсь я практически видеопластикой, а не тем, чем хотелось бы. Как сейчас говорят: эстетическим оформлением замкнутых пространств. Создаю интерьеры для рабочих кабинетов, комнат отдыха, кают-компаний на космолетах дальней разведки и так далее. Нельзя сказать, что рутина, однако… – Аларика махнула рукой и вдруг оживилась. – Зато в свободное время мы занимаемся «свободным творчеством». В данный момент ребят интересуют две темы: одна – моделирование чувственного восприятия мира, описанного в древних художественных произведениях, вторая – сравнительный поиск хомо сине ира эт студио, человека среднего, жившего в разные эпохи. Я веду вторую тему, и уже удалось кое-что раскопать. Мы с Витторио, это наш инженер-видеомоделист, провели сравнительный анализ исторических хроник и сохранившихся художественных полотен великих мастеров прошлых веков, вплоть до семнадцатого. Увы, глубже опуститься пока не удалось, сведения о физическом облике наших предков становятся чересчур скудными. К тому же дело осложняется ярко выраженными национальными особенностями народов, разнообразием типов лиц и методов работы художников.

– В таком случае ваш «человек средний» – фикция, – произнес скептически настроенный Филипп. – Едва ли смешение типов даст нужное решение.

– К счастью, выход нашелся – женщина, – улыбнулась Аларика. – Женщина – мерило красоты и совершенства во все эпохи. Как говорят индийские тантры: «Женщина – пальцы природы и драгоценные камни мира». Отсюда и исходит наш метод.

– Но физический облик человека изменяется очень медленно, на протяжении сотен тысячелетий, а вы хотите увидеть изменения через сотни лет…

– Ты, безусловно, прав, изменения в строении человеческого тела почти незаметны за век, зато изменения в человеческой морали гораздо разительней, и наш метод определения «человека среднего» – это отношение к нему сообразно нормам морали каждого столетия.

– Теперь понятно. И что же получилось?

Аларика включила ряд темных экранов, похожих на стенные ниши, в них заклубилась мгла, исчезла, оставив «живые» фигуры людей.

– Это восемнадцатый век. Слева – «узаконенный» средний тип женщины евроидной группы, справа – отображение идеала великих художников этого века: Рафаэля, Рубенса, Ван-Дейка, Карреджо, Рейсдаля и других.

– М-да, – хмыкнул Филипп, рассмотрев обеих женщин в странных нарядах. – Я не скажу, что идеал в данном случае выглядит лучше «среднего»… Или у меня нет вкуса?

Аларика покачала головой.

– Твой вкус формировался нашим временем. Подожди, посмотрим дальше.

Виомы погасли, затем вспыхнули вновь.

– Это уже девятнадцатый век.

Филипп приподнял брови. В правом объеме видеопроектора он увидел знакомые черты «Девочки за столом» Жана Батиста Греза. Этот портрет он видел у Станислава Томаха дома, вернее, копию, выполненную женой Томаха.

Аларика заметила его удивление.

– Тебе знакома эта композиция?

– Жан Батист Грез, «Девочка за столом».

– Верно! – теперь уже удивилась Аларика, заинтересованная его познаниями в области искусства. – Хотя и не совсем. Мы совместили два прототипа, один – «Девочка за столом» Греза, второй – «Девушка с веером» Ренуара. Я не знала, что ты знаток живописи девятнадцатого века. И кого же ты знаешь из художников, необязательно девятнадцатого столетия?

– Джона Констебля, – подумав, ответил Филипп. – Я очень люблю пейзаж, хотя с удовольствием смотрю и портрет. Еще Шишкина, Шилова, Маулара Кенье… и много других, у меня нет ярко выраженного любимца. Ну а как дела обстоят в наш просвещенный век?

Аларика вдруг смутилась.

– Понимаешь, с нашим веком все просто и все сложно. Средний тип выбрать легче, тем более что человечество постепенно приближается к единой расе, а вот идеал…

Снова сменилось изображение в виомах.

Филипп не выдержал и засмеялся. Правый «идеальный» виом отображал Аларику, левый – тоже был чем-то на нее похож.

– Извини, – сказал он, заметив, что женщина нахмурилась, и прервал смех. – Я смеюсь, потому что невольно ожидал увидеть тебя и справа, и слева.

– Шутка ребят, – пробормотала она, отворачиваясь, и украдкой посмотрела на часы. Филипп с грустью понял, что пора уходить.

– Ты кого-то ждешь? – Он встал.

– Да, – со вздохом призналась она, убирая аппаратуру в стены мастерской, выпрямилась. – Честно говоря, я хотела, чтобы ты позвонил. Теперь уходи, за мной сейчас придут.

«Кто?» – хотел спросить он, но вместо этого спросил:

– Мы еще увидимся?

– Это будет зависеть не только от тебя.

Филипп сдержал вздох и кивнул в ответ, словно не ожидал иного.

– Тогда до связи.

– До связи, конструктор, – сказала Аларика, подавая руку, хотела что-то добавить, но передумала.

В коридоре он наткнулся на бегущего человека, прошел несколько шагов, и только потом его озарило. Он оглянулся, но мужчина уже завернул за угол, слабо пискнул входной сигнал двери.

Дома он с полчаса слушал новости космоцентра, передаваемые по каналу всемирного информвидения. Попробовал вызвать Томаха, но бесстрастный голос домашнего координатора сообщил, что Станислав не появлялся. Киб-секретарь отдела, куда осмелился позвонить Филипп, ответил лишь, что инспектор Томах на задании, но какое задание, где его выполняет Станислав – секретарь не знал или не имел права сообщать.

Филипп снова загрустил, потом вспомнил совет Травицкого и решил навестить один из любимых уголков лесной природы, дабы развеять легкую меланхолию от дум. На этот раз он выбрал Центрально-лесной заповедник, расположенный в северо-западной части Среднерусской возвышенности, на водоразделе Волги и Западной Двины.

С тех пор как погибли отец и мать, уроженцы здешних мест, Филипп не посещал заповедник и «те места, куда нет-нет по зарастающему следу уводит память прежних лет», говоря словами древнерусского поэта Глинки.

Центрально-лесной заповедник – царство елей, берез, липы, клена, вяза и ясеня. Леса Подмосковья возле Басова в основном березовые и сосновые, заповедный же лес удивительно разнообразен.

Выключив пояс антиграва, Филипп с треском вломился в чащу рябинника и жимолости, оцарапался и пошел напрямик через гибкие кусты волчьего лыка и лещины.

Напившись из родника, он долго выбирался на знакомую поляну, чуть было не зашел в болото, расшитое по краям не созревшей еще клюквой, а когда выбрался-таки на поляну в кольце берез и ольхи, замер от неожиданности. В центре бело-розовой от клевера поляны, подмяв под себя метелки иван-чая и медуницы, лежала рысь и смотрела на человека прозрачно-желтым взглядом, поводя изредка кисточками ушей.

Филипп сделал шаг вперед, рысь встала, глядя на него внимательно и спокойно, без угрозы. Так они и стояли несколько минут, оценивая друг друга, потом Филипп решил отступить – не из боязни, просто не хотелось тревожить красивого зверя, – и в этот момент с противоположной стороны поляны, метрах в ста, из подлеска сверкнул бесшумный тоненький голубой язычок. Рысь, мяукнув, подпрыгнула, свалилась в траву и осталась лежать без движения.