Мальчик перестал светиться, хотя волосы его так и остались белыми, не седыми – а серебристыми, посмотрел снизу вверх на Дмитрия, улыбнулся, помахал ручонкой и бегом направился к лесу, исчез под деревьями. Дмитрий хотел окликнуть его, пораженный увиденным, однако сорвался со скалы… и проснулся в холодном поту, все еще видя перед собой лицо мальчишки: спокойное, удивительно чистое, приветливое, с глубокими, ясными, умными голубыми глазами.
– Приехали! – глубокомысленно произнес Дмитрий, разглядывая картину на стене спальни: могучие ели образовывают как бы величественную арку в зеленом полумраке, верхняя часть арки светится как три свечи, а луч невидимого из-за деревьев солнца освещает маленькую елочку в центре этой природной арки.
Картина называлась «Лесная готика» и принадлежала кисти Константина Васильева. Точнее – кисти Максима, ученика Дмитрия, увлекавшегося творчеством Васильева и делавшего иногда копии его полотен.
– Приехали, – повторил Дмитрий, – не сон, а кино и немцы. Не хватало детишек с колдовскими замашками.
Мысли свернули в иное русло.
Максим Петришин пришел в Школу выживания «Белояр», которой руководил отец Дмитрия Михей Олегович и в которой сам Дмитрий работал инструктором древнеславянской системы целостного движения, еще десятилетним мальчишкой. Теперь же ему исполнилось восемнадцать лет, и он подавал большие надежды стать не только мастером выживания, но и – в будущем – инструктором и наставником Школы.
«Белояр» был создан в Вологде Булавиным-старшим еще в конце двадцатого века, и ему скоро должно было исполниться двадцать лет. В принципе, двадцать лет – срок небольшой для организации нового философского течения или воссоздания древних традиций, но все великое всегда начинается с малого, а вологодская Школа выживания не только не умерла в смутные российские времена «перехода от социализма к демократии», но и сумела доказать свою состоятельность, воспитав в духе почитания родовых корней и славянских норм два поколения юношей и девушек, научив их защищать свой внутренний мир от агрессивного вторжения чужого образа жизни, не бояться труда и добиваться поставленной цели.
Все они на первых этапах обучения жаждали научиться боевым искусствам и не понимали, почему их заставляют постигать основы правильного дыхания, учат танцам и движению вообще. Дмитрий помнил выражение лиц молодых парней и мальчишек, когда он начинал свой первый урок с получасовой лекции о системе «Белояр».
– Прежде всего, – говорил он, – уясните себе, что я буду учить вас не драться, я буду учить вас правильно двигаться в соответствии с древней методикой славянского рода, основанной на целостном восприятии мира, на телесно-ориентированном направлении в трансперсональной психологии. Эта система опирается на еще более древнюю технику движения под названием жива, направленную на восстановление и сохранение сил, укрепление здоровья и психики в любых экстремальных ситуациях. Мало того, жива способствует повышению скорости движений и гармоничному их сочетанию, а также высвобождению мощных резервов организма человека, о которых вы наверняка не имеете понятия. Можно сказать так: «Белояр» – введение в живу, которую вполне допустимо называть искусством сохранения себя и окружающей природы, искусством достижения целостности через осознание и овладение своей внутренней энергией как частью общей энергии Мироздания.
Дмитрий замолчал, прищурясь, окидывая понимающим взглядом зал для тренировок, где собралось около двадцати пяти неофитов, мальчиков, девочек, юношей и девушек постарше, парней в возрасте свыше двадцати лет.
– Что приуныли? Наверное, подумываете: в школе читают лекции – и здесь то же самое, зря пришли. Так? Могу успокоить. Я сказал вам то, что обязан сказать, и все мной сказанное буду показывать на практике. «Белояр» не только философская психофизическая система выживания, требующая знания дисциплин, таких, как «силовая устойчивость», «виртуальная мышечная динамика», «триггерная динамика», «свободное целостное движение», но и система лечения, искусство медитации, защита и система боевого совершенствования, взявшая все лучшее из существующих воинских искусств. Хотя правильнее все же было бы сказать, что она просто «вспоминает» древние методики, созданные нашими предками в далекие магические времена.
Дмитрий замолчал, увидев поднятую руку.
– Слушаю тебя.
– Извините, – сказал розовощекий вихрастый парнишка в спортивном костюме, – а вы сами мастер какой системы? И где учились? В Японии?
– Боюсь тебя разочаровать, – мягко сказал Дмитрий. – Учился я в России, по большей части у своего отца, он мастер боливака, одного из ответвлений живы. Но я прошел хорошую армейскую подготовку, испытал рукопашку всех боевых стилей от кунг-фу до самбо, хотя все они основаны на правильном целостном движении.
– А показать какой-нибудь прием можете?
Дмитрий улыбнулся.
– Применение полученных мною навыков приравнивается к применению огнестрельного оружия. Но кое-что я вам покажу. Подойдите ко мне шестеро.
К Дмитрию вышли четверо крепких парней и два подростка.
– Берите меня за руки и за ноги, покрепче. Теперь держите изо всех сил. Готовы? Начали.
Парни напряглись.
Дмитрий качнул внутри себя «гуляющий центр тяжести» и вывернулся из захватов, столкнув парней лбами.
В зале среди сидящих учеников послышались смешки. Смущенные молодые люди с удивлением посмотрели на Булавина. Тот с добродушной усмешкой похлопал их по плечам.
– Это не фокус, ребята. Подойдите еще четверо. Беритесь посильнее, чтобы удобно было меня держать. Взяли?
Дмитрий повернулся влево-вправо и одним змеиным гибким движением освободился от захватов, заставляя державших его молодых людей сталкиваться и мешать друг другу.
– Как вы это делаете?! – восхищенно спросил один из них, поднимаясь с пола.
– Этому можно научиться. Моделируемое сознанием движение выглядит как последовательность телесных формообразований, между которыми необходимы дискретные переходы. Сознание дробит единство пространственно-временных связей окружающего мира. Я научу вас неосознаваемому текучему движению, которое не содержит фиксируемых сознанием переходов, определяемых мышечными блоками и зажимами.
– А долго этому надо учиться?
– Долго. Но если есть терпение, все реально. Я же научился.
– Сколько вам лет?
Вопрос задала девушка, покрасневшая под взглядами подружек и приятелей. По залу прокатился легкий шумок, смех. Дмитрий улыбнулся.
– Мне тридцать три.
– Мы думали, что вы старше.
Смех в зале стал общим. Потом кто-то из парней сказал:
– Дмитрий Михеевич, вы только рукопашным боем владеете или холодным оружием тоже? Фехтованием не занимались? Кэндо?
– Занимался, – кивнул Булавин. – А что?
– Через три дня на территории кремля состоится чемпионат России по историческому фехтованию…
– «Меч России». Я знаю.
– Вы не примете в нем участие?
Дмитрий оглядел ждущие, внимательные, сомневающиеся и полные надежд юные лица и понял, что разочаровывать своих будущих учеников не должен. Если он откажется, они не поймут, и многие потом не придут на занятия Школы.
– Приму.
– Вот здорово!
Все зашумели, толкая друг друга локтями…
Дмитрий встал с кровати, разглядывая себя в зеркале трюмо. Показал язык.
– Что, пора отвечать за свои слова?
Он был высок, поджар, жилист, впечатления атлета не производил, однако мог одним ударом ладони (и даже пальцем) пробить дюймовую доску и уложить любого противника вдвое большей массы и габаритов. Лицо у Булавина было продолговатое, с твердым подбородком и крупными губами, нос тонкий, с горбинкой, глаза желтые, или «медовые», как любила говорить мама. Широкие брови придавали лицу некий «мефистофелевский» вид. Волосы у Дмитрия были каштановые, волнистые, длинные – до плеч, но он редко связывал их в пучок на затылке, предпочитая носить свободной волной. А вот «стариком» его делали залысины, доставшиеся в наследство от отца. Видимо, они и заставили юную ученицу Школы спросить о возрасте инструктора.