– В том-то и дело, что не смертный. Боюсь, что он гораздо менее смертен, чем мы сами. Но при чем тут мой побратим?

– До сих пор мне казалось, что лишь его внезапное появление может выбить тебя из колеи.

– Глупости, – отмахнулся я. – Выбить из колеи – еще чего! Да, порой у меня портится настроение, когда я вспоминаю, во что превратился бедняга Локи. Когда-то нам было очень весело вместе, и это были хорошие времена… Да пес с ним, не о том речь! Ты еще не поняла, кто этот незнакомец внизу? Это тот, за кем с радостью пойдут худшие из смертных, тот, кого ждали мертвецы, чтобы подняться из могил. Ядовитое чудовище, под ногами которого плодородные земли превращаются в растрескавшуюся глину. Когда люди моего народа тщетно пытались перевести смутное знание о неизбежном на язык слов, они придумали свою историю о конце мира. Они назвали это «День судьбы богов». Надо отдать им должное, не так уж много они перепутали. Во всяком случае, куда меньше, чем прочие болтуны. Например, предсказали, что перед Последней битвой откуда-то с юга придет великан Сурт с огненным мечом и сожжет мир. Думаю, перед нами тот, кого они назвали Суртом. Он пришел, и теперь все покатится в пропасть так быстро, что мы не успеем перевести дыхание. Это и есть наш главный враг, Нике. По сравнению с ним Локи – добрый приятель. В конце концов, он такой же невольник своей судьбы, как и мы все. А этот поганый пришел сюда развлекаться.

– Не развлекаться, – возразила она. – Он пришел сюда просто потому, что так вышло. В отличие от нас он действительно мог отказаться принимать в этом участие. Но его выбор уже сделан, так что теперь мы в одной лодке. Хотя он действительно возглавит армию наших врагов, одно другому не мешает, ты знаешь.

– Не мешает, – согласился я. – А с каких это пор ты занялась пророчествами?

Она не ответила.

Про себя я отметил, что Афина не так проста, как кажется, а значит, и с прочими ее родичами следует держать ухо востро.

Потом я снова погрузился в темноту глаз незнакомца. Эта тьма была почти непроницаемой – для кого угодно, но только не для меня. Случалось мне разгадывать и более хитроумные загадки.

Следовало признать, что наш враг не вызывал у меня должного отвращения. Я быстро понял, в чем дело: ему довелось попробовать мед поэзии, а я питаю слабость к скальдам.

– Похоже, он не раз окунал руки в кровь Квасира. Вот уж никогда бы не подумал, – сказал я Афине.

– В чью кровь?

– Я хотел сказать, что прежде он был поэтом. «Кровь Квасира» – это поэзия.

– Почему нельзя просто называть вещи своими именами? – раздраженно спросила Афина.

– Потому что вещи от этого портятся, я тебе уже объяснял. Если золото тысячу раз назвать «золотом», это истощит его, оно устанет, утратит свой блеск и потеряет ценность. Поэтому лучше называть его «периной дракона» или еще как-нибудь – есть много способов дать понять, о чем идет речь, не называя имени. Это магия. Не слишком хитроумная, согласен, зато она работает.

– Этот дерьмовый мир скоро весь испортится, раз и навсегда, а ты все носишься со своей дурацкой магией! – в сердцах сказала Афина.

– Если бы с ней все носились, глядишь – и мир бы не испортился, – огрызнулся я.

Знала бы эта сероглазая, как трудно порой не разгневаться, слушая ее вздорные речи.

– Хорошо, не будем больше спорить, – неожиданно согласилась она. – Сейчас я хочу разобраться с этим существом внизу, так что придержи свою драгоценную шляпу. А то еще улетит на вираже!

– Ладно, придержу. Разбирайся.

Она заговорщически мне подмигнула и начала стремительно сбавлять высоту. Земля неслась нам навстречу с такой скоростью, словно была отощавшим медведем-шатуном, а наша диковинная летательная машина – ее единственным шансом не сдохнуть с голоду еще до наступления ночи.

Я не видел лицо своей спутницы, но чувствовал, что мясистые губы мужчины с нелепым именем Марлон сложились в улыбку валькирии. Теперь никакая маска не могла скрыть настоящую Афину, которая при первой же встрече гордо бросила мне: «Только не думай, что испугаешь меня своим заговоренным железом, дружок, я и сама – бог войны!»

Афина небрежно положила руку на гашетку пулемета. Я понял, что она задумала, и расхохотался от полноты чувств. В этот миг я разрешил себе поверить, будто все еще можно исправить. Сейчас растревожившие меня темные глаза незнакомца погаснут, станут кормом для воронья; его зеленый плащ через несколько дней занесет песком, а в сапогах поселятся змеи. С ним будет покончено навсегда, а потом… Мало ли что может случиться потом.

– Разворачивайся, Хар, хватит сверлить мой затылок своим драгоценным глазом, – потребовала Афина. – Лучше приготовься пострелять. Я начинаю, а финал – за тобой.

Я развернулся и склонился над пулеметом, смертоносной машиной, которую моя подруга зовет ласковым именем Льюис. Добрая перемена: до сих пор она всегда настаивала, что пока я нахожусь в ее аэроплане, я – никакой не ворон брани, а всего лишь пассажир. «Только сиди смирно, Игг, и ничего не трогай! – напоминала она перед всяким полетом. – Это мои игрушки, и не твое собачье дело, как я с ними обхожусь!»

Этой сероглазой многое сходит с рук – нынче я не охотник до свар. Пусть себе своевольничает. Пока от нашей дружбы есть прок, я готов потакать ее ребяческим капризам. Да и пропадет она без меня. И сама это знает.

Покорный капризам Афины, я никогда прежде не пользовался ее хитроумным орудием убийства по имени Льюис. К счастью, мне нет нужды всякий раз учиться обращению с новым оружием – всякое оружие при ближайшем рассмотрении непременно оказывается одной из несметного числа моих невидимых смертоносных рук.

Пулемет не был исключением. Стоило мне прикоснуться к холодному металлу, и все встало на свои места. Можно было не сомневаться: я сумею привести в действие это устройство, как уже не раз заставлял оживать куда более замысловатые игрушки, придуманные слабыми, но изобретательными людьми, чье стремление услужить смерти всегда вызывало у меня оторопь: им-то это зачем?

Стрельба Афины возвестила о начале битвы. Рыжий песок был так близко, что я вполне мог бы сосчитать песчинки, если бы у меня нашлось время загибать пальцы. Мы принесли на землю ветер; светлые волосы незнакомца взметнулись вверх и зашевелились, как змеи на голове Горгон, о которых я слышал от Олимпийцев, – судя по всему, в будущем нам еще предстояло сразиться с этими скверными бабами.

Я с наслаждением окунулся в изумительную музыку выстрелов. Но почти сразу с горечью осознал, что ничего не происходит. Вообще ничего! Мы не только не убили, но, кажется, даже не потревожили своего будущего врага.

Наконец он неохотно поднял голову. Мне показалось, что наши глаза встретились, но потом я понял, что такого быть не могло: это существо обладало обыкновенным, заурядным человеческим зрением. Наш враг не видел дальше собственного носа. Ну и дела.

Небо становилось все ближе, наш летательный аппарат удалялся от земли так же стремительно, как только что несся ей навстречу. Можно было подумать, что мы удираем, но я успел увидеть, что неуязвимый незнакомец в зеленом плаще с любопытством посмотрел нам вслед, заулыбался еще шире, а потом начал смеяться.

– Ты слышишь, Паллада? Он смеется! – Я почувствовал, что задыхаюсь от гнева.

– Он смеется, как мы сами умели смеяться когда-то давно, – вздохнула она. – И, кажется, я понимаю, почему тебе это так не нравится. Он смеется как бессмертный, а мы с тобой уже утратили это умение.

– Но он действительно бессмертный. Мы же не смогли его убить.

– Наваждение тоже невозможно убить, – улыбнулась Афина. – Знаешь, меня одолевали сомнения на его счет, поэтому и пришлось затеять стрельбу. Бессмертному она бы не повредила. Но только наваждение могло позволить себе роскошь вообще не обратить внимания на нашу атаку.