– Точно этот же вопрос мог бы задать тебе я, – узнаваемо (и Велга порадовался этому узнаванию, как радуется всему хорошо знакомому только что окончательно выздоровевший человек) пожал плечами Дитц. – Сам пока ни хрена не понимаю. Очнулся в комнате на такой кровати, какие мне не попадались и в самых шикарных борделях Гамбурга. Правда, один. Встал, огляделся – никого. Нашел одежду и автомат, вышел в коридор, встретил тебя. Все.

– У меня примерно то же самое, – сказал Велга, оглядываясь по сторонам. – Странный какой-то коридор, тебе не кажется?

– Чем же он странный? Тем, что широкий и плавно изгибается?

– Ну да… наверное.

– Эх, ты, пехота. В казармах-то оно все правильней, да? Коридоры прямые, койки узкие, умывальник общий, – Дитц засмеялся.

– Можно подумать, ты у нас всю жизнь в собственном особняке прожил. Со слугами и этим… как его… мажордомом. Кофе и горячий шоколад в постель и собственный шофер. С садовником, – ухмыльнулся Велга.

– Увы, – вздохнул Дитц. – Но иногда хочется, а?

– Нет, – сказал Велга. – Не хочется. Я считаю, что человек должен иметь такое жильё, за которым мог бы ухаживать сам. Не привлекая наемный труд.

– Так-так, – прищурился Хельмут. – Ты хочешь сказать, что у вас в Советской России не используется труд домработниц?

– Не используется, – твердо ответил Велга.

– Никем и никогда? В жизни не поверю. Или ты этого просто не знаешь, или, мягко говоря, сознательно вводишь своего боевого товарища в заблуждение. Что не делает тебе чести.

– Ну… – задумался Александр. – Есть, конечно, исключения. Члены правительства, например. Или Центрального Комитета Партии. У них, наверное, есть домработницы. Или, там, академики какие-нибудь, писатели известные…. Но таких мало и еще не забывай, что это все очень занятые люди. Им просто некогда и…

– Ага, – перебил его Дитц. – А другим, значит, есть когда. И потом. Насколько я знаю, у вас каждый труд одинаково почетен и все равны, так?

– Разумеется.

– Так почему же некоторые могут себе позволить иметь домработниц, а другим это запрещено? Неравенство получается.

Велга открыл было рот, чтобы достойно ответить, но тут из-за поворота коридора в одних трусах, придерживая автомат, выскочил взъерошенный Валерка Стихарь.

– Оп-па! – заорал он радостно. – Кого я вижу! Товарищ лейтенант! Господин обер-лейтенат! Живы!! Ур-ра!!

Без чинов обнялись.

– Валера, может, ты знаешь, чем все кончилось? – спросил Велга. – После того, как потолок рухнул? А то мы с обер-лейтенантом – пас.

– Ну, в общем, да, знаю… – помедлив, сказал ростовчанин.

– И?

– Все просто. Я очнулся и отыскал под завалом Руди Майера. Он был ещё жив, хоть и со сломанным позвоночником. У него в рюкзаке была Нуль-бомба. И ключ-активатор. Надо было доводить дело до конца. Руди сказал, чтобы я не тянул… Короче, к тому времени у меня действовала только одна рука, но я справился. Активировал Нуль-бомбу. У меня оставалось ещё пятнадцать минут, а у Руди во фляге оставался спирт. И была пара сигарет… Что ещё надо для счастья? Мне кажется, что это были одни из лучших минут в моей жизни.

Помолчали.

– Да, – сказал Дитц. – Мы, всё-таки, справились. А ведь могло бы и не получиться, а?

– Нет, – помотал головой Валерка, – не могло, я думаю. Мы очень хотели, чтобы получилось, и получилось. Не могло быть иначе. Я бы себе в жизни не простил.

Дитц коротко рассмеялся и молча потрепал Валерку по голове.

– А как это выглядело? – спросил Велга.

– Что?

– Ну… взрыв Нуль-бомбы? Конец света, всё-таки. Не каждый день случается! А ты единственный, кто его видел.

– Да не видел я ничего. Сидел, смотрел, допил спирт, сигарету последнюю докурил почти. Помню, спокойно себя чувствовал. Как будто… Ну, словно, меня это вовсе и не касается. А потом… Это именно конец света. Его просто кто-то выключил. Как свет в комнате выключателем. Щёлк! И все. Ни света, ни мыслей, ни боли. Ничего. Полный отбой. А потом я сразу просыпаюсь на шикарной кровати, а за окном – море.

На то, чтобы найти остальных, много времени не ушло. Все были живы и здоровы, – кто-то еще спал, а кто-то уже проснулся. И каждый в отдельных апартаментах.

Третий этаж этого незнакомого здания, в котором они непонятно как очутились, представлял из себя весьма запутанную систему широких коридоров и лестниц. Посему было решено отложить тщательные исследования, а для начала спуститься вниз, выйти на воздух и, по возможности, оглядеться.

– Хорошо бы еще чего-нибудь пожрать, – заметил Руди Майер, который время от времени заводил руку за спину и ощупывал позвоночник. При этом на его лицо неизменно приобретало радостно-озадаченное выражение.

– Чего ты там все ищешь? – не выдержал Валерка, когда отряд потопал вниз по лестнице.

– Я не ищу. Я это… удостоверяюсь. И все никак не могу поверить. У меня же позвоночник был сломан, помнишь?

– Ну.

– Что «ну»? А теперь целехонек!

– Подумаешь, позвоночник, – обернулся шедший впереди Курт Шнайдер. – У некоторых просто всю кровь выпили – и ничего, не жалуются. Из тебя когда-нибудь кровь пили, Руди?

– А как же, – ухмыльнулся пулеметчик. – Был у нас в учебке такой унтер-офицер Гюнтер Фогель. Ох, и попил он моей кровушки, доложу я вам. Да и не только моей. Куда там Дракуле…. Мне после этого Восточный фронт поначалу чуть ли не курортом показался. Впрочем, это быстро прошло.

– И правильно делал, что пил, – наставительно заметил Дитц. – Может, ты поэтому только и жив до сих пор.

Майер промолчал и лишь выразительно подмигнул рыжему Шнайдеру.

– А я, вот, не очень удивляюсь, – сказал Карл Хейниц. – Я думаю, что мы выполнили свою задачу. И, как только Распорядитель получил возможность действовать, он тут же нас всех спас. Кого вылечил, а кого и оживил. Если уж для наших потомков это была не проблема, то для него, я думаю, и вовсе пустяки.

– Вообще-то такого уговора не было, – заметил Стихарь. – Было сказано, что жизнь получат лишь те, кто останется жив. Погибшим обещали какое-то другое существование. Хотя я и не понял, что он конкретно имел в виду.

– Эй, разведчики! – окликнул солдат замыкающий шествие Велга. – Вы бы не расслаблялись, а лучше смотрели и слушали. Место незнакомое.

– Опасности нет, Саша, – сказала Аня Громова. – Никакой. Я бы почувствовала. Да ты и сам это знаешь.

– А как же порядок и дисциплина? – откликнулся вместо Велги Дитц. – Командир должен бдеть! И держать личный состав в состоянии постоянной боевой готовности…. О, вот и выход!

Лестница кончилась, и отряд оказался в обширном круглом холле. Из узких окон с разноцветными стеклами лился мягкий рассеянный свет, а широкие двери прямо напротив были услужливо открыты нараспашку, словно приглашая выйти на улицу и погулять на солнышке.

– Тихо как, – сказал в полголоса Малышев. – Птицы только поют. И то довольно далеко.

– Н-да, хозяев не видно и не слышно, – констатировал Дитц. – Ладно, пошли на воздух.

Снаружи было солнце, лес и запах недалекого моря. От широкой площадки перед зданием прямо в лес уходила дорога, и было видно, что она спускается вниз, к морю.

– Чудные какие-то деревья, – заметил Сергей Вешняк, прикрывая ладонью глаза от солнца. – Никогда таких не видел.

Малышев тем временем пересек площадку, сорвал с ветки ближайшего дерева лист, внимательно рассмотрел его со всех сторон, растер между пальцами и даже понюхал.

– Ну что? – спросил Велга.

– Не знаю, – пожал плечами таежник. – Я тоже первый раз такие деревья встречаю.

– Эка невидаль, – Валерка Стихарь забросил автомат на плечо и с хрустом потянулся. – Что нам, чужие деревья не попадались в этой жизни? Вспомните ту же Пейану…. Давайте обойдем здание кругом и, если никого не встретим, то спустимся к морю. Искупаемся, позагораем.

– А жрать ты что будешь? – осведомился Майер. – Листочки с деревьев?

– Все бы тебе жрать…. Пошарим в доме – найдем. Не могли же нас воскресить только для того, чтобы затем уморить голодной смертью! Не верю я в это. Мне вообще кажется, товарищи-господа-камрады, что это что-то вроде санатория. Карл прав, – нас оживили и вылечили. И теперь отдых нам дан за труды наши праведные и подвиги геройские. И правильно. Заслужили!