– Смерть опаринским!!!

Клим даже не почувствовал, как с потоком добровольцев оказался на улице. На его глазах формировались роты, батальоны и полки. Замелькали над бритыми головами ножки столов и стульев, палки, цепи и доски.

– Держись, братишка! – сказал ему кто-то на ухо, но Клим не внял совету и рухнул на землю. Какое-то время он пытался догонять уходящее войско на четвереньках, как служебная собака, но скоро выдохся и упал под кустом.

Сколько он там пролежал – не знает никто. Но когда он открыл глаза и посмотрел наверх, то увидел звезды, большие-пребольшие, как капли пота на лбу у банщика. Клим поднялся на ноги, постоял немного, удерживая равновесие, и поплелся по темной улочке. Несколько раз он сбивался с пути, возвращался обратно, но не сдавался и снова шел к своей цели.

Калитка была закрыта со стороны двора на крючок, но Клим снял его кредиткой, просунув ее в щель. Он поднялся на крыльцо, постоял там немного, погладил себя по голове, откашлялся и постучал в дверь. В окне вспыхнул свет, по белой занавеске скользнула тень. Клим услышал шлепки босых ног. Дверь чуть приоткрылась, и со двора в образовавшуюся щель беззвучно и ловко шмыгнул мокрый, нагулявшийся по росе кот. Дверь распахнулась шире, и Клим увидел перед собой Таню. Она стояла перед ним босая, в белой ночной рубашке на тонких бретельках. Девушка показалась Климу невероятно красивой.

– Привет, – веселым голосом произнес он. – А я уже вылечился.

Таня смотрела на него так, будто не узнавала. Потом подняла руку, как если бы хотела поправить скошенную подушкой прическу, и влепила Климу пощечину. Ее ладонь была в соприкосновении с его щекой всего мгновение, но звон и жар долго не проходили.

– Пошел вон, подонок, – тихо шепнула Таня и закрыла перед носом Клима дверь.

Клим так и сделал. Он выбрался на улицу и побрел под уклон, но не потому, что это направление его чем-то привлекало. Просто вниз было идти легче, и Клим уподобился старой автомобильной покрышке, спущенной с горки. Так он брел долго почти в кромешной тьме, спотыкаясь о заструги из высохшей глины, пока не вышел в степь.

И пошел мелкий противный дождь, и черное, зареванное, вдовье небо накрыло все собой, и мокрые вороны, хлопая крыльями, вяло и безысходно закаркали на тяжелый больной рассвет, и закрыли они собой редкие огни печального поселка.

Скучно на этом свете, чуваки!