…Разбойники не спешили. Растянувшись цепью, они ехали проселочной дорогой – десятка два плотных сытых головорезов. Хутор они сожгли походя – основная работа впереди.

Поселок будто вымер – это их не удивило. Удивительным было то, что по той же дороге навстречу им шагал человек.

Они могли бы проскакать мимо него. Они могли бы проскакать и по нему. Могли зарубить на ходу, не сходя с седла.

Шумела едва заколосившаяся пшеница. Черный дым клубами пятнал солнечный день. Человек шел. Он тоже не спешил.

Атаман, ехавший впереди, посмотрел на него из-под ладони. Не привыкший задавать себе вопросы, он почему-то смутился: очень уж дико выглядел безоружный пешеход, спокойно идущий навстречу вооруженному отряду. Разбойник придержал коня.

– Чего это, а? – спросил его подручный, который ехал чуть позади.

Атаман – хлипкий с виду, но осиного нрава молодчик – хмыкнул. Расстояние между всадниками и одиночкой сокращалось стремительно.

Копыта лошадей поднимали белые облачка пыли. Человек не менял ритма шагов, будто его толкала мощная невиданная сила. Он приблизился настолько, что ясно можно было разглядеть его лицо.

Атаман свирепо сощурился и потянул из ножен саблю. Идущий на него смотрел ему прямо в глаза.

Разбойником овладело смутное беспокойство. У идущего было пугающее, застывшее лицо и тяжелый сверлящий взгляд.

– Чего это, а? – спросил подручный, но уже испуганно.

Всадники остановились, сбившись в кучу. Человек шел, пока до кавалькады не осталось всего несколько метров.

Тогда остановился и он. Лицо его казалось грязно-серой маской, но глаза горели такой несокрушимой силой, таким бешеным напором, что разбойники пришли в замешательство.

– Чего тебе надо, негодяй? – крикнул атаман.

– Прочь, – холодно бросил человек. И добавил несколько странных, гортанного произношения слов, зловещих своей непонятностью: – Заккуррак… Кхари! Акхорой!

Испуганно заржали кони.

– Колдун! – ахнул кто-то.

– Молчать! – рявкнул атаман. Но за его спиной уже не умолкал шепот: «Колдун… Волшебник…»

– Считаю до трех, – так же холодно сказал незнакомец. – Даю вам время убраться! Раз!

Смятение возросло. Атаман свирепо оглянулся, едва сдерживая лошадь.

– Два, – спокойно отсчитывал незнакомец.

Атаман не верил, что безоружный человек может вступить с ним в единоборство. Явного оружия у пришельца не было – значит, было тайное. Иначе откуда эта холодная сила?

– Два с половиной, – объявил странный человек.

Смятение переросло в панику. Разбойникам казалось, что в глазах незнакомца зловеще пляшет пламя.

– Три! – прозвучало, как удар хлыста. И пламя это вспыхнуло у страшного человека на ладони. Он выхватил из кармана яркую, как солнце, шаровую молнию и угрожающе вскинул над головой.

И атаман отступил. Он любил легкую добычу и боялся колдовства; вбросив саблю в ножны, он повернул лошадь и поспешил прочь. За ним ринулись остальные.

Человек на дороге смотрел им вслед. Глаза его погасли, лицо заливал пот. Из поселка бежали люди; ветер доносил их восторженные крики.

Руал Ильмарранен посмотрел, не мигая, на солнце и опустился на дорогу. Выпал из мокрой руки стеклянный шарик – подарок мальчика Финди.

Выпал и утонул в пыли.

…Далеко-далеко отсюда черноволосая женщина не сводила глаз с капелек крови на белой салфетке.

Капли вспыхивали и гасли, как угли в прогоревшем костре.

Карета грузно подпрыгивала на колдобинах. Для дальних странствий это был слишком роскошный экипаж. Обитый внутри шелком и бархатом, он был щедро позолочен снаружи, и позолота эта наверняка блестела за версту.

Ларту зачем-то нужна была именно такая карета – массивная и золотая, и именно шестерка вороных сытых лошадей – никак не меньше.

В карете восседал я, разодетый в пух и прах. Мой черный бархатный костюм был отделан серебряной парчой – ничего подобного мне сроду не приходилось надевать. Рядом на сиденье лежали шляпа с ворохом перьев и шпага в дорогих ножнах.

Ларт же в некоем подобии ливреи сидел на козлах и правил лошадьми. Мне строго-настрого запрещалось звать его хозяином или упоминать по имени. Отныне странствующим магом был я, а он – моим слугой.

Таким порядком мы тронулись в путь спустя день после памятного визита Орвина-Прорицателя.

Чудесная метаморфоза нравилась мне целую неделю. Потом я почувствовал непереносимую скуку.

Ларт становился самим болтливым слугой в мире, едва нам стоило заехать на постоялый двор или встретить попутчиков. Однажды он в течение часа любезничал с хорошенькой крестьянкой, которую взялся подвезти на козлах. Я сидел в карете, слушал их милую болтовню и кусал локти. Они успели переговорить обо всех цветочках, губках и глазках, вспомнить всех ее дружков и подружек и между делом выяснить, что волшебников, наверное, не бывает – все это сказки. Когда он высадил ее и помахал вслед, я высунулся из кареты по пояс и мрачно осведомился, какие, собственно, преимущества дает нам эта игра с переодеванием. Ларт задумчиво велел мне заткнуться и потом всю дорогу мертво молчал.

На постоялых дворах нас ожидало одно и то же: я водворялся в лучшую комнату, где и сидел безвыходно, окруженный всеобщим любопытством и опаской, а Ларт, как мощный насос, выкачивал из хозяина, слуг и постояльцев все новости, слухи и сплетни, взамен щедро одаряя их россказнями о своем премноговолшебном хозяине. Весть о нашем путешествии расходилась, как круги по воде, будоража округу и рождая во мне неясное беспокойство.

…Карета подпрыгнула так, что я стукнулся головой о потолок. Ларт нахлестывал лошадей, желая пораньше добраться до очередной гостиницы. Мы ехали полем, кругом не было ни души. Я смертельно устал от дорожной тряски, пыли и духоты, но мысль о постоялом дворе была мне противна.

– Хозяин! – крикнул я, высунувшись в окно. – Хозяин!

Он придержал лошадей, а я, рискуя попасть под колеса, перебрался к нему на козлы. Он молча подвинулся.

– Мы что же, ищем Третью Силу? – спросил я нахально.

Он уже открыл рот, чтобы одернуть меня, – и вместо этого сильно ударил по лошадям.

– Дыхание среди нас… – пробормотал он сквозь зубы. – Клянусь канарейкой… «Ее дыхание гуляет среди нас».

Руал ушел затемно, тайком, не попрощавшись ни с кем. Он шагал прочь от поселка, а день поднимался ясный, как и вчера, и, как вчера, вставало солнце. Коровы и козы на пастбищах, сторожившие их собаки – все повалилось на росистую траву, ловя боками первые солнечные лучи, спеша согреться и не обращая на чужака ни малейшего внимания.

Впереди темнел лес. Руалу зачем-то хотелось спрятаться. Он шел все быстрее и быстрее, а перед глазами у него назойливо повторялись картины вчерашнего дня, повторялись медленно, будто участники их увязли в толще воды.

Бежит вестник с хутора, рот разинут, а крика не слышно. У бледной Лины выступили капельки пота над верхней губой. Капает соус с поварешки…

Надвигается широкая грудь вороной атамановой лошади, закрывает небо… Огромное копыто едва не наступает на короткую полуденную тень безоружного, беспомощного человека… Лучше околеть, чем прилюдно признаться в своей беспомощности. Я маг и сдохну магом.

Руал замедлил шаг и вытащил из кармана стеклянный шарик. Покатал на ладони, сощурился на играющие в нем солнечные блики. Нет, полное сумасшествие. Банда головорезов шарахнулась от отчаянной наглости и детской игрушки.

Ильмарранен спрятал шарик и сейчас только заметил, что идет по лесу, идет, по-видимому, не первый час, потому что лес стоит густой, нетронутый. Столбы солнечного света пронизывали его насквозь, и глубоко внутри Руала вдруг вспыхнула безумная надежда на чудо. Не может быть, чтобы случившееся вчера было глупостью и случайностью. Не может быть.

И со всей силой этой надежды Ильмарранен призвал к себе былое могущество.