У нее были основания так говорить. В придачу к прочим достоинствам Бьярни был хорош собой, что бросалось в глаза каждому, несмотря на простую одежду: рослый, с прекрасно развитыми, сильными руками, широкими плечами. Высокий прямоугольный лоб говорил об уме, а черты лица, правильные и приятные, обычно хранили дружелюбное выражение, так что на каждого, кто его видел, Бьярни обычно производил самое положительное впечатление. Видно было, что это человек неглупый и решительный, но при этом довольно мягкого нрава. Ясный взгляд серо-голубых глаз, широкая располагающая улыбка, всегдашняя готовность помочь чем надо привлекали к нему любовь и домочадцев, и соседей. Рыжеватые, как у матери, волосы ему приходилось стричь коротко, как всякому низкородному, и они все время топорщились надо лбом. Что, впрочем, не мешало многим молодым женщинам находить его весьма привлекательным. Но женить своего побочного сына, хоть тому и сравнялось уже двадцать четыре года, Сигмунд хёвдинг не торопился: видно, сам еще не решил, признавать того или нет, и оттого не знал, какая жена ему подойдет – свободная или из тех, что приобретают на рынке в Винденэсе.
Нрав у Бьярни тоже был легкий: он довольно спокойно воспринимал свое зависимое положение, но в душе не считал себя хуже свободных братьев и вполне отдавал себе отчет в том, что почти во всем, кроме происхождения, их превосходит. Другой бы жил со жгучей обидой на людей и судьбу за такую несправедливость, но гордость Бьярни проявлялась иначе: он считал делом чести жить так, чтобы не стыдиться ни одного своего слова или поступка и тем доказать, что и в рабстве можно быть достойным человеком. И ему это удавалось: дома и в округе его уважали, а рабское его происхождение воспринимали как некий изъян, случайно доставшийся хорошему человеку, – вроде чересчур заметного родимого пятна.
И сегодня, похоже, у Бьярни был отличный случай показать, чего он стоит. Все способные сражаться уже разобрали оружие и щиты, обычно висевшие на стенах гридницы, и теперь пустые места светились на бревенчатой стене тревожно и угрожающе. Арнвид надел шлем и кольчугу. Его продолговатое лицо выглядело особенно суровым и решительным. В отсутствие отца весь дом и его безопасность оставались на его попечении, и он то гордился, то тревожился, сумеет ли справиться с нежданной напастью. К своим двадцати шести годам он много раз побывал в походах – с тех пор как его законным сыновьям исполнялось двенадцать, Сигмунд хёвдинг начинал брать их с собой, того и другого поочередно. Но тогда с ним всегда бывал отец, отважный, сильный, опытный воин, способный найти выход из любого положения. А что будет теперь? В одиночку-то он дальше Винденэса еще не ездил. Сигмунд хёвдинг, заботясь о семье и сыновьях, не слишком верил, что они смогут позаботиться о себе сами.
Ожидание было ужасно: люди то выходили во двор, то снова, замерзнув, заходили в дом, топтались там, и всех снова тянуло наружу. Многих била дрожь; хотелось думать, что от холода.
А тем временем два чужих корабля, уже соединившись, приблизились к причалу Камберга. Кто-то из людей перепрыгнул на деревянный, немного скользкий настил, им перебросили канаты, чтобы привязать корабли к столбам.
– Давай, Регне, принюхайся, дымом ниоткуда не тянет? – произнес чей-то уверенный, привыкший распоряжаться голос.
– А то я голодный, как тыща троллей! – подхватил другой.
– Вон сарай, можно и там переночевать! – говорили на кораблях, имея в виду корабельный сарай Сигмунда хёвдинга, стоявший поодаль, над пологим спуском к воде.
– Можно и в сарае, но лучше бы в доме! Это Ормкель, медведище, может на снегу спать, а я не могу! Не желаю!
– Конечно, не можешь! – отозвался ворчливый немолодой голос, и впрямь чем-то напоминающий медвежье рычанье. – Ты же изнежен, как девчонка, тебе подавай пуховую перину и стеганое одеяло на гагачьем пуху! Чего тебе в походе-то делать?
– А вот увидим подходящего врага, тогда узнаешь!
– Халльмунд, где ты? Ну, борода, напрягись! Где здесь может быть усадьба? Ни тролля не вижу, а у тебя тетка была ясновидящая.
Сказавший это скорее всего и был вожаком. Высокий, с широкими плечами, крепкий мужчина стоял на причале, расставив длинные ноги и упираясь руками в бока, словно бросая вызов той земле, куда занесла его судьба и зимний ветер. Полушубок на собольем меху был покрыт крашеным красновато-коричневым сукном, а подол рубахи, видный снизу, оказался вообще красным – какой сумасшедший вздумает так наряжаться в поход? На ремне с позолоченной пряжкой блестел сплошной ряд узорных бляшек. Из-под меховой шапки на плечи щеголя падали две косы – значит, это действительно фьялли. Тоже не подарок. Фьялли в чужих землях не имеют привычки считаться с местными порядками, особенно когда приходят большой дружиной. И особенно теперь, когда их новый конунг победил священный остров Туаль и вообразил себя непобедимым.
Людей поблизости не было видно, но в необитаемых местах не бывает причалов и корабельных сараев, это любой дурак догадается. Торвард конунг, по прозвищу Рваная Щека, единственный сын и наследник недавно погибшего Торбранда конунга, ни в коем случае не оставил бы своих людей на ночь зимой под открытым небом, не убедившись, что вокруг на целый роздых нет хоть какого-нибудь жилья. И усадьбу Камберг он непременно бы нашел. Раз уж Бьярни было суждено отличиться, их встреча все равно состоялась бы, так или иначе.
На сей раз судьба помогла им, подослав на берег Хринга из Сорочьей Горки. Хринг, колченогий дурачок, живший с матерью в крохотной избенке у моря, как раз ковылял мимо. Когда утихла буря, мать отправила его за хворостом, и сейчас он, уронив неряшливую вязанку, разглядывал незваных гостей, разинув рот от изумления. Он и не знал, что на свете есть столько чужих людей и такие огромные корабли!
Его скоро заметили и подвели к кораблю.
– Есть тут жилье поблизости? – спросил у него вожак.
– Е… есть… – неуверенно пробормотал Хринг. – А вы кто?
– Как туда попасть? – снова спросил фьялль, не утруждаясь ответом. – Кто тут живет? Чей это харад?
– Да тут поблизости почитай что и никого, – раздумчиво отозвался Хринг. – Такой дом, чтобы ты, хёвдинг, с людьми поместился… Разве что вот что! Тут за горкой живет Сигмунд хёвдинг, он еще зовется Пестрым. У него дом большой, на всех хватит.
– Сигмунд хёвдинг? – переспросил вожак. – Ну, как к нему пройти?
– Да уж, удачно попали! – ухмыльнулся другой фьялль. Должно быть, это и был Халльмунд, обладатель небольшой темно-русой бороды, почти такой же высокий и крепкий.
– Ну, что он там болтает? Будем мы сегодня ночевать под крышей или как? – К ним подошел один из конунговых телохранителей, похлопывая себя по плечам. – А то я замерз, как тыща троллей! Борода к гривне примерзла!
– Ну, показывай, где его дом?
– Туда… – Хринг в задумчивости обернулся и окинул взглядом уже почти темную долину. – На… пра… направо.
– Ты лучше пальцем покажи! – опять ухмыльнулся Халльмунд. Как видно, он сомневался, что местный придурок действительно различает «направо» и «налево».
– А мы его с собой возьмем, он нас и доведет! – решил вожак. – Ребята, пошли! Борода, а за твоими ребятами мы пошлем, если там есть место, где сразу всех разместить. А если нет, то будем греться по очереди. Ормкель, твой борт первый сторожит, потом Эйнар тебя сменит.
– А забудет, я ему голову оторву! – пригрозил тот же рычащий голос, чьего обладателя в темноте уже было нельзя разглядеть.
– Что ты, медведище, как же я забуду! – весело отозвался молодой, довольный, что первая стража досталась не ему. – Я же без тебя жить не могу… а с тобой и подавно!
Фьялли тем временем перебрались с кораблей на причал и растеклись по площадке, где было меньше снега. Человек по двадцать пять—тридцать осталось сторожить корабли, а остальные, разобрав свое оружие и заплечные мешки, вскинули щиты на спины и были готовы идти. Высокий старик с длинной полуседой бородой поднял на плечи большой котел: постукивая по котлу, фьялли смеялись и спрашивали, скоро ли их будут кормить. У них, как видно, бытовала привычная шутка, что веселый звон железных боков – к скорой и вкусной еде, а унылый – к воздержанию. Непонятно было, что обещает им котел на этот раз.
