Рыжов втянул голову в плечи и бежал быстрее лани, оставив поле боя за молодой особой. Ивану Митрофановичу были свойственны порой странные заявления. Члены кафедры, уважая его седины и научные заслуги, не обращали на них внимания, но Роза была не из тех, кто умеет интеллигентно молчать. А еще она отлично одевалась, имела две шубки, пользовалась польской косметикой, каждый день душилась дорогими духами и сверкала красивыми колечками. Хватило бы и этого набора, чтобы вся женская часть не только кафедры, но и института возненавидела молодую модницу, но вскоре нашлись и другие, более веские причины для поголовной нелюбви к ней.

Розочка быстро написала диссертацию. Справедливости ради нужно сказать, что работа была вполне удобоваримой, не хуже и не лучше, чем у других соискателей – очевидно, папа-ректор дотошно выправил текст. По-хорошему, диссертацию следовало бы рекомендовать к защите, но наши бабы решили оттянуться и на предварительном обсуждении старательно вытерли о Розу ноги. В особенности неистовствовали две дамы климактерического возраста: Лена Трошкина и Наташа Бойко.

Красная Роза с глазами, полными слез, понеслась домой. Я в аутодафе не участвовала, лежала с гриппом, информация доползла до меня с опозданием, когда реки крови уже пролились. Михаил Николаевич, узнав, как обошлась кафедра с его любимой дочуркой, взбесился и принялся мстить. Лену Трошкину уволили за опоздания. Де-юре рабочий день в институте начинался в девять утра, де-факто же преподаватели, не имевшие первой пары, спокойно приходили кто к одиннадцати, кто к полудню. Естественно, никому в голову не приходило, что он нарушает трудовую дисциплину, в вузах не принято сидеть от звонка до звонка. Представьте теперь удивление Ленки, когда ее вызвали на ковер и сообщили:

– Вот список ваших опозданий на службу, забирайте трудовую книжку.

Наташу Бойко выгнать не удалось, но хитрый ректор навалил на нее столько работы, что бедная сама ушла, не вынеся непомерной нагрузки.

Сотрудники кафедры урок усвоили и стали сквозь зубы улыбаться Розке, та же, поняв, что обладает статусом неприкосновенности, позволяла себе более чем резкие высказывания.

Впрочем, ко мне Роза не приставала, я была самой мелкой спицей в колеснице, тягловая рабочая лошадь безо всяких покровителей: ни мужа, ни папы, ни любовника у меня не было. Я не занимала никаких должностей, не стояла у Розки на дороге, одевалась намного хуже ее и не пользовалась в коллективе особым авторитетом. Словом, самая обычная женщина с головой, забитой хозяйственными заботами. Роза меня попросту не замечала. В легкое изумление она пришла, когда я, вернувшись в первый раз из Парижа, одарила всех сувенирами. Когда же по институту на легких ногах разнеслась весть о том, что госпожа Васильева из нищей оборванки превратилась в богатую женщину [1], Розка подошла ко мне и предложила:

– Давай сходим в кино!

Мне стоило огромного труда не расхохотаться ей в лицо. От предложенной чести я отказалась, а потом уволилась из института. Более с Розкой мы не встречались и вот надо же, столкнулись случайно на выставке.

Розка села на один из складных стульев и принялась рассказывать о своей жизни. Отец ее умер, докторскую защитить ей не удалось. Муж ушел к другой, детей, слава богу, нет, их заменяет собака породы чихуахуа.

– Где ты работаешь? – для приличия спросила я, совсем не радуясь встрече.

Розка усмехнулась:

– В торговле.

Я улыбнулась:

– Хорошее дело.

– Главное, прибыльное, – кивнула Роза. – Ты продукты где покупаешь?

– Ну… в разных местах.

– Систему магазинов «Рай гурмана» знаешь?

– Конечно, заглядываю в эти супермаркеты.

– И как? Нравится?

– Да, редкое сочетание хорошего ассортимента, умеренных цен и приветливого персонала. У них над каждой кассой висит плакат «Улыбка ничего не стоит, но дорого ценится».

– Еще бы этим лентяям не улыбаться за такую-то зарплату, – хмыкнула Роза, – это мои.

– Что твои? – не поняла я.

– Супермаркеты «Рай гурмана», – пояснила Роза. – Я их владелица.

– Да ну? Молодец! Такой бизнес поднять! Неужели ты одна справилась? – с искренним удивлением воскликнула я.

Роза улыбнулась:

– Компаньонка у меня есть. Ну-ка, подожди.

С этими словами она вытащила мобильный и сказала:

– Слышь, беги ко мне, центральная аллея, место номер восемьдесят семь.

Потом, сунув сотовый в карман, Роза, засмеявшись, добавила:

– Сейчас еще не так удивишься! Вон, смотри кто идет!

Я проследила за рукой Розки и мгновенно узнала приближавшуюся женщину: Соня Адашева, тоже моя бывшая коллега.

– Дашка! – завопила Сонька, кидаясь мне на шею и царапая ее огромными бриллиантовыми серьгами. – Ну и ну. Это судьба! Только я о тебе подумала на днях, а ты тут как тут. Зачем сюда приехала?

– Шикарный вопрос тому, кто стоит возле ринга с поводком в руках, – Роза не упустила возможности поехидничать, – ясное дело, Дарья хочет тут занавески купить.

– Занавески? – вытаращилась Соня. – Ну это она не по адресу явилась. Слышь, Дашут, лучше всего ткань на рынке брать, пиши адресок.

Я обняла Адашеву еще раз. Вот уж с кем у меня были хорошие отношения, так это с Соней. Ее отец, очень богатый человек, то ли чеченец, то ли дагестанец, то ли ингуш. Простите, если кого-то сейчас обидела, но меня никогда, ни в прошлом, ни в нынешнем времени, не интересовала национальность знакомых.

Все сотрудники нашего института знали, что Соня из очень обеспеченной семьи, но я, ей-богу, не в курсе, чем зарабатывал на жизнь ее папа. В отличие от Розы Соня никогда не выпячивала своего материального благополучия, одевалась скромно и старалась казаться незаметной. Узнав, что я собачница и кошатница, Соня напросилась в гости, а потом изредка бывала у нас, каждый раз принося в подарок что-нибудь вкусное и одаривая Аркашку машинками. Нас можно было бы считать подругами, если бы не одна особенность Сони: она никогда ничего не рассказывала о своей личной жизни. Один раз только обмолвилась, что замуж выйти может лишь за того, кого выберет отец, а он пока не завершил кастинг женихов. И еще, Сонечка очень любила домашних животных, но не могла себе позволить ни щенка, ни котенка, ее родители не жаловали четвероногих и очень дорожили убранством квартиры: мебелью, коврами и занавесками. Мне же было наплевать на дрова и тряпки, поэтому Соня отводила душу, играя с Клеопатрой, Снапиком и наблюдая за хомячками и жабами.

Но после того, как наша семья стремительно вознеслась к высотам благополучия, Адашева ходить в гости ко мне перестала. Наверное, не захотела навязываться, или ей запретил общаться с Васильевыми папа.

Сейчас Соня выглядела великолепно: стройная, в элегантной одежде, с эксклюзивными, может, излишне дорогими для дня украшениями. Около ног Адашевой крутился очаровательный шпиц.

– Вот, знакомься, – сказала Соня, – Джозефина, в просторечье Зифа.

Я наклонилась и погладила собачку. Значит, родители Сони скончались, а может, она наконец вышла замуж? Я ведь ничего не знаю о Соне, мы мимолетно общались.

– Участники под номерами сорок семь, сорок восемь и сорок девять приглашаются на ринг. Напоминаем, опоздавшие не будут допущены на конкурс, – прозвучало из репродуктора.

– Ой, – засуетилась Роза, – нас зовут! Микки, побежали скорей!

– Можешь не торопиться, – захихикала Соня, – сама знаешь, что у нас Степнов со своей Шельмой в победителях. Он уверен в себе, да и Анька тоже, я видела, разоделись, словно на свадьбу, и о моське он как о чемпионе говорит.

– Ну ладно тебе, – отмахнулась Роза, – хватит глупости болтать.

Оставив после себя запах дорогих духов, она убежала.

– Вот уж не предполагала, что Яковлева может полюбить животное, – растерянно пробормотала я.

Соня улыбнулась:

– Она обожает Микки. Знаешь, кто является генеральным спонсором этого действа, ну, собачьей выс-тавки?

Я пожала плечами.