Но таких комнат, как у Ани, я никогда не встречала. Потолок парил на высоте метров пяти, два огромных окна сияли осенним солнцем на одной стене, третье окно было напротив, на другой. Конца комнаты просто не было видно, а потолок покрывала лепнина с позолотой, правда, кое-где облупившейся и отбитой.

– Вот это да, – ахнула я, – царское великолепие!

– Раздевайтесь, – сказала Аня, указывая на прибитую в углу вешалку, – из-за этой красоты одни мученья.

– Почему? – удивилась я, присаживаясь к столу. – Такая площадь, просто Колонный зал!

– Вот, вот, – вздохнула хозяйка, – нас тут пятеро живет: свекровь, свекор, мой муж, его младший брат и я. Дурдом просто, спим за ширмами, пошевелиться боимся… На учет не ставят! Метров-то в избытке, никакого права на бесплатную квартиру не имеем. А то, что у людей крыша от «семейного уюта» съезжает, никого не волнует, главное – количество «кубиков».

– У вас столько окон, – попробовала я дать совет, – запросто можно несколько комнат сделать. Сейчас строители любые работы выполняют. Конечно, не слишком просторно получится, зато у каждого свой угол появится…

Аня дернулась и пролила на клеенку кипяток.

– У меня зарплата – горькие слезы, муж вообще на бирже стоял, а теперь гербалайфом торговать подался, свекровь – почтальон, свекор в НИИ сидит, даже на сигареты не зарабатывает, не всем же так везет, как Ленке!

Я с изумлением глянула на нее:

– Да уж, редкостное везение, убили в двадцать три года.

Но Анечка, так испугавшаяся страшного известия час тому назад, неожиданно проявила странную жестокость. Она пододвинула ко мне чашку с жидким кофе и заявила:

– Ну и что? По мне, так лучше прожить мало, но ни в чем себе не отказывать, а не так, как существуем мы.

Честно говоря, я слегка растерялась. Аня же, совершенно не смущаясь, спросила:

– Ну и что она велела мне передать?

У Лены в спальне на шкафчике стояло множество самых разных статуэток. Я прихватила, на мой взгляд, самую малоценную, изображавшую коленопреклоненную женщину с вытянутыми вперед руками. Скульптура была сделана из белого материала, скорее всего гипса, и стоила, очевидно, пять копеек в базарный день, даже странно, что женщина, обладавшая хорошим вкусом и образованием художницы, держала дома дешевую поделку.

– Вот, – протянула я Ане «красотку», – в понедельник Леночка попросила съездить к вам и передать статуэтку. Уж извините, опоздала…

Аня взяла фигурку и усмехнулась:

– Сказать ничего не велела?

Я развела руками:

– Нет.

– Ясно, – вздохнула Аня, – все ясно.

– Что? – не утерпела я. – Что вам ясно?

Аня поставила фигурку на стол и щелкнула по ней пальцем.

– Знаете, как называется эта вещь?

– Нет.

– В Музее изобразительных искусств бывали?

– Очень давно…

– В Греческом зале находится ее подлинник в рост человека, и называется работа неизвестного мастера «Мольба о прощении», – пояснила Аня. – Значит, Ленка все же поняла, как меня обидела, а извиниться самой духу не хватило, вот и подослала вас…

– Вы поссорились? – спросила я.

Аня пожала плечами:

– Нет, просто кошка между нами пробежала. Ленке ее деньги свет затмили.

– И все же что случилось?

– Вам какое дело? – грубо ответила Кленова. – Спасибо, что побеспокоились и принесли вещицу, но теперь прощайте, недосуг мне лясы точить…

Я посмотрела в ее нездоровое одутловатое лицо и тихим, но безапелляционным тоном заявила:

– Я забыла представиться – Виола, частный детектив.

Аня разинула рот:

– А говорили – домработница!

– Не хотела вас пугать, – улыбнулась я, – людей моей профессии не слишком любят.

– Что вам от меня надо? – зло осведомилась Аня.

Я поколебалась и ответила:

– У Федуловой дома хранились большие ценности, они пропали…

Аня напряглась:

– Вы что? Намекаете, будто я украла Ленкины побрякушки, да?

– Нет, – я поспешила исправить положение, – просто мать Федуловой, Марья Михайловна, наняла меня, чтобы отыскать убийцу, вот я и пришла к вам.

– Так вы считаете, будто я прирезала Ленку, – побагровела Кленова, – совсем сдурели, да?

– Вовсе нет, – рявкнула я, – мне просто надо узнать о том, сколько приятелей имелось у Лены. Ну устраивала же она дни рождения, встречу Нового года… Кто к ней ходил?

Аня слегка расслабилась:

– Не знаю.

Я обозлилась:

– Ну как вам не стыдно! Убили подругу, а вы даже рта не хотите раскрыть! Значит, пусть негодяй гуляет на свободе?

Кленова вновь щелкнула фигурку по голове.

– Мы поссорились.

– Из-за чего?

Внезапно Аня всхлипнула:

– Думаете, мне не жаль Ленку?

– Похоже, что нет, – жестко ответила я.

Собеседница принялась вытирать глаза лежащей на столе тряпкой.

– Очень жаль, мы дружили еще со школы, но только она меня обидела, а потом сделала вид, будто ничего не произошло… Вот я и перестала ей звонить, уже года два как…

– Да что между вами произошло?

Анечка тяжело вздохнула и завела длинный рассказ.

С Леной они познакомились в пятом классе, когда из обычных общеобразовательных школ перевелись в так называемую художественную, где обучались дети, собиравшиеся в дальнейшем стать живописцами.

Анечка сидела вместе с Леной за одной партой и частенько завидовала подруге. Шел 1988 год, подружкам было по одиннадцать лет. Кто помнит то время, знает – в тотальном дефиците было все: продукты, одежда, обувь, книги, мыло и туалетная бумага.

«Если вы пришли в гости и вымыли руки с мылом, то чай будете пить без сахара», – шутили неунывающие москвичи. Кстати, пачка чая «со слоном» или упаковка стирального порошка «Лотос» считались в те годы шикарным подарком. Я сама, придя на день рождения к Вальке Егоровой, презентовала той полкило сыра и две пачки «Вологодского» масла…

Но Леночка на большой перемене доставала из ранца бутерброды с удивительно вкусной «Докторской» колбаской, сделанной в спеццехе… И одежда у нее была отличная, и обувь. А главное, Леночка имела великолепную бумагу, качественные краски, изумительные кохиноровские карандаши и набор потрясающих кистей, о которых мечтали сами преподаватели.

Впрочем, ничего удивительного. Бабушка Лены, Ольга Сергеевна, заведовала ателье, причем не какой-нибудь районной пошивочной мастерской с леворукими закройщиками. Нет, Ольга Сергеевна руководила предприятием, одевавшим партийную верхушку, сливки советского общества. Поэтому Леночка получала всегда все то, что хотела иметь Анечка.

В девятом классе пятнадцатилетняя Лена отчаянно влюбилась в паренька из социальных низов Павла Федулова. Отца у мальчишки не было, вернее, где-то он, конечно, существовал, но мать поднимала Павла одна. Впрочем, она не слишком старалась, а пила целыми днями.

Марья Михайловна, узнав о романе, разгоревшемся между ее дочерью и мальчиком, совершенно не подходящим ей ни по социальному статусу, ни по материальному положению, пришла было в ужас. Наверное, она хотела предпринять все, чтобы разорвать эту связь, но тут у Ольги Сергеевны случился инфаркт, и Марья Михайловна прочно осела в больнице, пытаясь выходить мать. Однако ни дорогие лекарства, ни отличная аппаратура, которой оборудована Кремлевка, не помогли. Ольга Сергеевна скончалась.

После поминок и похорон Марья Михайловна обратила свой взор в сторону дочери и чуть не скончалась сама. Пятнадцатилетняя Лена оказалась беременной.

Анечка, естественно, была в курсе всех событий. Более того, именно в ее комнате в отсутствие родителей и произошло грехопадение Лены. И опять Анюта завидовала подружке. У нее-то самой никого не было, она даже не целовалась ни с кем ни разу, а у Лены – самый настоящий любовник и жуткая страсть.

Надо отдать должное Марье Михайловне. Она выбрала единственный правильный путь поведения, позволивший сохранить с дочерью нормальные взаимоотношения. Женщина поселила Павла у себя, после родов сыграли тихую свадьбу, а школу Лена окончила экстерном, сдав разом все экзамены. Более того, Леночка оказалась в институте на год раньше Ани, и та опять завидовала. Ей предстояло еще целых девять месяцев ходить на ненавистные уроки, а подруга получила сразу все: ребенка, мужа и институт. Успокаивало только то, что супруг Ленки – абсолютно дремучий парень, употреблявший изумительные глаголы «ложить» и «покласть». Аня была уверена, что брак между Леной и Павлом просуществует от силы полгода, уж очень разными они казались.