От него веяло холодом. Зябко поежившись, я убрал оружие в тайник и закурил сигарету. Спать не хотелось, а снотворное, как назло, закончилось еще вчера. Часы показывали начало третьего. Похоже, заснуть до утра не удастся. Если б поработать, дак нет! Экономический и политический кризис в стране конца августа начала сентября 1998 г. совпал с моим собственным творческим кризисом. Пришла беда отворяй ворота! Причем замысел картины-то был! Хороший замысел, светлый! Я хотел нарисовать мать с маленьким ребенком, стоящую посреди зеленого поля, со стройной березовой рощей на заднем плане, однако вскоре увидел, что вместо доброй русской женщины на холсте появляется злобная ведьма сомнительной национальности, а ведьмино дитя вообще-то не приведи господи! Или это зеркальное отражение нашей сегодняшней жизни?! Вполне возможно! От моей ведьмы исходила едва ли не физически ощутимая аура зла. Не иначе, бес у меня за спиной стоял, помогал в творчестве, падла! Не желая будить в потенциальных зрителях дурные инстинкты, служить орудием в лапах нечистой силы, я убрал от греха подальше краски, кисти, холст, мольберт… И вот уже неделю места себе не нахожу. Тоска навалилась. Впору плакать от безысходности, да слез нет. Иссякли. Напиться вдребадан?! Тоже не выход. Еще хуже будет. А дьявол тут как тут, к самоубийству склонить пытается. Мразь! Кстати, подобные попытки он предпринимал несчетное количество раз на протяжении нескольких лет. Если б не вера православная, не помощь ангела-хранителя[3], я б давно разнес себе череп… Нет, сволота рогатая, не дождешься!

С легкой руки Клима братва прилепила мне погонялу «Смертник». Думают, будто я жить не хочу, ищу смерти, специально на нее нарываюсь. Они правы лишь наполовину. Жизнь свою я действительно ни в грош не ставлю, более того, она мне опостылела хуже горькой редьки, однако просто так прикончить себя я не позволю. Спровоцировать экстремальную ситуацию, а потом с нетерпением дожидаться, пока тебя замочат, не делая попыток к сопротивлению, тоже разновидность самоубийства. Значит, этот вариант отпадает. Бога не обманешь! Придется ковылять по жизни дальше. Ладно, как-нибудь перекантуемся!.. Сигарета догорела до фильтра. Затушив окурок в стеклянной пепельнице, я прикурил новую. Вспомнился сегодняшний инцидент на шоссе, комаровские сявки вконец оскотинились. Грузят беззащитного работягу, с хлеба на квас перебивающегося. Волки позорные! Мало я им вломил, надо б раза в три поболе, чтоб всю оставшуюся жизнь на аптеку работали. Куда Комар смотрит?! Неужто трудно навести порядок среди шестерок? Любой беспредел рано или поздно к беде приводит. Господь все видит. Не спрячешься от Него! Хотя Комар, по правде сказать, дурак полнейший и по жизни засранец. Мнит себя круче вареного яйца. Спеси больше, чем говна в городской канализации. Физиономия надменная, повадки барина, вернее, не барина, а внезапно разбогатевшего лакея: самодовольством сочится, как протухший мертвец зловонной слизью, пальцы постоянно веером растопырены… Не понимает, кретин, одной элементарной вещи: в любой момент он может очутиться на том свете (судя по всему, отнюдь не в лучшей его части) или за решеткой. Человек предполагает, а бог располагает. И никуда ты от этого не денешься, чего бы там о себе ни воображал!.. Время, казалось, замерло. Стрелка часов застыла в глубоком параличе. Тик… так… тик… так… Ощущение времени весьма субъективно. Когда тебе хорошо оно несется галопом, когда плохо тащится, словно полудохлая улитка. Тик… так… Ничего не существует в мире, кроме тоски, безмолвной ночи за окном, часовой стрелки-паралитички да забитой окурками, смердящей пепельницы… Сколько я выкурил сегодня? Две пачки? Три?… Скоро дым из ушей пойдет… Пронзительно заверещал телефон. Вздрогнув от неожиданности, я поднял трубку.

– Здравствуй, Олег! Извини, что разбудил! – донесся из нее дрожащий голос Витьки Колесова, в настоящий момент средней руки коммерсанта, а в далеком прошлом моего соседа по школьной парте.

– Не волнуйся, не разбудил, – холодно ответил я. Колесов не вызывал у меня особых симпатий. Два года назад он напросился под крышу к Климу (чурки круто наезжали), а спустя четыре месяца выпрыгнул. Дескать, денег нету, обнищал, кушать нечего и т. д. и т. п. Проверили втихую. Выяснилось врет, зараза! Вовсе не обнищал, просто сэкономить хочет. Обычная коммерсантская практика. Как прижмет, заливаясь слезами и захлебываясь соплями, кидается в объятия братвы: «Помогите, родимые! Спасите! Ничего не пожалею!» – а нормализуешь ситуацию, отобьешь наезды, юлить начинает, ускользнуть норовит. По барыжьей логике раз все спокойно, платить за крышу незачем. Братва подобных раскладов не прощает. Если б не мое заступничество, Клим устроил бы Витеньке небо в алмазах и правильно бы сделал. Жадным фраерам нужно мозги вправлять. Однако я заступился. По старой памяти. Как-никак в детстве друзьями были. Не разлей вода. Правда, на этом дружба наша закончилась. На прощание я покрыл Витю матом да послал на три веселых буквы. И какого хрена он теперь названивает?!

– У меня беда, Олег! – будто прочитав мои мысли, всхлипнул Колесов. – Кроме тебя, не к кому обратиться. Ирочку похитили… доченьку! Не в силах больше сдерживаться, он зарыдал навзрыд.

– Где находишься? – значительно мягче спросил я.

– Д-д-дома.

– Жди, выезжаю…

Повесив трубку на рычаг, я торопливо оделся, достал из загашника ТТ и сунул за ремень брюк.

Я твердо решил помочь Колесову. Во-первых, отнять ребенка у похитителей дело святое, пусть даже папаша шкурник. Во-вторых, чего греха таить, встряхнусь маленько, развеюсь. Лучше схлестнуться в одиночку хоть с целой группировкой, чем сидеть в пустой квартире, таращиться на заряженный пистолет и из последних сил бороться с демоном самоубийства. Витькину дочку я хорошо помнил, забавная белокурая малютка. Добрая девочка, животных любит. В 1996 г. ей исполнилось девять, сейчас, значит, одиннадцать.

Интересно, какая падла пошла на такое? Раньше детей крали в основном чурбаны, а славяне крайне редко. Только конченные ублюдки. Впрочем, последнее время среди козлов, промышляющих киднеппингом, русских стало значительно больше. Деградировал народ, озверел… Су-уки!

Захлопнув дверь, я спустился вниз по лестнице, уселся в припаркованную у подъезда машину и завел мотор…

Колесов проживал в просторной четырехкомнатной квартире в добротном кирпичном доме с высокими потолками, выстроенным в середине пятидесятых годов. Со времен пресловутой жилищной приватизации тут обитали исключительно коммерсанты да нахапавшие взяток чиновники местной администрации. Прежние жильцы сгинули кто куда. В ухоженном дворе стояли многочисленные гаражи-ракушки. Как известно, богатенькие Буратины общественным транспортом не пользуются, не говоря уже о своих двоих. Поднявшись пешком на четвертый этаж (с тех пор как в 1995 г. в меня всадили пули при выходе из лифта принципиально им не доверяю), я позвонил в массивную бронированную дверь. Колесов отворил не сразу. Не менее двух минут обозревал лестничную площадку сквозь импортный телескопический глазок. Наконец, убедившись, что со мной никого нет, впустил вовнутрь. Выглядел Витька ужасно: будто его несколько раз пропустили через сверхмощную стиральную машину.

– А где жена? – полюбопытствовал я, когда мы прошли в гостиную.

– Умерла в прошлом году, – потупив глаза, выдавил он.

– Извини, не знал, – смутился я и поспешил переменить тему разговора. – Расскажи про дочку. Когда это произошло? Похитители звонили? Выдвигали требования?

– Ирочка пропала позавчера, вместе с Валей, домработницей, – тихо начал Колесов. – Валя пошла встречать ее из школы, и… обе исчезли.

– В милицию обращался?

– П-проб-бовал.

– Ну и?…

– Заверили мол, не волнуйтесь, предпримем все необходимые меры… А спустя час мне позвонила на сотовый какая-то женщина и омерзительным сиплым голосом предупредила: «Если до вечера не заберешь обратно заявление вышлем тебе дочь по почте, по частям сперва уши, потом нос, по-том…» – Витька, понурившись, замолчал.