Литмир - Электронная Библиотека

— Садитесь, пожалуйста, — поспешно сказал генерал. — Вчера вечером восхитительная миссис Ли не скупилась на похвалы вам. Впрочем, они были излишни. Каждый добрый американец знает, какую роль вы сыграли при обнаружении убийц капитана Геннисона.

Не было более гнусного воспоминания для отца д’Экзиля. Он молчал, склонив голову.

— Миссис Ли скоро покинет нас, — сказал генерал. — Мы все сожалеем об этом. Но мы все отлично понимаем, что она предпочитает восточные штаты этой отвратительной стране.

— Сегодня вечером уезжает конвой? — спросил иезуит.

— Да, это так. А другой конвой уйдет ровно через неделю, в следующее воскресенье. Она может воспользоваться тем или другим, как захочет, несмотря, повторяю, на огорчение, которое доставит нам ее отъезд.

Отец Филипп набрался духу.

— Уехать сегодня вечером было бы ей неудобно. У нее поместили одного из ваших офицеров.

— У нее поместили офицера! — И голос генерала задрожал от ярости. — Что за глупость! Но я тут ни при чем, совершенно ни при чем, умоляю вас, передайте ей это. Но почему же она вчера вечером ничего не сказала мне?

— Она, может быть, не посмела, — пробормотал патер.

— Что же, она желает, чтобы его поселили в другом месте?

И карандаш генерала опустился на лист белой бумаги, готовый написать приказ.

Ресницы иезуита задрожали. В памяти всплыл его спор накануне с Рэтледжем о том, что такое истина.

— Желает она этого? — повторил генерал Джонстон.

Отец д’Экзиль не решился ответить «да». И весь остаток своей жизни он раскаивался в этом.

— Не думаю, — сказал он, наконец. — Я думаю, что она хочет довершить свое дело и обеспечит квартиру этому офицеру до момента ухода армии из Салт-Лэйка.

— Чудная женщина! — воскликнул генерал. — Передайте ей — вы передадите лучше, чем я, — что вся великая армия, которой я командую, безгранично благодарна ей, а через армию и правительство Союза. Вы ей скажете...

Вдруг генерал заметил грустные глаза отца д’Экзиля. Восторг его упал.

— Но вы-то, — сказал он. — Вы пришли сюда. Может быть, вам угодно что-нибудь? Вам стоит только сказать.

— Как долго рассчитываете вы оставаться в городе Соленого Озера, генерал?

— Как долго? Очень недолго. Неделю, может быть. Мы разыскиваем подходящую позицию, чтобы установить здесь постоянный военный пост.

Он повторил:

— Вы желаете чего-нибудь?

— Я, генерал, католический священник, — сказал отец д’Экзиль. — Я желал бы знать, имеются ли у меня тут единоверцы.

— Да, имеются, — сказал Джонстон. — Капитан Ван-Влит?

Офицер справился в своих списках.

— В экспедиционном корпусе одиннадцать французов, — сказал он. — Один кавалерист 2-го драгунского полка, два канонира в 7-й артиллерийской батарее, три пехотинца 5-го и 10-го полков и пять обозных.

— Можно отвести меня к ним? — спросил иезуит.

— Как это сделать, капитан Ван-Влит?

— У нас есть шансы застать их всех вместе, — отозвался капитан. — Они собираются, чтобы пить, играть в карты и, особенно, чтобы спорить. Потому что, предупреждаю вас, это умные головы.

— Ведите меня к ним, — улыбаясь, сказал иезуит.

И он вышел, пожав протянутую генералом руку.

В палатке, полотнища которой были приподняты для вентиляции, восемь французов развлекались игрой в карты. Четверо играли и четверо смотрели.

— Смотри-ка, — сказал один из игроков, — попик!

Но, заметив капитана Ван-Влита, он замолчал. Все выжидающе смотрели.

В нескольких коротких сухих словах представил им офицер иезуита.

— Оставьте меня, пожалуйста, с ними, — тихо попросил отец д’Экзиль.

Ван-Влит поклонился и ушел.

— Я тоже француз, — сказал, обращаясь к игрокам, отец д’Экзиль.

Они, посоветовавшись взглядами, посмотрели на него, ничего не отвечая. Наконец тот, который сказал «попик», разразился хохотом.

— Ты — француз? Ну, что ж из этого? Нам начхать!

Он был одет, как все остальные; на голове у него была вылинявшая шапочка, голубая кисточка которой болталась на спине.

— Ты — француз, ну и что же? Неужели ты не понимаешь, что те, кто здесь, чихать хотели на Францию?

Другие с трусливым одобрением рассмеялись.

— Прежде всего, где ты был 25 июня 1848 года?

— Здесь, — ответил иезуит.

— А! Ты был здесь. Хорошо! А я был на площади Бастилии; я намочил свой платок в крови твоего товарища Аффра. Я стрелял вместе с Коссидьером и Луи Бланом.

— Коссидьер и Луи Блан бежали, — сказал иезуит.

— Бежали! Что ты говоришь?

— Я говорю, что они бежали в то время, когда ссылали в Алжир несчастных, которых они толкнули на бунт, — спокойно сказал патер.

— A! — сдерживая ярость, сказал другой. — А 2 декабря, где ты был?

— Тоже здесь, — сказал отец д’Экзиль.

— Здесь. Хорошо. А я был на баррикадах вместе с Виктором Гюго.

— Виктор Гюго никогда не был на баррикадах, — улыбаясь, сказал отец д’Экзиль.

— Никогда не был на баррикадах! Виктор Гюго! Толкуй!

— Монсеньор Аффр был там, он-то был, — сказал патер. Он схватил поднятую руку своего собеседника и заставил его снова сесть среди товарищей перед разбросанными картами.

У того на губах выступила пена.

— Ханжа! Лицемер! Грязный ханжа!

— Я ухожу, — грустно и высокомерно произнес отец д’Экзиль. — Если я кому-нибудь из вас понадоблюсь, то ему стоит только позвать меня. Пусть он обратится к капитану Ван-Влиту. Я приду.

И он медленно удалился, преследуемый ругательствами зуава-революционера.

Перешагнув через границу лагеря, он спустился по течению Иордана и остановился в пустынном месте, где, как он знал, никто не увидит его. Там он прислонился лбом к стволу дерева и с минуту неподвижно простоял так.

Скоро он отодвинулся от дерева. Его утешило журчание воды и, в особенности, интенсивная жизнь животных близ него и вокруг него. Ах, милые звери, вам еще не отвели на золотой доске мира достойного вас места. В проточной воде прыгала, в поисках потерпевшей крушение саранчи, форель. Плавали зеленые и голубые щуки. На прибрежную траву выскакивали из старых, гнилых пней мускусные крысы с дрожащими черными кроличьими усами. Они усаживались вертикально на задних лапках. Они и патер смотрели друг на друга. «О брат величайшего из святых, — как бы говорили они, — нам нечего бояться тебя, не правда ли? Ты немного выиграешь, если раздавишь одну из нас ударом каблука, и у тебя на подошве будет волочиться бедная черная шкурка, пропитанная кровью. Мы идем к тебе. Мы грызем только старые, никому не нужные вещи. Мы кусаем только тогда, когда нас пугают. Ах! если бы люди могли то же самое сказать о себе!» Из стеблей душистого чернобыльника прокрадывались куропатки, оставляя в траве сейчас же выпрямлявшуюся борозду. Изумрудные стрекозы слегка касались древовидного ладанника, и как раз над головою отца д’Экзиля ворковали две очаровательные горлинки, которые походили на пленниц в сетях среди тоненьких веточек ивы.

С бесконечными предосторожностями, чтобы не распугать этот маленький любимый им мирок, опустился отец Филипп на камень. Вода и животные пели. Отдавшись на несколько минут течению своих мыслей, он доверил окружавшей его природе то, что его мучило.

Он отпускал свою мысль плыть по воле журчащего ручья; потом минутами, как рыбак, коротким движением притягивающий к себя слишком далеко отплывшую пробку, возвращал ее к себе обратно.

О чем думал он? Кому какое дело! Зачем обнажать священную тайну души, разбирать ее, анализировать ее, устанавливать отдельно каждую пружинку, как мы делаем, когда подробно исследуем, согласно инструкции, каждую из деталей ружья образца 1886 года, измененного в 1893 году! Не лучше ли стараться непосредственно изучить действие неразобранного ружья, не вдаваясь в роскошь анализа.

Перед отцом д’Экзилем тихий, спокойный зеленый протекал Иордан. Глядя на его чистые, прозрачные воды, нельзя было без содрогания представить себе отвратительную пропасть рассола — Соленое озеро, куда, меньше, чем за три лье отсюда, вливались эти воды.

10
{"b":"3239","o":1}