Он сделал знак одной из обступивших нас теней.

— Отведите господина к командиру.

И поклонился мне.

— Извините, что я сам не сопровождаю вас. Мы приступаем к фланговым маневрам и должны прикрывать колонну. Вот почему мы и окликнули вас. Я веду арьергард. Еще раз, извините.

Я ощупью пошел следом за моим проводником к голове колонны. Дорога здесь проходила в выемке, и как раз в этой выемке голова колонны сделала остановку. Направо, вдоль откоса, я разглядел людей, прислонившихся к земляной стене, и опиравшихся на ружья, как на палки.

Мы подошли.

— Вот командир, — прошептал мой проводник.

На нас глядел человек с тяжелыми плечами. Он стоял посреди дороги, заложив руки за спину.

— Господин Жерар!

Я вздрогнул, не столько потому, что меня узнали, сколько потому, что я сам узнал голос Ральфа.

Я совершенно забыл, что он занимал важный пост в революционной армии.

— Чем могу я, милостивый государь, быть вам полезным?

Голос его был и повелителен, и предупредителен. Кроме того, перед своими солдатами управляющий графа д’Антрима не принуждал себя обращаться ко мне в третьем лице, и это было, конечно, вполне естественно.

— Я к вашим услугам, — повторил он.

За спиной Ральфа небо начинало сереть, ветер затихал, рождался день.

— К вашим услугам, — еще раз сказал управляющий.

— Мне вспомнилось, — сказал я развязно, — вы говорили, что волонтеры отправятся сегодня ночью, в четыре, на маневры в Ардферд, и мне захотелось видеть это.

— Благодарю вас, что вы так интересуетесь нами, — сказал он.

Мне послышалась в его голосе ирония. Он видел, откуда я шел, он отлично знал, что я иду не из Кендалла. Если у меня и была хоть на минуту надежда незаметно вернуться в замок, то теперь она развеялась, как дым.

Уже почти совсем рассвело. Лужицы дождевой воды на дороге сверкали. Очень низко пролетела стая диких уток.

Г-н Ральф знаком пригласил меня следовать за ним.

Мы свернули с дороги и вскарабкались на поле, на высоте двух-трех метров над уровнем дороги.

— Лейтенант Дэвис, — скомандовал он, — вы займете мое место во главе колонны.

Г-н Ральф поднес к губам свисток. Свистнул один раз — гул голосов затих.

Свистнул еще раз — колонна зашагала.

Волонтеры прошли перед нами. В них была любопытная смесь свободы и дисциплины. Почти все эти люди были в форме, но самая форма не отличалась единообразием. По большей части она состояла из куртки, коротких панталон и обмоток серо-зеленого цвета. Некоторые солдаты были в австралийских фетровых шляпах, другие в английских шапочках. Но некоторые были совсем без формы. Можно было их принять за мирных охотников, если бы не солдатская винтовка и штык за поясом.

— Тут много расформированных или демобилизованных солдат, — сказал Ральф. — Эти сумели сохранить форму.

— А другие? — спросил я.

— Жены или дочери сшили им одежду. Они обмундировались сами.

— На свой счет?

— На свой.

Я смотрел на проходивших передо мной. Почти все были очень молодые. Я чувствовал, что между ними почти совсем нет крестьян. Большинство производило впечатление мещан, банковских служащих, адвокатских писцов, приказчиков из магазинов. Многие были в очках. И во взглядах этих близоруких глаз было незабываемое выражение настойчивости и воли.

О лучше десять, сто раз иметь дело с закоренелым разбойником, чем с одним из этих бледных юношей.

В эту минуту проекты, которые излагал мне когда-то г-н Теранс, уже не казались мне столь самонадеянными.

Сжимая руками в перчатках рукоять воткнутой в землю сабли, Ральф Макгрегор, неподвижный, следил за прохождением отряда. Когда прошел последний волонтер, он наклонился ко мне и с гордостью сказал:

— 17 марта, в день праздника Святого Патрика, в центре Дублина, в Колледж-Грине был смотр. Пятнадцать сотен волонтеров, господин профессор, дефилировали перед своим шефом, вашим коллегой Эйном Мак-Нейлом. Пришлось на полтора часа приостановить движение трамваев. Английская полиция смотрела, разинув рот...

— А оружие? Как вам удается его добывать?

Он иронически поглядел на меня.

— Вас это беспокоит, господин профессор? Оружие? Его подвозят на частных яхтах, на пароходах, в чемоданах пассажиров... Вот, смотрите, это ружье...

Мы пошли дальше. В хвосте колонны Ральф подал знак одному волонтеру, взял у него ружье, протянул мне.

— Посмотрите, господин профессор, это — английское военное ружье. Бесполезно спрашивать у его обладателя, как он его добыл. Оно у него, важно лишь это...

Он вернул ружье и сказал мне с улыбкой:

— Если бы вы вздумали найти немецкие образцы, тогда надо обращаться не сюда, а выше, в Ульстер. В 1914 году за три месяца до войны, сэр Эдвард Керзон, теперь министр в британском военном кабинете, призывал на помощь против нас «могущественного монарха из числа его друзей»... так он звал кайзера. Через посредство Deutsche Munitionen und Waffen Fabrik он получил 50 тысяч ружей и миллион патронов. Нет, господин профессор, если хотите найти маузер, не здесь нужно искать.

Г-н Ральф на минуту задумался. Потом с оттенком горечи прибавил:

— Впрочем, сто лет назад мы получили иностранное оружие. Это оружие привез нам Гош, и это были французские ружья.

Я лег в восемь, Уильям разбудил меня в одиннадцать. Я опоздал к завтраку, за которым собирались мои коллеги по контрольной комиссии. Я был усталый, разбитый.

За сладким профессор Генриксен, который с неделю назад решился наконец выходить к столу, сказал:

— Дорогие коллеги, я счастлив, что могу вам сообщить первые результаты предпринятого мною обследования, которым вы благоволили заинтересоваться.

Я поглядел с удивлением. Он любезно мне улыбнулся.

— Вас не было, дорогой коллега. Во время одного обеда, на котором вы не присутствовали, я имел честь изложить этим господам цель и методы обследования, о котором идет сейчас речь. Кратко резюмирую для вас. Предмет: запросить по ирландскому вопросу самого крупного государственного человека каждой страны. Но спрашивать живущих мне казалось и пошлым, и ненадежным: языки сейчас связаны. И я счел более оригинальным и более верным спросить у мертвых, разумеется, не восходя слишком далеко в глубь времен. Мнения Густава Вазы и Альберони, например, сейчас не имеют уже практического значения. Напротив, кто же не видит выгоды знать по занимающему нас вопросу мнение князя Бисмарка или князя Горчакова?

Я растерянно поглядел на своих товарищей. Д-р Грютли солидно потягивал свое виски. Голубые глаза полковника Гарвея ничего не выражали. Барон Идзуми скрестил на столе свои маленькие морщинистые ручки и пристально их разглядывал.

— Теперь метод, — продолжал профессор Генриксен, — конечно, вертящиеся столы. Этот прием уже оправдал себя, и лучшие умы высказались за него. Виктор Гюго в своем сочинении «Уильям Шекспир», часть первая, книга IV, сурово осудил тех глупцов, которые смеются над этим: «Скажем откровенно, — говорит он очень метко, — эти насмешки не заслуживают никакого внимания». Те результаты, которые я сейчас представлю на ваше благоусмотрение, господа, блестяще оправдывают тезис, утверждаемый знаменитым французским сенатором.

Он вытащил поношенный портфель и собирался выложить на стол целую кучу бумажек.

— Каждому свой черед, я начал с духа господина Гладстона и господина Парнеля. Как я и ожидал, они уклонились от ответа. Вы сами понимаете, эти господа являются в этом деле стороною. Я не настаивал... Непосредственно затем я перешел к Италии. Напрашивалось совещание с господином Криспи. Ответ определенно неблагоприятный для Ирландии. Господин Криспи пожелал даже воспользоваться удобным случаем, чтобы установить один исторический факт, и сообщил мне, что он был в числе заговорщиков, которые 14 января 1858 года, подстрекаемые к тому Орсини, бросили бомбы в императора Наполеона III. Но он полагает, что теперь такого рода методы уже не ко времени.

— Это — осуждение ирландской системы, — сказал доктор Грютли, — то есть системы воздействия физической силой.