Майор подошел ко мне сзади и, отряхивая форменные брюки, произнес:
- Ей-богу, Дмитрий Александрович, лучше бы вы дома дождались нашей машины, а то суета сплошная, просто стыд какой-то, народу-то сколько покалечили!..- и только тут я заметил, что в петлице у него не щит, символизирующий Внутренние Силы, а орел - эмблема Безопасности.
В машине за рулем спал шофер. Он был одет в гражданское.
Майор грубо пихнул его:
- Рацию давай, еврейская морда!
Шофер вздрогнул и вытащил из под руля трубку на длинном скрученном шнуре.
- Осирис, Осирис, я Анубис, прием!
- Анубис, я Осирис, слушаю Вас, - ответила трубка.
Майор прикрыл ладонью микрофон и обратился ко мне:
- А вы садитесь на заднее сиденье, Дмитрий Александрович, мы поедем сейчас, садитесь... Осирис, я около станции метро "Площадь Мира", у нас тут опять проблемы с дорожной полицией...
- Опять ваш капитан отличился?
- Опять... Пора уже решать вопрос... Замять-то уже не удастся...
- Что, жертвы, что ли?
- А Бог его знает, может, и жертвы...
- Высылаем машину... Конец связи.
Майор швырнул трубку шоферу.
- Допрыгался, гад... В Управление поедем сейчас, понял?
- Понял, чего не понять, - лениво отреагировал шофер.
Майор обошел машину и сел на переднее сиденье.
В машине все было каким-то совсем иным, не таким, как снаружи, и не таким, как в других машинах. Я не знаю, что было тому виной - освещение или что-то еще, но всю поездку мне казалось, что я еду не только в другое место, но и в другой мир.
Я подвинулся в сторону, чтобы видеть дорогу впереди, и наткнулся на сидении на газетный сверток Газета была "Красная Звезда" и из нее выбивался слегка порванный край синей болоньи.
- Не мешает сверточек? Я вот для жены у вас в универмаге плащ купил, Майор был почти что счастлив, - чрезвычайно дешево!
Я промолчал.
Шофер начал петлять по проулкам и, наконец, выехал на улицу.
Майор потянулся к приемнику и включил его. Играла скрипка.
- Опять ты свой сионистский канал слушал! - замахнулся майор на шофера, - Еще раз повториться - уволю! - и начал крутить ручку настройки.
- Господин майор, а почему нельзя меня было просто остановить, а надо было какие-то уколы делать? Что, без химии теперь и шагу ступить невозможно? - мне не хотелось его спрашивать, но я почему-то спросил.
- Постойте, какие уколы, она же Вас, Дмитрий Евгеньевич...
- Александрович я - поправил я его.
- Извините великодушно! Она же просто перебинтовала! - если он и врал, то очень талантливо, мои слова его явно заинтересовали, он даже отвлекся от приемника, и тот шипел, ненастроенный, - Нам сообщили о том, что у Вас на станции метро ЧП, а мы уже ехали к Вам. Ну по приметам в сообщении поняли, что это с Вами там случилось, вот и подъехали... А что, Вас кто-то обрабатывал? Вы скажите если что, и не мне даже, а потом, на беседе, господину генералу, обязательно, это уж скорее его прерогатива, а мне-то что - мне Вас велено доставить, а там уже не моя инстанция.
Он повернулся и продолжил настройку.
- Во, новости, то что нужно!
Я посмотрел на часы, вмонтированные в приборную доску "Мерседеса". Часы показывали 13-37. В это время новости передавало только арийское радио.
"...настоящее время европейский союз только приближается к концепции единства, достичь которого, видимо, не удастся из-за многочисленных дипломатических разногласий. Западные границы империи не должны реагировать на настроения мелких политиков из Европы, утвержденной в ее нынешнем виде ценой миллионов жизней и реками крови. Самый прочный союз, замешанный на необходимом сотрудничестве и ..."
Стало скучно и я почувствовал, как от перебинтованного запястья к локтю медленно катится волна, сжимающая мне руку. Когда холод достиг плеча, я испугался, но испуг не успел завладеть мною - сердце дрогнуло, мне показалось, в последний раз, и я заснул.
Когда я проснулся, мы сворачивали уже на прямой путь, ведущий к управлению безопасности, оставляя слева сверкающий купол Народного Дома1. Раньше на его месте стоял русский храм, а теперь в этом здании располагалось правительство.
Мы миновали Кремль, и въехали под Триумфальную Арку Мира.
Мне никогда не нравился этот монстр посреди города, но все разговоры о сносе Арки, идущие уже четвертый год, видимо, были обречены. В институте поговаривали, что Арка является собственностью Сил Безопасности, и внутри электроники больше, чем в ядерных институтах Рентгена.
Внутри машины по-прежнему неуловимо пахло чужой страной, а то и чужой планетой.
Под памятником Дзержинскому стояла вялая горстка помятых стариков в драпе с красными транспарантами. Старики мерзли, но не расходились. Полицейский прохаживался рядом, и ему хотелось пойти обратно в патрульную машину, в свой мирок, там хоть тепло, но инструкция не позволяла.
- Ну что, Дмитрий Александрович, приехали мы, - обернулся ко мне майор, - господин генерал уже ждет Вас. А ты - он говорил это уже шоферу, поставишь машину в гараж, и на сегодня свободен. А в табели я тебе половину рабочего дня отмечу.
На часах было 14-10. По радио звучали марши. Машина остановилась.
Майор вышел и даже открыл мне дверь. Я протиснулся наружу и подождал, пока майор пройдет вперед. Странно, но после сна мне стало значительно легче. Бок практически перестал меня беспокоить, что подтвердило мою мысль о том, что состав, которым меня сбили с ног, и состав, которым намазали мои бинты, работали как бинарное оружие.
На пропускном пункте майор о чем-то долго перешептывался с постовым, сделал три звонка по местному телефону, и только после этого мне дозволено было пройти в здание.
Сначала я пытался отслеживать наш путь, однако скоро понял, что это бесполезно.
Через пару минут мы дошли до второго, внутреннего поста.
Майор извинился и просил подождать его минут пять. Впереди начинался коридор, обшитый дубом, и у каждой двери висело по считывателю магнитных карт.
Я встал у окна, выходящего во внутренний двор, и увидел, как туда въезжает мерседес. Машина остановилась, и из нее вышел шофер. Я узнал того, который вез нас сюда. К шоферу стремительно подбежал какой-то человек в офицерской форме, и откозырял ему. Между ними произошел какой-то разговор, и офицер полез в машину. Шофер неторопливо пошел в сторону внутреннего КПП, зажимая под мышкой газетный сверток.
Я догадался, что это "Красная Звезда".
Тут вернулся майор, выдал мне магнитную карту, и еще минут через пять мы были в приемной.
Нам навстречу поднялась рыжая секретарша в узком фиолетовом костюме.
- Господин Роберт, генерал уже заждался Вас, - кокетливо попрекнула она майора.
- Да все дела, Сашенька, дела... Да, вот, собственно, генерал не меня ждал, а Дмитрия Александровича. А я пойду, а то у меня перерыв уже кончается скоро, а я пообедать не успел, - и майор вышел.
- А Вы присаживайтесь, присаживайтесь, Климент Степанович просил дождаться конца совещания. Он уже не мог откладывать это совещание, просил извинить... Я думаю, что это еще минут на десять, может быть двадцать...
Она, наверное, ждала от меня каких-то слов, но говорить совершенно не хотелось.
Я сел в глубокое кожаное кресло и закрыл глаза, размышляя. Рука совсем не болела. Я пытался вспомнить, с чего же начался день, и не смог. К горлу подкатывала странная осушающая тошнота. Я чувствовал себя молодым богом, страдающим с похмелья. Не знаю почему, но мне было совершенно ясно, что ничего плохого произойти просто не может. Механизм работал слаженно и ясно, сбоя быть не могло. Стоило только нажать кнопку, и все можно остановить.
За стеной, там, где проходило совещание, кто-то низким, монотонным подвывающим голосом декламировал какие-то вирши. Слов не было слышно, но язык был незнакомый, совсем чужой язык, неверный. Чтение прервалось, ударили в бубен, и декламатор продолжил свои песнопения.
