– Как? – переспросил Громов, стараясь не расхохотаться. – Жароносная?

– Ну, значит, вы не из академии, – разочарованно протянул Черепанов. – Высшее офицерство все в курсе…

– Да, – подтвердил Громов. – Это, наверное, очень секретный отряд, если даже я, капитан федеральных сил, никогда о нем не слышал.

– Или не хотите колоться, – равнодушно добавил Черепанов. – Это бессмысленные прятки, всем давно все известно.

– Хорошо. И почему все они называются ЖД?

– Да потому, – громко, с силой и жаром закончил Черепанов, – что все это название одного проекта! И то, что хазарские вооруженные формирования и русские федералы называются одной этой аббревиатурой, подчеркивает, что в главном у них расхождений нет! Они борются только за то, чья это дорога. А что она должна быть, никто из них не сомневается!

– Да зачем она нужна-то?! – не выдержал Громов.

– Она нужна затем, чтобы ни при тех, ни при других тут ничего не менялось, – торжествующе проговорил Черепанов. – И местному населению все это очень нравится. Они всю жизнь хотят строить железную дорогу! Чтобы она их отсекла от всего остального мира, от любых соседей. Это местный вариант Великой Китайской стены, если вы не в курсе.

– И что, она должна обходить всю страну? – начал догадываться Громов о сути этого бреда.

– Дошло наконец! – расхохотался партизанский командир. – Как ни тужилась, а родила.

Партизаны добродушно заулыбались.

– Они пустят по ней вечные поезда, почти без интервала. Это будет как бы один замкнутый поезд по всему маршруту.

А внутри пространства, по границам которого бегает такой поезд возникают токи Максвелла – это-то вы знаете? После этого у всех, кто здесь живет, отрубятся последние мозги, а с людьми окончательно можно будет делать что угодно.

Они хотят, чтобы история вечно шла по кругу, понимаете?

Весь мир погибнет, а эти останутся. Я до этого круга, кстати, сам не ходил. Мне приятель рассказал, историк московский. Он сейчас тоже в армии, как раз в каком-то секретном летучем отряде… Волохов его фамилия. Не встречали?

– Слышал, но никогда не видел, – покачал головой Громов. – У него настолько летучий отряд, что его, по-моему, вообще никто не знает. Вроде как вашу Жароносную Дружину. Я должен был выйти на соединение с ним, но он в очередной раз пропал.

– Рано или поздно он к нам присоединится, – сказал Че. – Он же сам понимает, что все идет по кругу. Только не понимает, почему. А я понял. Они хотят обвести Россию гигантской окружной дорогой, буквально вокруг пальца – в этом и смысл поговорки. Вы никогда не замечали, что русские в любом городе первым делом начинают строить окружную дорогу? На московское кольцо знаете сколько потратили? И это не потому, что мэр воровал или надо грузовики пускать в объезд… Любое село начинает с того, что строит околицу – круговой забор.

– Во всем мире так, – возразил Громов.

– Да? Серьезно?! Вы были во всем мире? Вы еще где-нибудь кроме России, видели околицу? Главное местное занятие городить огород, отсюда слово «город». А когда додумались до железной дороги и узнали про токи Максвелла, первая их мысль была – отгородиться от всех поездами, бегающими по кругу. Замечали вы у какого-нибудь народа такое количество хороводных танцев?! Нигде больше этого нет! Я был в Швеции: там пары сбегаются и разбегаются. Был в Германии: там парень девку догоняет. И только в России по любому поводу – каравай, каравай, кого хочешь выбирай! А чего выбирать-то, если дорога – железная?

Громов с самого начала понял, что партизаны рехнулись, что нормальный человек не станет ходить в оранжевой повязке и взрывать рельсы под носом у паровоза, – но только теперь увидел систему этого безумия и несколько испугался. Черепанов самым искренним образом верил в то, что говорил.

– А мне надоело по кругу! – повторял он с жаром. – Мне надоело без выбора! Я не могу жить и растить детей в ощущении, что все предопределено! Мне неважно, какие ЖД победят в конце концов. Понимаете, за что эта война? Эта война – за вечную власть во внеисторическом пространстве, за порабощение народа, который только и хочет, чтобы его поработили! Поэтому они сами, сами строят ЖД. Воевать не хотят, только дорогу строят. Они думают, что, когда она достроится, здесь наступит вечность. А я не хочу этой вечности! Они всю жизнь надеялись – то железный занавес, то железная дорога… А я не дам! Это сейчас мы взрываем рельсы. А будет время – начнем взрывать все эти бесконечные московские кольца! Я покончу с этим язычеством, я этот круг порушу. И вы еще к нам придете, вот увидите. Все мыслящие люди – непременно придут, потому что нельзя вечно вот так, вот так. – Он в экстазе замотал головой. – С братьев Черепановых вся эта ЖД-история началась – Черепановыми и кончится. Круг замкнется… и разомкнётся!

Он показал на двух своих сыновей – восьми и двенадцати лет, – робко смотревших на гостей круглыми черными глазами.

– Да ладно тебе, Че, – сказал Воронов. – Ты и нам все это рассказывал…

– А ты бы, дурак, слушал, – сказал Черепанов. – Тогда бы и в армию свою дурацкую не пошел.

– Ага. Так бы с тобой по лесам и валандался.

– А чем плохо? Свободная жизнь, свободные люди!

– Вы его не слушайте, товарищ капитан, – снисходительно, на правах старого знакомого сказал Воронов. – Я его очень люблю, конечно. Че – замечательный, он меня классным вещам научил. Костер вот разводить… Мы столько в походы ходили! Меня к нему Каланча привел. Время-то было – сами помните. Все как сговорились спать. Ничего не происходит. А Че – он замечательно будил, спасибо ему, у меня до него вообще вместо мозгов каша была.

– У тебя и сейчас каша, – плюнул в костер Черепанов.

– Я тогда понял… да он не очень и скрывал, правда, Че? Это все про железную дорогу – выдумка пацанская, нам ведь всем по двенадцать лет было. У нас возле школы была железнодорожная ветка, он нас к ней водил и рассказывал. Что вот, это часть огромного кругового движения, благодаря которому страна ограждена от всех. А на самом деле он просто людей воспитывает, нормальных. Кому больше нравится жить и лесах. И я считаю, он правильно делает. Я в педагогическом когда учился – сразу понял: настоящая педагогика – вот она. Это просто я в коленках слаб, а то обязательно бы с ним в леса ушел.

– Где тебе, рыбья кровь, – беззлобно заметил Черепанов. Он, кажется, не особенно огорчался, что бывший воспитанник разоблачает его.

– Он таким образом воспитывает храбрость, – продолжал Воронов. – Если человек может железную дорогу взорвать, то он и власти не боится. Мы еще склады боеприпасов в последнее лето перед войной немножко грабили… Так что если не убило кого, может, это благодаря нам. В общем, это воспитание такое.

– Догадываюсь, – сказал Громов.

– Ну а хоть бы и воспитание? – горячо заговорил Черепанов. – Пусть это даже игра в войну, вы можете придумать сейчас более осмысленную игру? Да по мне, пусть дети толпами идут в партизаны, а не в эту вашу поганую, извините, армию, где из них сапогами выбивают все человеческое!

– Может быть, – сказал Громов. – Ну а зимой вы тоже по лесам?

– Че – по лесам, – ответил за учителя Воронов. – И когорта славных тоже с ним. А остальные по домам, холодно.

– А армия воюет всегда и не понарошку, – сказал Громов. – Вот и вся разница.

– И за что вы воюете? – вскинулся Черепанов. – Лично вы? Чтобы угнетать самим и не давать другим?

– Нет, – сказал Громов. – Я воюю за свой долг. Я здесь родился, это накладывает определенные обязанности. И это единственный способ разорвать круг, если вы этого действительно хотите. Здесь действительно многое по кругу, но это из-за того, что каждый уклоняется от своих прямых обязанностей. В результате и получается круговое движение, которое вы ненавидите. Должен быть человек, который, не задумываясь, не оглядываясь, не спрашивая о смысле, просто выполняет свой долг. Если служебный – то служебный, если воинский – то воинский. Меня призвали, я пошел, я иду по прямой, ни на что не отвлекаясь. А без чувства долга не может быть ничего. Я ценю вашу романтическую затею, хотя и не одобряю взрывания поездов – все равно ведь починят, только люди время потеряют. Но в этом нет свободы. В этом есть произвол, а что такое свобода – я вам не могу объяснить.