– Скажи брату Владимиру, что я его порыв одобряю, – после недолгого размышления выговорил Николай. – Что получится – решать не нам, а попробовать стоит.

Громов почувствовал, что Воронов смотрит на него вопросительно, но покачал головой: мол, сам не понимаю.

Николай с братьями обсудили еще несколько спорных случаев – кто-то болел, кто-то получил печальное письмо из дома, отец Марк в Бирюлевской обители влюбился и спрашивал совета (монахи долго хихикали, предлагая советы один непристойнее другого, – Николай строго осадил их, посоветовав брату Марку как можно скорее уйти к предмету своей страсти, а если не получится – усиленно молиться). Связь с братьями осуществлялась тут же, без всяких мобильных и иных телефонов, причем каждый из собравшихся имел на связи единственный монастырь. Громов подивился, что их на Руси осталось так мало.

– Ну-с, и что же мы видим? – спросил Николай, когда с монастырскими делами было покончено.

– Старик с девочкой идут на юг, – грустно сказал высокий. – Девочку жалко.

– Плохо девочке, – кивнул брат Георгий. – Девочке очень грустно.

– Слышит ли она нас?

– Иногда.

– Укрепите ее, чем сможете.

– Будем пробовать.

– Слышит ли нас старик?

– Не слышит, но знает.

– Старик не нравится мне, – твердо сказал толстый.

– Ты ему тоже не нравишься, – отрезал Николай. – Какая разница? Что с разочарованным?

– Разочарованный со своей дикаркой бегут в Дегунино, как и было сказано, – заметил брат Борис. – Тут кое-кого послали их остановить, но кое-кто не туда попал.

– Кое-кто попал как раз туда, – решительно заметил настоятель. – Бывает штабной умысел, а бывает и Божий промысел.

– Разочарованный до того уж разочаровался, что думает перебежать к хазарам, – хихикнул толстый.

– Ага, он им очень нужен, – сказал высокий.

– Я за него, кстати, боюсь, – тревожно сказал Борис.

– Думаешь? – резко спросил настоятель.

– Что-то больно быстро очеловечивается. А тогда ему не жить.

– Ну, совсем-то не очеловечится. А, брат Борис?

– Не знаю, буду следить.

– Следи. Что с нашим лесоводом?

– Пошел догонять девушку.

– Что с нашей девушкой?

– Сие нам неведомо. В тех местах, сам знаешь, брат Николай, плохо видно.

– Но наша девушка жива? – тревожно спросил брат Николай.

– Это да, – уверенно сказал монах, лица которого Громов не видел. – Пока точно.

– Помни, брат Мстислав, ты видишь дальше других, – строго сказал настоятель.

– Пока смогу, буду смотреть, – кивнул Мстислав.

– Аи, инспектор, инспектор, – сказал Николай. – Правильно ждешь, да не оттуда.

– А откуда? – спросил вдруг Воронов.

– Инстинкт выживания, юноша, силен у вас чрезвычайно, – одобрительно заметил Николай. – Придавая вас в спутники капитану, наш общий знакомый поступил чрезвычайно дальновидно. В огне вам не гореть, в воде не тонуть. Должен заметить, что местные вообще очень ловко избегают опасности и отлично чувствуют ее. Но что предсказано, то предсказано: не знаю, как будет, но знаю, чем кончится.

– Не хочу, – тоскливо произнес Воронов.

– А почем вы знаете, юноша? Вдруг это совсем не то, чего вы ожидаете?

– Боюсь, – так же тоскливо проговорил Воронов.

– Ничего не надо бояться, вон девушка не боится, и вы не бойтесь. Девочка со стариком идет, тоже не боится. Капитан ваш едет останавливать неизвестно кого, и то не боится, хотя сроду в гражданских не стрелял. А стрелять-то ему и не придется, ушли они из Колосова, капитан. Не то б вы, чего доброго, и правда пальнули, – нет?

– Откуда вы все это знаете? – только и смог спросить Громов, окончательно переставший что-либо понимать.

– А откуда вот он догадывается? – кивнул Николай на Воронова. – Знаю, и все. Завтра поедете с миром в Москву, отвезете рядового да и отправитесь, куда собирались. Хотите посмотреть, как там Москва?

– А как? – спросил Громов совершенно по-детски. Он уже готов был поверить, что ему сейчас покажут Москву.

– Да вот так, – пожал плечами настоятель, и в тот же миг Громов почувствовал Москву. Она напряженно пульсировала где-то к западу от монастыря, и Громов чувствовал, как через весь город мучительно пробирается, увязая в бесконечных пробках, «скорая помощь». Он понимал при этом, что она успеет. Ничего больше во всей Москве не привлекало его внимания, да он и не видел ничего. В голове у него оглушительно завыла сирена. Он знал, что фельдшер в кабине кусает кулак от нетерпения. Это был хороший фельдшер, не из тех, что выезжали по вызовам в последнее время, – больной ему был небезразличен, и он хотел успеть, и должен был успеть. Громов чувствовал, что с пробками ничего сделать не может, но способен каким-то образом утешить фельдшера, внушить ему, что все кончится нормально; и фельдшер успокоился, он знал это.

– Интересно, – сказал Николай. – Вот бы не подумал. Я бы, честно говоря, решил, что какие-нибудь учения… Вам что, про войну не интересно?

– Про войну я и так все знаю, – машинально ответил Громов, но тут же спохватился: – Вы что, и это видите?

– Ну, примерно, – неуверенно ответил Николай. – Скорее догадываюсь.

– Способный, – завистливо сказал брат Георгий.

– Абы кто и не придет, – загадочно ответил Николай. – Есть ли у вас вопросы, брат капитан?

– Много, – сказал Громов. – Но для начала один: почему этот ваш брат Владимир не может выйти из монастыря?

– Брат Владимир в затворе, – пояснил Николай. – У некоторых есть такая клятва, вроде, знаете, барбудос. У нас же тоже бороды приняты, кстати… Брат Владимир не может выйти из монастыря, пока не кончатся эти ваши чертовы качели. Он не сам это выбрал, просто в каждом монастыре должен быть затворник. Получилось так, что у староволжцев это именно Владимир, а он врач.

– А у вас кто затворник?

– Брат Мстислав, – вздохнул Николай. – Ему отсюда хода нет даже к реке. Пока все не кончится – или, соответственно, не начнется.

– Просто нельзя – или он не может выйти? – уточнил Громов.

– У нас это одно и то же, – сказал Николай. – Но, в общем, даже если бы захотел – не сможет.

Громов пригляделся к Мстиславу, и тот, угадав его мысль, придвинулся к свету. Громов увидел необыкновенно кроткое и печальное лицо человека, давно смирившегося со своей участью. Затворнику было лет пятьдесят, он был светловолос и зеленоглаз.

– Ничего, – сказал брат Георгий. – Может, действительно уже скоро…

– Это не от нас зависит, – сказал Мстислав.

– Но мы это увидим, – твердо закончил Николай. – Благодарю, братие, все свободны.

Монахи поднялись и вышли, тихо переговариваясь. Некоторое время Громов молчал.

– Ну, как вы это делаете – спрашивать не буду, – сказал он наконец.

– Вы же и сами это делаете, как только что убедились, – мягко сказал настоятель.

– Да, хотя тоже не совсем понимаю, как именно. Но почему это распространяется только на монастыри?

– Да вовсе нет, – удивился настоятель. – Это обсуждаем мы только монастырские дела, а видим больше. Почти все, если угодно. Есть некоторые области, принципиально для нас закрытые, но там, я думаю, ничего важного не происходит… Вот – Блатск, но там, как бы выразиться…

– Защита? – догадался Воронов, впервые вступивший в разговор.

– Нет, что-то вроде болевого порога. Сил же нет, какое омерзение. Ну так в Блатске и не может быть никаких событий.

– А будущее вы видите? – спросил Воронов.

– Только в самых общих чертах, – смущенно сказал настоятель. – Ну так у нас, собственно, в общих-то чертах и написано… Чего тут выдумывать, все понятно. Я вас должен огорчить, вы славный юноша. Эти ваши знают, что делают, отправляя в качестве спутников на серьезное задание. Один такой устремленный, другой такой бессмертный… Но есть сила, которую у вас там все равно не могут учесть. Например, пошли туда, зашли не туда. За всем не уследишь, дырок-то все больше. Это вас Господь оборонил, – обратился он к Громову. – Вы бы, чего доброго, действительно убили. А там убивать решительно незачем.