Что ж, она всегда проделывала это мастерски… Мазур узнавал все до единого движения, быстрые взгляды снизу вверх, улыбку (насколько можно улыбаться при этом занятии). Это продолжалось долго, глаза б не смотрели, но он должен был увидеть эту рожу…

Потом, когда она перестала судорожно глотать, незнакомец немного постоял в неподвижности, оторвался от нее, приподнялся и лег рядом, небрежно погладил бедро, пристроился сверху… Рожа наконец попала в кадр. Мазур узнал генерала Бараджа. И вскочил, выдернул штепсель из розетки, в наступившем мраке пробрался к двери, на ощупь зажег свет.

Асади вошел так же медленно, наполнил стаканчики, уже не кладя туда льда.

– Говорите, – сказал Мазур.

Ревности он не чувствовал ни капли – только злость, слепую ярость оскорбленного собственника.

– О чем?

– Говорите! Что-то есть!

– Вы правы, – сказал Асади. – Если бы все ограничивалось… тем, что вы видели, я постарался бы обставить дело как-то иначе. Но, к сожалению, дела обстоят еще запутаннее. Совсем скверно. Для нас для всех. На этих клятых близнецов у Шахро Мухорбаррат достаточно материала… Нет, они не примитивные шпионы. Просто… у них какие-то странные шашнис некоторыми субъектами, располагающимися за границей и настроенными к республике явно недружелюбно. Эмигранты. Иностранные агенты. Пора бы их пригласить в гости, но я не могу спешить. Дело необычное. Щекотливое дело.

– Барадж? –спросил Мазур в лоб.

– Не знаю! – моментально ответил, почти крикнул Асади. – Понимаете, Кирилл? Не знаю! Не то чтобы «да что вы!», а – «не знаю»… Скоро я начну верить всему… Они оба – люди Бараджа, его старые, доверенные люди, некоторые цинично мыслящие сотрудники, вот Юсефа хотя бы взять, настаивают, что иную информацию можно интерпретировать однозначно… Есть беспокоящие донесения, отнюдь не конкретные, но в сочетании с другими позволяющие сделать вывод, будто… – он вскинул глаза, полные ярости и боли: – Я не могу поверить, ясно вам? Я поверю, если меня припрут к стене неопровержимыми данными, я никого не стану покрывать, как отца родного не стал бы покрывать, в случае… Но покая не могу верить! Это Барадж! Мы вместе делали революцию, ходили под смертью, он мне был как брат, ближе брата… Но если все же… Пусть даже это мой названый брат Барадж… – он с превеликим усилием взял себя в руки. – Ну ладно, это наши внутренние дела… А вот нам с вами нужно что-то в самом скором времени предпринять. Меня настораживает в первую очередь то, что это – вашажена. Что, если кто-то ведет к вам вербовочные подходы? Начиная с дальних подступов? В любом случае, ситуация не из приятных.

Вот тут Мазур был с ним всецело согласен. Даже окажись потом, что тут нет ничего, кроме примитивного блядства, ему прописали бы на полную. А уж если тут примешано что-то еще… В подобных случаях муж за жену как раз ответчик, по полной программе.

– Фотографии и кинопленку через пару часов необходимо положить назад, – сказал Асади. – Чтобы никто не всполошился. В ближайшие два часа никто не заметит их отсутствия – так уж все организовано – а потом могут быть проблемы… Товарищ Мазур, я вас умоляю: помолчите, пожалуйста, какое-то время, возьмите себя в руки и притворитесь, будто ничего не знаете. Вы человек опытный и тертый, вам будет легко… Операция еще не закончена, у меня нет в руках иных узелков… Как только появится определенность, я вам немедленно сообщу. Можете вы мне дать честное слово офицера?

– Слово офицера, – сказал Мазур, глядя в пол.

– Спасибо. И в моих, и в ваших интересах сохранять все в строжайшей тайне, – казалось, он заколебался на миг. – Если уж меж нами не осталось недомолвок, если мы в одной лодке… Вот, посмотрите. Узнаете?

Мазур повертел в пальцах два черных кругляшка размером с копейку, с обрывками тонюсеньких проводочков. Проводочки, собственно, были не оборваны, а аккуратно перекушены каким-то острым инструментом, тонюсенький медный срез прямо-таки сверкал в зеленой пластиковой оплетке.

– Черт его знает, – сказал он. – Не микрофоны, часом?

– Вот именно, – с застывшим лицом сказал Асади. – Али… Ну что тут дипломатничать? Ваш Али – мой человек. Оба микрофона он снял в вашей квартире позавчера.

– Но не хотите же вы сказать, что она…

– Я искренне верю, что до такоговсе же не дошло, – быстро сказал Асади. – Как искренне верю, что Барадж не замазан…Пока что все, что вы видели, можно толковать на разные лады. Возможно, дело ограничивается некоторым… э-э, легкомыслием вашей супруги, а интересы обоих клятых близнецов в данном случае опять-таки касаются исключительно эротических забав. Но я, уж не посетуйте, человек подозрительный. Мне не нравится вся эта связка –Барадж, близнецы с накопленным на них материалом, ваша жена, микрофоны в вашей квартире…

Мазур быстро уточнил:

– Я в этой квартире слова не сказал о делах.

– Я верю, верю! Вы профессионал… Но кто-то же их поставил? Зачем-то поставил? Уж никак не моя служба. Я бы знал. Мимо меня такое просто не могло бы пройти. Даже учитывая возможную внедренку,есть способы вести перекрестный контроль… В общем, микрофоны ко мне не имеют никакого отношения. Вы мне верите?

– Верю, – сказал Мазур.

В действительности сейчас он не верил никому и ничему, но благоразумно об этом умолчал. Смаху во всех этих интригах не разгребешься, так что следует сохранить с генералом хорошие отношения. Ситуация и впрямь хуже губернаторской. Если дойдет до тех, кому такими вещами ведать надлежит…

Асади озабоченно спросил:

– Только не обижайтесь, товарищ Мазур, я вас прошу… Вы сможете… не подавать вида?

– Смогу, – твердо сказал Мазур. – Какое-то время. Но мне хочется побыстрее все это развязать…

– Развяжем, – сказал Асади, щурясь мечтательно и хищно. – И как можно быстрее, честью клянусь…

…На приветствие дежурного Мазур ответил кивком головы и побыстрее проскочил мимо – в голову лезла всякая дурь, казалось, будто весь мир уже прекрасно осведомлен о его позоре. Он старался держать себя в руках – иначе завертит, затянет, начнешь усматривать потаенный смысл в невинных взглядах и репликах окружающих, крышей подвинешься… Перебедуем, – сумрачно подумал он. И не такое одолевали… Но какова, сука, стерва, блядь дешевая, врезать так, чтобы уши отклеились…

Он опомнился. Старательно привел чувства и эмоции в некоторый порядок – Асади прав, нельзя себя выдавать, нужно подождать развития событий и какой-то определенности. Дай ей по морде, проговорись – и она дома засядет в целях конспирации, Асади не ухватит нужные узелки…

Али бесшумно выдвинулся ему навстречу, полное впечатление, из стены:

– Госпожа отправилась в город, сказала, что вернется к шести… Вас давно уже ожидает господин Са-ма-рин…

Мазур коснулся нагрудного кармана, где ощущалось что-то твердое – оказалось, он ненароком, чисто машинально сунул туда оба микрофончика, а генерал, пребывая в столь же раздрызганных чувствах, не заметил исчезновения вещдоков. Ладно, потом верну…

– Спасибо, Али, – терпеливо сказал Мазур. – Вы замечательный служитель, просто замечательный…

И побыстрее отвернулся, распахнул дверь квартиры. Лаврик вовсе не выглядел раздосадованным длительным ожиданием – он сидел перед телевизором в компании бутылочки вина из Мазурова холодильника и смотрел, судя по всему, какой-то из каналов соседей –скороговорка на арабском, красотки в купальниках дефилируют по сцене под рукоплесканья публики. Вполне светское мероприятие, какой-то конкурс красоты – значит, не саудовская передача и уж никак не иранская. Эмираты, по-видимому… А то и Магриб – здесь каждая державочканоровит отгрохать такую телестудию и радиостанцию, чтобы «нас слушал весь арабский мир от Атлантики до Залива». Не Эль-Бахлак, конечно – республике не до конкурсов красоты, какими развлекается растленная буржуазия. Магриб, Левант…

– Ты, часом, не от очаровательной госпожи министра? – спросил Лаврик безмятежно. Судя по его виду, не было никаких срочных и поганыхдел.