– Егор, не смей и думать! – приказала Люська, опытная в обращении с пьяницами. – Это так начинают с глоточка, с рюмки. А потом вся жизнь будет поломанная.

– Не буду я пить. Видите, – сказал Егор, улыбнувшись, потому что его вдруг тронула забота Люськи.

– И правильно, – сказал Пыркин. – Мне больше останется.

Он громко засмеялся, хотя смеяться ему не хотелось.

Потом оборвал смех, и сразу стало тихо. Тишина напомнила, что они здесь одни.

– Ну пошли, что ли, – сказал Пыркин.

– Куда? – спросил Егор.

– Вам здесь оставаться нельзя. Сожрут, убьют, издеваться будут. Пошли к нам. На передовой пост империи.

– А вы там не пьянствуете? – спросила Люська.

– Объяснили же тебе! Рады бы пьянствовать, но водка на мозг не действует. Ну, пошли, пошли, а то кто-нибудь придет.

– Пошли, – сказала Люська и, взяв Егора за руку, потянула за собой.

Пыркин пошел впереди.

– Тут недалеко, – сказал он. – У речки живем. На Воробьевых горах, у речки.

– На Ленинских горах? – догадался Егор.

– Называй как знаешь. Может, они и Ленинские, если он с Огаревым тут клятву давал на верность народу.

– Нет, – попался на удочку Егор. – С Огаревым тут клятву давал Герцен.

– Точно, – хмыкнул Пыркин. – Ленин давал клятву с Троцким.

И громко засмеялся. Пыркин не умел иначе смеяться. Он смеялся, широко открыв рот, зубы наружу, щеки трясутся, нос болтается – ну как будто индюк смеется. Только очень отощавший индюк.

Пыркин наступил на стекло, подпрыгнул, задрал ногу и стоял на одной, выковыривая стекло из черной подошвы.

Они прошли мимо круглой громады нового цирка, некоторые стекла его были еще целы. Слева поднимался из пустыря университет, справа пошли причудливые здания Детского музыкального театра. Когда переходили улицу, Егор непроизвольно посмотрел налево.

– Нет здесь троллейбусов, – сказал Пыркин.

За бензозаправкой у Дома пионеров стояло несколько избушек. Еще одна деревня. Пыркин немного прихрамывал, горлышко бутылки высовывалось из кармана пальто. Люська семенила рядом с ним. Егор чуть отстал и попытался прогнать это бредовое видение. Он зажмурился и сосчитал до десяти. Дальше считать не решился, чтобы не упасть. Открыл глаза, но ничего не пропало: на фоне серого неба шагали две фигуры. Впереди сутулый Пыркин в черном пальто, один рукав оранжевый, за ним в клетчатом пальтишке девочка Люська.

– Ты в каком классе учишься? – спросил Пыркин, не оборачиваясь.

– В девятом.

– Может быть, я тебе буду курс истории читать, – сказал Пыркин, – чтобы ты не отставал от программы. Мы тебе и физика найдем. Есть у нас один.

Егор пожал плечами – предложение звучало глупо.

– Меня называй Вениамином Сергеевичем, – сказал Пыркин. – Я не люблю, когда по фамилии называют старших, словно алкоголика какого-то.

– А здесь много людей? – спросил Егор.

– Есть люди, – ответил Пыркин.

– А вас с милицией искали, – почему-то повторила Люська. – Овчарку приводили.

– Слышал, слышал! – сказал Пыркин. По мере приближения к реке он становился трезвее и собраннее. – К сожалению, у меня сманили Жулика. Это была очень нужная собачка. В экспедиции никогда без Жулика не ходил. Жулик нелюдей чует.

– Кого?

– Увидишь, – сказал Пыркин. – Без них не обойдешься. Из-за них, скажу тебе, кроме меня, никто из наших в экспедицию не ходит.

Дорога нырнула вниз, прорезая обрыв к реке, но они пошли стороной, по голому крутому склону.

– Они поджидают у бывшего эскалатора, – сказал Пыркин. – Там и сидят.

– Объясните нам, кто такие и почему сидят, – попросил Егор.

– Некогда. Постараемся их обойти.

Он вынул из кармана бутылку, держа ее за горлышко как гранату.

– А нам что делать? – спросила Люська.

– Вам меня слушаться. Когда скажу бежать – бегите. Главное – прорваться к Москве-реке. Но если мы пройдем на цыпочках, может, обойдется.

Они спустились ниже, и тут, как назло, Люська раскашлялась.

– Молчи! – зашипел Пыркин. – Ты нас всех погубишь.

По закону подлости Люська просто заходилась в кашле.

– И зачем только я вас с собой взял! – воскликнул Пыркин.

За сухим одиноким деревом пробежала тень. Замерла, исчезла. Но Егор почувствовал, как тень смотрела на него.

– Все, – сказал Пыркин обреченно. – Нас обнаружили.

– Это фашисты? – спросила Люська, переведя дух.

– Это нелюди, – ответил Пыркин. – Хуже сионистов проклятых.

Такие слова в устах учителя, даже спившегося учителя, звучали необычно.

– Эх, Жулика нет. – Пыркин пошел вниз, размахивая бутылкой. – Держитесь ко мне ближе. Сейчас будем совершать бросок.

Они перевалили через незаметный пригорок, и перед ними открылась река. Слева она широкой серой лентой обходила стадион в Лужниках, справа был Метромост. У первой опоры Метромоста стояла голубая бытовка, оставленная рабочими.

– Хижину «Последний приют земледельца» видите? – Пыркин показал на бытовку. – Вот до нее нам и надо добежать. Это только кажется, что до нее недалеко, – бросок может растянуться на всю оставшуюся жизнь.

Пыркин кинулся вниз к реке, размахивая оранжевой рукой, мелькая черными пятками и подвывая, как обиженный щенок.

Это было похоже на детскую игру в войну.

Егор несся следом, думая только о том, чтобы удержаться, не потерять равновесия и не покатиться кубарем под откос. Рядом бежала Люська. И вдруг этот полет прервался. Егор врезался в Люську, крепко схватил ее, чтобы обоим не свалиться дальше. Пыркин сидел на земле, поджав босые ноги и размахивая бутылкой.

– Долой! – кричал он. – Уничтожу, исчадия ада!

Призраки подкарауливали людей здесь, посреди спуска, когда некуда было деться. Наверх – сто метров, вниз – сто метров склона. А здесь площадка, по краям которой стоят три трухлявых пня.

Призраки были не настоящими и не театральными. Это были какие-то наброски, воспоминания о людях, клочки тумана, ошметки студня. Они стояли полукругом, и, хотя лиц у них не было, казалось, что призраки улыбаются.

Разглядев их, Люська уткнулась лицом в плечо Егора, чтобы их больше не видеть. Егор и сам был бы рад так сделать. Призраки вызывали первобытный животный ужас.

– На прорыв! – завопил Пыркин, метнул бутылку вперед, она раскололась на части, и земля вокруг сразу потемнела.

Призраки отшатнулись или отодвинулись на шаг, наверное, от неожиданности. И тут же опять шагнули к людям, еще ближе, чем раньше. От них шло электричество – уже кололо кончики пальцев.

Егор обнял Люську, которая старалась вжаться в него. Он искал разрыв между призраками, но путь назад был отрезан. Там уже скопились другие, они покачивались, сливались и делились, как амебы.

– Прощайте, товарищи! – крикнул нелепый Пыркин.

И тут сверху раздался звонкий, залихватский лай. Так лают только беспородные дворняжки – существа глупые и даже истеричные.

Комком черной шерсти сверху несся маленький лохматый пес.

Призраки раздались, рассыпали строй и стали превращаться в воздух, таять, как ночные льдинки в весенней воде.

Пыркин быстро пришел в себя.

– А я что говорил? – произнес он назидательно. – Подкрепление приходит в последний момент, когда на шею героя уже наброшена петля. Где тебя, сукин сын, носило?

Пес прыгал, крутился, умудрился сделать сальто, обнюхивал Люську. Поднялся на задние лапы и, бешено молотя хвостом, пытался дотянуться до руки Егора. Егор погладил пса, и тот пришел в полный восторг – завалился на спину, все четыре лапы в стороны.

– Жулик, забываешь, кто здесь твой хозяин и повелитель! – строго сказал Пыркин. Но Жулик не обременял себя такими проблемами. – По какой-то загадочной причине эти нелюди не выносят собачьего запаха, – пояснил Пыркин. – Почему, скажи мне?

– А кто они такие? – спросил Егор.

– Бог их знает. Неизвестное природное явление. А вернее всего – остатки людей, которые жили здесь, да все вышли.

– Куда вышли? – спросила Люська. Она так и не отпускала пальцев Егора.