Грушев уже перевоплотился. Он одет в матросскую форму, он не снимает ни на секунду бескозырки с надписью «Потемкин». Секретарь райкома говорит по телефону – перед ним сразу три старинных аппарата. Клара, девица комиссарского типа, протягивает ему бумаги с одной стороны, господин в плохо наклеенной бороде и котелке – с другой.

Грушев. Петропавловка? Нет, не собор мне нужен, коменданта тюрьмы. Товарища Сазончука попрошу. Сазончук? Слушай, сейчас к тебе политзаключенных приведут. Нет, не антисоветчиков! Хороших ребят, наших, советских, из органов и из первичек.

Грушев прикрывает трубку ладонью и протягивает руку Колобку, которого признал издали.

Ругается! Страшный матершинник этот Сазончук. Директор вытрезвителя… Ну что, откричался? Значить приведут к тебе пролетариат. Так вот, постельным бельем не обеспечивай. Не надо, на голом сутки поспят. Потом их освобождать будем. Темницы рухнут, и свобода вас встретит радостно у входа! Слышал? Какой к черту Высоцкий! Ты сколько классов кончал, если Высоцкого от Некрасова отличить не можешь? Ну, то-то.

Звонит другой телефон. Грушев хватает трубку.

Центральный райком слушает. Кто у телефона? Я у телефона! Ну, Грушев! Какие еще проститутки на Невском! Клара, возьми трубку.

Клара(официально и светски). Я вас слушаю.

Далее они ведут два разговора, так что они переплетаются, и мы слышим фразы и осколки фраз поочередно.

Грушев. Подожди, Сазончук. Как их деды-декабристы страдали, так и они пускай пострадают за народ… Питание из столовой «Белые ночи». Уже распорядились. С супом. Главное – историческая правда – замки, засовы, изверги в тюремной форме. Ты и есть изверг – кто же еще! Если партия сказала: будь извергом – станешь! Не первый и не последний.

Клара. Есть историческая правда и историческая правда. Да, может быть, в семнадцатом году отдельные проститутки и стояли на Невском, но их смело вихрем революции. А если провокация? Если иностранные корреспонденты, заполонившие наш город, сделают выводы? Да пускай они трижды комсомолки! Самое опасное начать! А вдруг понравится? А там покатится по наклонной плоскости – никакой комсомол не остановит!

Звонит третий телефон, и Колобок берет трубку.

Колобок. Какой русский флаг? А, конечно, полосатый. В энциклопедии нет? Посмотрите статью про Петра Первого. Это он придумал. (Оборачивается к тем, кто стоит в комнате.) Товарищи, кто помнит, какой был в России флаг?

Человек с наклеенной бородой. Как французский, только полосы наоборот.

Колобок. А какой французский?

Грушев кладет трубку на рычаг и видит человека с наклеенной бородой.

Грушев. Колобок, ты о флаге выясни, а мне надо два слова конфиденциально с товарищем Коганом выяснить.

Грушев ведет Когана с наклеенной бородой на авансцену.

Ты зачем в Смольный звонил? Зачем ты на меня товарищу Свердлову капал, а? Ты учти, Коган, что ты в моем районе прописан со своим Бундом. Так что обойдетесь комнатой в Эрмитаже. Твоя партия решающего значения в революции не сыграла… И слава богу.

Коган. А Карл Маркс?

Грушев. Что – Карл Маркс? Ох и хочется мне тебя к партответственности за злостную демагогию привлечь, товарищ Коган. Товарищ Маркс нацпринадлежности не имеет. Он – великий учитель рабочего класса.

Коган. Но еврей!

Грушев. Знаешь что, Коган. Завтра я тебе двух-трех товарищей украинцев подкину. Для интернационала, а то вижу я, что ты хочешь в свой Бунд одних евреев набрать во главе с Марксом.

Коган. Я еще понимаю, если вы будете нас разбавлять русскими товарищами…

Грушев. Ага, не хочешь хохлов! Тогда иди в подполье! Скрывайся, таись! Но не путайся ты, Борис Моисеевич, у нас под ногами.

Колобок подходит к нему.

(Вытирает лицо бескозыркой). Ну что, выяснили с флагом? А то, конечно, стыдно получается. Мы наш, мы новый мир построим, а флаг забыли. Вот построим мы когда-нибудь коммунизм, и спросят нас внуки: а не поменять ли нам флаг на старый? Русские мы с тобой, в конце концов!

Колобок. Я к вам по делу, Василий Леонидович.

Грушев. А ко мне всегда только по делу. Ко мне даже жена по делу. Вася, колбасу купил?.. Ох, сорвем мы мероприятие, ох, сорвем! Китай знаешь как на нас смотрит? Злобно. Только и ждет осечки, чтобы развернуть кампанию травли. А как прикажешь с людьми работать. Вот Коган, старый партиец, а в решающий момент: Маркс был еврей! Шатает людей, сложная эпоха.

Колобок. У нас тоже нелегко. Поэтому и пришел.

Грушев. Чего тебе-то нелегко? Вы в тепле, женский батальон смерти под боком. Вы ведь юнкера? А колоннам наших, советских штурмовиков придется через весь город под дождем и снегом топать. А товарищу Ленину каково?

Колобок. А каково товарищу Ленину?

Грушев. Товарищу Ленину с перевязанной щекой через ночной Ленинград в Смольный пробираться. А его к нам из Москвы прислали. Народный артист РСФСР. Тут каждому-всякому не доверишь!

К ним подходит Клара. Протягивает Грушеву ремень с кобурой. И пулеметные ленты.

Не взорвется?.. Ну, ты приспособь.

Колобок. У меня в самом деле важный вопрос.

Грушев(помогая Кларе обвязать и подпоясать себя). Валяй.

Колобок. Значит, решено оборонять Зимний дворец силами сотрудников Эрмитажа?

Грушев. И правильно. Свои должны защищать. А то еще могут произойти инциденты.

Колобок. Вот из-за этого я и пришел. Милиция на площади будет?

Грушев. Ну что ты несешь, Колобок, когда первая программа телевидения прямой репортаж показывать будет, товарищ Левитан слова скажет, иностранцы приехали. И ты хочешь милицию показать? Будто мы, значит, спектакль устроили, а народ своей сознательности не имеет.

Колобок. Тогда я требую, чтобы отряд милиции был внутри Эрмитажа. И с оружием.

Клара. Ну поглядите, какой герой. Матрос-партизан Железняк… лежит под курганом с блестящим наганом, как писал Есенин.

Грушев(похлопал Клару по щечке). Пошла, пошла, рано меня еще хоронить.

Колобок. А вы не думаете, что могут пострадать материальные ценности?

Грушев. Как так?

Колобок. А так, что ворвутся путиловцы и дружинники в подпитии и начнут громить. Вы знаете, на сколько миллиардов народных ценностей в Эрмитаже хранится?

Грушев. Наш питерский пролетариат этого не допустит.

Колобок. Боюсь, что допустит.

Грушев. Ты что клевещешь?

Колобок. Ну, не пролетариат. А случайные люди затешутся?

Грушев. Их отсекут.

Колобок. Выпьют для сугрева, а потом по витрине прикладом.

Грушев. Колобок, помолчи!

Колобок. Так я к вам пришел, а не к кому-нибудь еще. Вы для меня – партия. А партия не должна ошибаться.

Грушев. И не ошибается. И если Политбюро постановило – взять Зимний дворец, мы не можем штурм за город перенести.

Колобок. А жалко.

Грушев. Честно говоря, у меня у самого на душе неспокойно. Народ у нас разный бывает. Есть еще пережитки. Искореним, конечно, но до седьмого ноября не успеем.

Колобок. Потом ведь нам история не простит.

Грушев. Мне с историей детей не крестить: но вот если в Смольный вызовут… Эх, знаешь что: я тебе пожарную машину подкину. С водометом.

Колобок. Погода около нуля. Еще кто простудится.

Грушев. На крайний случай.

Колобок. А может, все-таки в ГБ попросишь?

Грушев. Они меня уже послали. У них свои проблемы… Директор ваш что, в больницу спрятался?

Колобок. У него в самом деле обострение язвы.

Грушев. А зам. по режиму, Антипенко – вроде мужик крепкий?

Колобок. Ветеран.

Грушев. Ну вот видишь! Ветеран! Мы тебе и еще кого-нибудь подкинем. Жди, не падай духом. А рабочий класс, значит, допускаете до баррикады, но чтобы в Эрмитаж – ни ногой. Мы по заводам уже послали оперативку. Да не дрейфь ты, Боря! Народ у нас сознательный. Хороший у нас народ! Чужого не возьмет.