Блин, какая девчонка, охренеть.

Бедный Рэн.

– Знакомься, – говорит Рэн. – Моя Манон. Мы путешествуем вдвоем.

– И далеко собрались?

– Мы далеко собрались? – мурлычет Рэн, наклоняясь к ее ушку.

– В Италию, – говорит Манон.

– Сам-то как? – говорит Рэн.

– Отлично, – отвечаю на автопилоте. – Ох, Рэн, да это же ты. Короче, хреново. Валить надо обратно в Америку.

– Да ну? – Рэн сдвигает брови. – Это почему?

– Не нравятся мне местные нравы. Коммунизм какой-то построили, пока меня не было. Только средства осваивать умеют. «А давайте размещать городские облигации».

– Точно, – говорит Рэн. – У нас то же самое. Городские облигации.

– У вас-то как раз, – говорю, – жаловаться не на что. Такие бабки варите.

Де Грие морщится. Так, понятно, работу не будем трогать.

– Давайте, – говорю, – нажремся. Сдвинем стаканы, товарисчи. Манон, тебе наливать?

Манон негромко и понимающе смеется. Славная девчонка.

– Манон, тебе же пить еще нельзя, – говорю. – Лет-то тебе сколько?

– У женщин этого не спрашивают, – возражает Манон кокетливо.

– Она бизнес-школу закончила, – говорит Рэн. – Мы ее на стажировку взяли. В мой отдел.

– Да ладно, – я не верю. – Манон, бескупонные облигации – это какие?

– Дисконтные, кажется, – говорит Манон и улыбается обаятельно. – Но вообще-то я, честно говоря, не очень разбираюсь во всем этом.

– Ничего, – говорю, – разберешься. Ты умная и красивая!

– Ай, ладно, – говорит Манон, смеется, подносит рюмку к губам и отпивает пять миллилитров.

Мы тоже пьем.

– Ты зря думаешь, что в RHQ так круто, – говорит Рэн. – Завидовать-то особенно нечему. Один и тот же круг клиентов, – он выразительно смотрит на меня. – Чем дальше, тем мне меньше все это нравится.

– А как там Кнабе?

– Кнабе киснет и размножается, – говорит Рэн.

– Поддает?

– Да. Поддает.

– Зачем Инга четвертого родила?

– Понятия не имею. Кнабе уже на стенку от нее лезет.

– Инга ведь не работала никогда?

– Никогда, – кивает Рэн. – Курица полнейшая. Ответственности нуль.

– А это у всех так, – сообщаю я. – Ведь, блин, если государство берет на себя заботу о наших детях, какого хрена мы тогда нашим детям нужны. И родителям тоже. У них пенсия… социалка, все дела. Зачем им еще и мы?

– Нет на них Мэгги, – говорит Рэн.

– Точно. Леди навела бы здесь порядок. Все дела.

– Давай с тобой организуем консервативную партию, – говорит Рэн.

– Для партии нужно пять человек.

Я некоторое время считаю: я, де Грие, Манон, да еще в комнате Лина и Жанна – вряд ли они дрыхнут, скорее всего, смотрят телевизор.

– Кстати, нас как раз пятеро и есть, – сообщаю я. – Вполне.

– А кто четвертый и пятый? – интересуется Манон.

Мы с Рэном переглядываемся.

– Девочки, – поясняет Рэн. – Стаут дружит с двумя девочками сразу. Представляешь?

Между прочим, Рэну тоже всегда это нравилось – две девочки на одного мальчика. Но я, разумеется, молчу. И взгляда на Манон достаточно, чтобы понять: никакие оргии Рэну больше никогда не понадобятся. Никогда, точно.

– Эй, Лина, Жанна, идите сюда, дело есть, – зову я.

Сначала из комнаты выходит Лина – во всей своей красе. Значит так: юбка со стразами, местами мини, местами макси; черная шляпка с розой; ярко-зеленый топик с зеленым же мехом; и туфли на пятнадцатиметровых шпильках.

– Классный наряд! – с места делает комплимент Манон. – Где ты все это купила?

– Вот это, – оживляется Лина и тычет пальчиком в бедро, – я сшила сама, а вот это – из Miu-Miu…

– Это моя любимая марка! – радуется Манон и показывает свои кожаные сабо.

Ту т выходит Жанна, которую я подхватил в супермаркете.

– Ох, боже мой, сколько народу-то, – говорит она.

Рэн закуривает, опускает руку куда-то за окно, пепел летит во тьму; Манон сидит рядом с ним, положив голову ему на плечо. Лина дует мартини из бутылки.

– Значит, так, – говорю я строго. – Я пригласил вас не для того, чтобы нажираться. Мы тут с моим другом, будьте знакомы, Рэн де Грие, и с его девушкой Манон решили организовать партию. Серьезно.

– Оу! Политическую партию? Как называется? – интересуется Жанна.

– Партия R amp;B, – предлагает Манон.

– Отличное название, – одобряю я. – «Богатые и красивые». Ты ухватываешь саму суть дела, Манон. Мэгги одобрила бы.

– Суть дела в том, кто будет нашим лидером.

– Конечно, Манон, – говорит Рэн, любуясь на нее.

– О нет, – протестует Манон. – У меня совсем нет никаких политических взглядов. А ты хотя бы Сенеку читал. Я лучше буду вашим «лицом».

Жанна и Лина шепчутся в сторонке.

– Мы хотим быть лидерами, – заявляют они.

– У партии не бывает два лидера, – говорю.

– Ага, как спать, так вместе, – возражает Жанна.

– Ну, хорошо, а когда придет время выбирать канцлера?

– А когда придет время жениться на ком-нибудь, а, Стаут? – говорит Лина.

Манон и де Грие хохочут.

– Короче, вы не верите, что наша партия получит большинство голосов, – под общий хохот говорю я.

Вот почему мы никак не можем создать консервативную партию, даже партию R amp;B. В нас просто нет никакого консерватизма. А может, этот консерватизм – чисто английское изобретение. Вот Рэн, наверное, консерватор, потому и приехал ко мне не с двумя девчонками, а с одной. Девчонка Рэна выбирает лидером партии Рэна, а мои – себя. Очень показательно.

– Ладно-ладно, – говорит Рэн, – лидера надо избрать.

– Только не большинством голосов, – протестует Манон. – Это ваще не то!

– Ты абсолютно права, Манон, – говорит Рэн ласково и заправляет прядь волос ей за ушко. – Большинство – это ваще не то. Что же взамен?

– Можно я буду председатель избирательной комиссии? – говорит Манон.

– Мы согласны! – говорят Лина и Жанна.

Манон лезет в сумочку и вынимает оттуда мелок в бумажной обертке.

– Мелок? – говорит Жанна. – А зачем?

– Каждый свешивается из окна и проводит черту мелком как можно ниже под карнизом. У кого черта будет ниже…

– У кого руки длиннее, тот и лидер, – хохочет Лина. – Мне это нравится! Я всех уделаю в эту игру. Давай мелок.

– А ты, Манон, оказывается, жуткий провокатор, – говорю я. – Это просто жуть, до чего Лина любит отовсюду свешиваться. Мы были вместе на Мариенбрюгге, так она умудрилась повисеть на руках на этом мостике.

– А когда он схватил меня за запястья, я отпустилась, – деловито добавляет Лина. – Это я сделала в знак протеста.

– Вот-вот. Нас чуть не забрали.

Лина открывает окно. Ноги ее не очень слушаются.

– Только не урони мелок, – советует Манон.

– Всю жизнь/Глядеть/в провал,/пока/в аорте кровь/дика! – декламирует Лина по ту сторону стены. – Вся жизнь – антрэ,/игра,/ показ… Дальше не помню.

– Дальше автор свалился в провал, – говорит Жанна. – Ну? Нарисовала?

– Там такой сахииб, – говорит Лина театральным и преувеличенно-пьяным голосом. – Загиб дома! Понимаешь? Непонятно, по чему рисовать. Сафитушшки какие-то… А-а, вот, кажется, нашла!

Лина чертит, раскачиваясь всем телом. Я поддергиваю ее назад, успевая подумать о том, что она, возможно, просидела у меня на ступеньках несколько часов. А теперь вот напилась с горя. От этого у меня на душе становится немножко скверно.

Втаскиваем ее назад. Лина вся красная, волосы свалились ей на лицо, тушь, белила и помада начинают наползать друг на друга.

– Цирк, – говорит Жанна, прыскает, перегибается через подоконник и чиркает мелком по стенке с той стороны. – Ну, вот и пожалуйста, ну вот и ничего такого уж особенного, подумаешь!

Она выбирается обратно. Черт, мне, что ли, вроде как стыдно перед Рэном? Впрочем, они-то ничего такого: сидят и милуются. Осоловелыми от влюбленности глазами смотрят не друг на друга, а типа в пространство.

– Девчонки, – говорит Рэн ласково. – Вы – гордость нации.