Глотнув сладкого, как мед, вина, я решительно загнал свою вилку в горшок с проклятыми червяками. К моему изумлению, они оказались весьма недурны, отдаленно напоминая устриц. Путешествие по пыльным гайтанским дорогам утомило меня, и я сам не заметил, как умял весь горшок.

– Ну что, – громко спросил Айек, глядя на Эйно, – вы утолили свой голод, друзья? Пойдемте отсюда – я знаю место, где хозяйка подает превосходное вино.

На стол звонко шлепнулась монета, и мы вышли на улицу.

Не говоря лишнего, Айек отвязал своего грязно-белого жеребца и коротко махнул рукой в красной перчатке.

– За мной, господа.

Вскоре городок оказался за нашими спинами. В сгущающихся сумерках мы перебрались через глубокий зловонный ручей и выехали на небольшой луг. На опушке леса темнело какое-то приземистое строение.

– Это что же, хлев? – поинтересовался Эйно, недовольно втягивая носом воздух.

– Нет, – отозвался Айек – всю его визгливость как рукой сняло, теперь он говорил ровным, уверенным баритоном, – раньше здесь жил святой отшельник. Лет десять назад он подох, пытаясь ублажить жирную деревенскую девку. Теперь тут ночуют пастухи. Но сезон окончен, овцы острижены, а келья пустует… кроме тех ночей, когда ею пользуются робкие местные влюбленные. Шпоры, господа: мне кажется, я вижу внутри свет.

Вблизи келья оказалась довольно ладным домиком, сложенным из разновеликих булыжников. Тростниковая крыша поросла мхом и, наверное, хорошо защищала пастухов от непогоды. Айек спрыгнул с коня и толкнул тяжелую, окованную ржавым железом дверь. Я двинулся вслед за ним.

За широким дубовым столом, освещенным ярким пламенем дорогой восковой свечи, сидел крупный мужчина с бородой, наряженный пилигримом. Мне сразу же бросились в глаза свежие кровоподтеки на его белом как снег лице. Ничего другого я разглядеть не успел, ибо на грузное тело графа что-то бесшумно рухнуло сверху – и сразу же я ощутил, как чьи-то руки валят меня на пол.

Мое секундное замешательство позволило негодяю осуществить задуманное, но дальше включилась привычка, намертво забитая в меня старым бретером са Камором. Бандит действовал на удивление неловко – вместо того, чтобы сразу же полоснуть меня по горлу, он для чего-то прижал меня к полу коленом и выпрямился: наверное, ему было интересно, что там происходит с графом Айеком. Это была глупая, очень глупая ошибка, – лишь когда мой меч пробил его грудь насквозь и я смог вскочить на ноги, я понял, что сражался с толстопузым деревенским увальнем в старом плаще с капюшоном. Ну, а са Айека спасла кольчуга да странная для его телосложения ловкость. Неведомо как он вырвался из стальных клещей жилистого молодого парня, который, верно, прятался под самой крышей, – но, вырвавшись, граф не пожалел своего роскошного кафтана и пустил в ход припрятанный в кармане пистолет, выстрелив в обидчика прямо через ткань.

– Эйно! – закричал я, понимая, что против серьезного противника мне здесь не выстоять. – Эйно!

Он вбежал в келью, сжимая в одной руке окровавленную саблю, а в другой – короткий казнозарядный карабин, навылет пробивающий человека в самых тяжелых доспехах.

– Там было двое… Айек, что это?! Ты привел меня в засаду?

– Все… гораздо… хуже… – неожиданно захрипел бородатый мужчина за столом, поднимая на нас измученные долгой болью глаза. – Бумаги… у главаря.

– Маттер, займись им! – рявкнул Эйно. – Айек, за мной!

Увы, но я был беспомощен. Из бородача выпустили слишком много крови: они делали это долго, расчетливо, так, чтобы доставить несчастному максимально возможные страдания, – и теперь он умирал.

– Скажи им, – тихо простонал он, – скажи графу, что все гораздо хуже, чем он думал. Все бумаги… все бумаги у черного.

Я мог только облегчить боль. Вскоре Эйно и Айек вернулись в келью. Бородач еще дышал, но мои руки отправили его в мир грез – и только травы, которых со мной не было, смогли бы вернуть его к реальности. Впрочем, в его услугах уже не было нужды. Эйно расстегнул заляпанную кровью кожаную сумку и нетерпеливо выхватил из нее грубо распечатанный пакет.

– Ах, проклятье! – выкрикнул он, едва глянув на тонкие желтые листы. – Кто бы мог подумать!

Дальше последовала фраза на непонятном мне языке – вероятно, он изливал свои чувства по-пеллийски. Не обращая на него внимания, Айек сунул мне небольшую обтянутую кожей флягу.

– Ну ты молодец, мальчик, – сверкнул он глазами, глядя на окровавленный труп в сером плаще, – передавай привет своим учителям…

– Увы, – скривился я, давясь терпким и неимоверно крепким вином. – Я с севера.

– Ах ты!.. – помотал головой Айек и отвернулся. – Он умрет? – спросил он у меня, с нежностью глядя на бородача.

– Он уже умирает, – ответил я. – Здесь я ничем не могу помочь: они слишком долго пытали его.

– Знаешь, я почти не знал этого человека, – произнес Айек, не смотря на меня, – а ведь мы работали с ним не один год. Да, немало дел и денежек прошло через наши с ним руки. Теперь мне придется выкручиваться одному. Грустно, э?

– Мне очень жаль, сье, – вздохнул я и снова приложился к фляге: меня трясло.

– Нам нужно сматываться, – резко произнес Эйно, пряча пакет с бумагами под одежду. – Айек, я могу забрать тебя с собой и высадить южнее. Пойдешь?

– Князь, я боюсь воды, как преисподней, – грустно отозвался тот. – Не беспокойтесь обо мне, я справлюсь сам. Лучше бы вы подарили мне свой новомодный карабин…

– Он пеллийский, – удивленно нахмурился Эйно, – центрального боя, на пять зарядов. Где ты найдешь патроны?

– Они уже перестали быть такой проблемой, князь.

– Тогда держи, – все еще удивленный, Эйно бросил вельможе свое оружие, и тот, на лету перехватив тонкое тело карабина, нежно погладил его рукой:

– Купить такой я не могу… а патроны как-нибудь достану. Прощайте, князь! Вы всегда найдете меня! И не возвращайтесь в эту проклятую дыру. Прощайте!

Когда мягкий стук копыт растаял в темноте, Эйно внимательно посмотрел на меня:

– Ты зарядил пистолеты?

Я вытирал свой меч о грубую холстину убитого мною разбойника. Удивленно подняв брови, я выпрямился и достал оба пистолета, те, что дал мне Иллари, – в них были заряды, снаряженные мелким, как пыль, пеллийским порохом: я заряжал их при Эйно.

– Вы же видели…

– Тогда к морю. Видят боги, суша приводит меня в ужас! Задуй свечу.

Нещадно пиная лошадей пятками, мы провалились в ночь, благо вечерняя луна была скрыта темными осенними тучами. Через пару часов отчаянной скачки (наверное, знаменитые гайтанские драгуны, глядя на нас, померли бы с хохоту) боги указали Эйно дорогу, которая вела к морю.

– Князь, – негромко позвал я, когда он пустил своего измученного мерина шагом, – дело действительно так плохо?

– Никогда не называй меня князем, – ответил мне из темноты преувеличенно ровный голос, – если не хочешь получить по ушам. Да, дело плохо. Возвращение домой откладывается. Нам придется спуститься еще южнее… и мы наверняка прозеваем западные ветры. Проклятье! Я надеялся вернуться на Острова раньше, чем в этом полушарии наступит зима.

Не решаясь тревожить моряка своей болтовней, я погрузился в размышления. Ситуация будоражила меня: гайтанский граф, работающий для пеллийского корсара, сражение с загадочными разбойниками, явно нанятыми для того, чтобы захватить всех нас, наконец, странные векселя, из-за которых умер бородатый шпион… что все это могло значить? Какие векселя могут стоить того, чтобы из-за них гнать через океан новейший, прекрасно оснащенный корабль? Какие вообще демоны могли заставить Эйно высаживаться здесь, в Гайтании – разве далекая, совершенно чужая для нас Пеллия имеет здесь какие-либо интересы? В последнее мне совершенно не верилось. Страна, отстоящая так далеко, не может иметь никаких интересов в землях, отделенных от нее тысячами миль океана. Даже если этот океан преодолим для ее судов! Торговля – может быть, но политика: о, нет! Это чепуха. Но что же тогда?

Качаясь в жестком седле, я и не заметил, как далеко на западе появился ущербный серп утренней луны. Вскоре мое ухо уловило далекий шорох прибоя. Эйно снова вывел нас верной дорогой. Четверть часа спустя лошади спустились на галечный пляж, и Эйно отстегнул небольшую седельную сумку.