– Ты должен понять.
Мастер Ден оглянулся, словно что-то разыскивая, и, вытащив из тлеющего костра стул Льешо, отряхнул его и поставил, жестом приглашая юношу присесть. Сам же он устроился на месте Балара. Трехногий стульчик был слишком мал для него, однако лукавый бог все равно уселся, то ли для того, чтобы не давить на собеседников собственным ростом, то ли чтобы отдышаться после схватки: судя по всему, Льешо оказался не таким уж безобидным и немощным противником. Как бы там ни было, положив руки на колени и прикрыв глаза, мастер Ден впал в состояние поэтического раздумья. Льешо прекрасно помнил иные времена и иные уроки, а потому приготовился внимательно слушать.
Наставник начал с вопроса:
– Что ты знаешь о пустынниках?
– То, что их так называют за скитания по пустыне Гансау. А еще что они принадлежат к религиозному боевому ордену, посвященному Динхе и ее детям.
Льешо словно отвечал хорошо выученный урок, и мастер Ден в знак одобрения слегка кивнул, приглашая продолжать.
– Они путешествуют по всему изведанному миру, большей частью в одиночестве, хотя нередко нанимаются на несложную работу, например, в качестве гуртовщиков и погонщиков. Поскольку пустынники вовсе не проявляют склонности работать больше, чем совершенно необходимо, или приобретать какую-нибудь собственность, далекие от понимания люди нередко считают их попросту бездельниками и бродягами. Но подобная жизнь – это определенный способ познания мира. Возвращаясь домой, пустынники делятся своей информацией с Динхой.
Льешо замолчал, удивленный. Ему думалось, что он знает куда больше. Действительно, он сознавал и верность, и гордость, и изобретательность пустынников, однако не мог сформулировать и выразить собственные мысли. И все же в понимании сути явления оставалась заметная брешь.
– Наверно, существуют и какие-то иные стороны, – подсказал Собачьи Уши.
Мастер Ден поднял бровь, словно побуждая ученика продолжить ответ. Но принц не мог найти подходящих слов, а потому ждал помощи мастера.
– Семьи, в которых они родились, не могут рассчитывать на поддержку собственных сыновей, – заговорил Ден. – Сами же они не создают собственные семьи. Кроме того, принадлежа земле и народу сновидений, крайне редко посвящают себя этому обряду.
– То есть члены этого ордена совершенно одиноки и пусты.
Льешо все понял. Мысль казалась ужасной, но верной.
– Разумеется, их нельзя назвать поросячьим визгом, то есть, если верить поговорке, единственной частью свиньи, которую нельзя с толком использовать. Зато они похожи на горсть мелких монет. – Мастер Ден вытянул руку, словно взвешивая в ладони медяки. – Сами по себе они бесполезны, зато приносят пользу, если их истратить.
– Динха знала, что пустынникам предстоит умереть, и все же, потеряв весь Акенбад, отдала их мне. Почему? Неужели Фибия настолько важна для каменного города, что его властители готовы пожертвовать ради нашей свободы собственными воинами?
– Если считать свободой замену чуждого тирана на собственного монарха. – Собачьи Уши ради убедительности взмахнул флейтой, словно волшебным жезлом. – Но я слышал, что ценности свободы серьезно преувеличиваются, особенно ташеками.
– Я никогда не стал бы тираном…
– Имей ты хоть малейший выбор, то и вообще не стал бы королем, – поддразнил карлик.
Льешо недовольно поморщился. Почему-то ему казалось, что окружающие не замечают его слабостей.
– Вполне возможно, что на самом деле Фибия не означает для ташеков ничего особенного. – Мастер Ден смотрел куда-то в сторону. – А может быть, заключает в себе абсолютно все. Динха наверняка знала исход событий задолго до того, как послала за тобой. Ну а почему твои сновидения оказались для нее важнее собственной жизни, предстоит понять только тебе самому. Задай себе этот вопрос.
Льешо не стал откровенничать и объяснять, что уже пытался найти решение задачи, но так и не смог. Он понял лишь, что Кагар было очень больно приносить в жертву злым духам собственного кузена. Мастер Ден уже и так потерял терпение, возясь с упрямым и несговорчивым учеником, а лукавый бог Чи-Чу скорее всего и вовсе не обладал достаточным запасом снисходительности. Пришло время подтолкнуть беседу и вывести ее за рамки жалости к себе самому.
– Так что же относительно Шу?
– А что относительно Шу? – Чи-Чу вернул вопрос, снова побуждая юношу задуматься. – Разве мы не для того сидим вот здесь, среди мертвых, чтобы ты получил возможность не иметь дело с живыми?
Да, терпение мастера явно иссякло, и он начал наносить болезненные удары. Император вовсе не принадлежал к мистикам, а потому Марко не мог убить его своей мысленной агрессией. Возможно, Льешо просто необходимо было ощущать, что он не одинок, что и еще кто-то мучился этой ночью от кошмаров и все-таки, как и он сам, выжил.
– Все ясно.
Закончив разговор, Льешо встал, отряхнул куртку и штаны и направился прочь от костра.
Проходя мимо, юноша кивком приветствовал Харлола, который вместе с остальными пустынниками сидел возле командирской палатки, делая вид, что отдыхает, но на самом деле внимательно следил за обстановкой вокруг. Собачьи Уши остановился возле этой компании, предложив обменять чашку чая на песню. Ташеки с радостью согласились. Льешо знал, что музыкант выберет самую спокойную и нежную мелодию, чтобы успокоить тревожный сон своего господина.
Бикси и Стайпс стояли на часах у входа, и Льешо прошептал приветственные слова. Мастер Ден неотступно следовал за учеником.
Хабиба отметил появление новых людей лишь едва заметным движением век, а охранявший сон императора Бор-ка-мар ничем не выдал, что видит какие-то изменения в пространстве.
Карина только что вернулась с работы в лагере и слегка улыбнулась вошедшим, но тут же переключила внимание на походную кровать. Шу не спал; он сидел, запустив пальцы в волосы. Сон не принес монарху ни отдыха, ни облегчения: он казался смертельно бледным, глаза провалились, лицо осунулось. В эту минуту, в безжизненном свете тусклой лампы, Шу походил не на человека, а скорее на мумифицированный труп.
– Император, – обратился Льешо, опускаясь на колено – не столько чтобы выказать почтение, сколько стремясь привлечь внимание.
– Я рад, что ты здесь. – Шу выпрямился и опустил руки. – Нам необходимо поговорить.
Лицо страждущего продолжало оставаться совершенно пустым.
Если бы Льешо не помнил, что значит находиться во власти мастера Марко, то, возможно, поверил бы этой видимой пустоте и решил, что разум императора ничем не отягощен. Но он и сам прошел через подобные муки и до сих пор не имел сил от них избавиться. Император посмотрел куда-то в сторону, и лицо его немного просветлело. Нет, он не будет говорить об этом. Льешо чуть-чуть расслабился. Очень не хотелось вспоминать прошлое, да и Шу вряд ли оказался бы в состоянии оценить сочувствие.
Император, похоже, прочитал в лице собеседника готовность разделить своеобразный заговор – нечто большее, чем отрицание, но меньшее, чем решимость. Быстро кивнув, он словно закрыл тему и переключил внимание на окружающую реальность.
– Я возвращаюсь.
Замечание казалось вполне разумным, но Льешо не нашел слов, которые помогли бы улучшить ситуацию.
– Здесь мне больше делать нечего. – Шу покачал головой, одновременно и извиняясь, и пытаясь отогнать от глаз туман. – Гуинмер в опасности. Империя распадается, и Сьен Ма с нетерпением ждет моей помощи.
Значит, суть заключается все-таки не в возвращении в Гуинмер, а в стремлении вновь захватить бразды правления.
Льешо знал об этом и считал, что время безвозвратно упущено.
– Империя не способна выжить сама по себе.
Принц вовсе не хотел порицать императора, но слова прозвучали именно так. Впрочем, Шу тут же согласился.
– Я и сам пришел к такому заключению. Пора оставить приключения тем, на чьи плечи не возложена тяжесть ответственности.
Например, пустынникам, подумал Льешо, и губы его сами собой решительно сомкнулись, не давая вслух признать неприятную правду, которую так не хотелось замечать. Действительно, никакой ответственности – лишь опасность, которую эти люди брали на себя, чтобы другие получили знания, необходимые для руководства подданными. Так же как Хмиши и Льинг – первыми, не боясь гибели, идущие навстречу страху и принимающие мучения. Возможно, когда-нибудь и он сам, подобно Шу, поймет, в чем же на самом деле заключается его собственный долг. Ну а сейчас он имел куда больше общего с пустынниками, чем с императором.
